Возрождение

      Дни сменялись днями, и без того пышные ветви одевались в ещё более яркие одежды. Бледно-зелёные почки появлялись медленно, робко распускаясь и показывая миру своё великолепие. Природа ослепляла Грейнджер. Утренняя роса переливалась всеми цветами радуги, а птицы, теряясь в глубинах небосвода, разрезали нежно-розовые облака. Именно с восходом солнца здесь было особенно красиво. Шёлковая трава покрывалась легкой дымкой, окутывая босые ноги золотой нитью магии. Хоть Гермиона больше не владела ею, она не утратила способности ощущать прикосновения волшебства.       На каждой шершавой кроне виднелся его мягкий отпечаток. Оно проникало с корнями глубоко в землю, к подводным рекам и живо текущим ручьям. Играло и блестело в прозрачной жидкости под тёплыми лучами светил, порой скидывая жаркую накидку с тонких плеч. Таким его видела Гермиона. Удивительно, но теперь оно зарождалось не только в руках мага, а окружало повсюду. В каждом тёплом дыхании, прикосновении кожи, шуршании нежного листочка.       Искусство, что дышит.       Как появлявшиеся листья на тонких ветвях, она возрождалась вновь, прощаясь с прошлой жизнью. Новая медленно растекалась по венам вместе с каждым вздохом. Неторопливо, тягуче, но безвозвратно стирая память прошедших лет.       Грейнджер училась не только заново ходить, но и видеть, слышать, даже дышать. Воздух казался тяжёлым, невероятно чистым и немного сладким. Если бы она лично не встретилась со злом в обличии орков, то давно бы решила, будто попала в рай. Но теперь представления о рае и аде казались глупым пережитком прошлого, когда она познала такое.       Расставшись с ненавистными костылями, Гермиона ещё несколько недель училась ходить, правильно ступать, не выгибать ноги. Хоть Элрофина она встречала редко, но именно он вселил в неё веру в будущее, где она сможет прижиться. Ей хотелось чаще видеть его, слышать уже ставший родным голос, за которым как за каменной стеной. Как за родителями или Гарри с Роном. Между тем она постоянно отгоняла мысли о них. Запрещала возвращаться в прошлое, стирала мимолётные видения, от которых становилось так больно. Из-за которых было невозможно влиться в новое окружение.       В начале лета ей выделили маленькую, но очень удобную комнату недалеко от лазарета, где Гермиона бывала ежедневно. Помимо языка, Линвен обучала её целительству. Элрофин как-то сказал, что король никогда не подпустит человека к тайнам эльфийского врачевательства, поэтому Грейнджер обрабатывала мелкие порезы и перевязывала заживающие раны. Набеги орков на границы стали не так часты, но больных не уменьшалось и требовалась любая помощь.       Линвен нравилась Гермионе. Она уважала то, с каким рвением та получает новые знания от прибывших эльфов из Дольна и делится своими. В какие-то моменты Грейнджер узнавала в ней саму себя. Целительница строго обращалась с подопечными, могла прикрикнуть, но по вечерам, когда подкрадывалась тишина, сидела с ранеными до утра, негромко напевала песнь и сжимала слабую руку. Они занимались нечасто, но эффективно. Гермиона могла понять несложные фразы, произнесённые Линвен медленно и чётко, но беглые разговоры эльфов между собой для неё пока были недоступны.       Приходя на кухню, Гермиона восхищалась местной едой. Эльфы использовали мало животной пищи, предпочитая растительную. Она была лёгкой, но сытной. Сливки, мёд, хлеб, масло — обычно таким был завтрак для неё, с чашкой мятного чая. Ей нравилось проснуться до рассвета, сесть рядом с благоухающими цветами, провести ладонью по хрупким бутонам, ощутить свежую росу на пальцах. Солнце лениво показывало макушку из-за высоких деревьев и, улыбаясь, согревало замёрзшее тело. Такое пробуждение было редким, но от того более волшебным — она ощущала, как душевные и физические силы возвращаются к ней.       Палящий день Гермиона пережидала в лазарете, а вечерами прогуливалась по территории замка. Там, где было дозволено. Она до сих пор с ужасом вспоминала вторжение орков, поэтому дальше сада не ступала. Гуляя по нему, она замечала равнодушие проходящих эльфов. Воины обходили её, словно Грейнджер была неодушевлённым предметом, а утончённые эллет обращались как с прислугой. Немногие бросали короткие взгляды, осматривая девушку с ног до головы, вскоре отправляясь по своим делам.       Со временем Гермиона встретила и людей в замке. Одеты слишком бедно, они спешили и не смотрели по сторонам. Некоторые тащили огромные корзины, другие, с натруженными руками, несли одежды. Они даже не замечали медленно вышагивающей Гермионы: не из высокомерия, а попросту из-за нехватки времени. Их взгляды были опущены вниз; лица не выражали ничего, кроме безразличия. Люди сливались со стенами замка, становились безликими тенями его каменных стен.       Так протекала обыденность, плотно затягивая Грейнджер в свои оковы. Она подкралась незаметно, как и близкое знакомство. С недавних пор её излюбленное место в саду разделял принц. Он приходил после обеда, садился рядом и прикрывал отяжелевшие веки. Гермиона замечала его усталость, копившуюся каждый день.       Они молчали.       Казалось, аранену нужно было только чужое присутствие, тепло рядом сидящего тела и понимающий взгляд. И это исцеляло, как свежий глоток источника. Леголас мог начать неожиданный рассказ о своём детстве, юношеских приключениях и простых вещах, замеченных днем.       Гермиона больше не робела перед ним, не заикалась. Ощущала себя легко, не переживала о завтрашнем дне. Грейнджер слушала мелодичный голос и задавала редкие вопросы, прислушиваясь к шелесту листьев. Улыбалась, когда тот забавно хмурился от солнца. Спасаясь от ярких лучей, он прикрывал глаза и откидывался на спинку лавки. И тогда Гермиона не стесняясь рассматривала Леголаса.       Скользила взглядом по умиротворённому лицу, лёгкой рубашке из-за жаркого солнца, равномерно приподнимающейся груди, по открытым ключицам и шее. Ей хотелось коснуться пальцами светлых волос, провести ладонью по пшеничным прядям и широким плечам. Ей не хватало воздуха, а лёгкие будто сжимались, когда она встречалась с игривым взором, поймавшим ее на подсматривании. Она неловко улыбалась и заводила новую тему для разговора, прогоняя наваждение.       В такие вечера возвращалась прежняя Гермиона: уверенная, смелая, всегда всё знающая. Порой робкое пение птиц прерывал её смех. Такой, который когда-то слышала гостиная Хогвартса. Объяснить такую метаморфозу не могла даже сама Грейнджер. Просто, наверное, под покровом ночи рядом с принцем она чувствовала себя в безопасности. Словно дома. Однажды, наблюдая за робким месяцем, она заснула прямо на чужом плече, а на утро оказалась в собственной кровати. Гермиона не знала, приснилось ли ей мягкое касание губ у виска, но после сна оно отдавалось морозной дрожью в пальцах.       На следующий день, нервно дёргая края одежды, она ждала принца. Сердце выдавало неровные удары, предвкушая обилие эмоций. Руки вспотели, и Грейнджер закусила губу, стараясь унять волнение. Вдруг на плечо легла тяжёлая ладонь, и Гермиона подпрыгнула от испуга. Она так увлеклась мыслями, не замечая, как за ней уже давно наблюдают.       — Элрофин? — Обернувшись, Гермиона встретила приветливую улыбку эльфа. Она была сдержаннее, чем обычно, будто неискренней, выдавленной. — Что ты здесь делаешь?       Он глянул по сторонам, ничего не ответив. Присев рядом, откинул волосы за спину и только тогда повернулся к собеседнице.       — Пришел поговорить со тобой.       — Сейчас? — Она удивлённо приподняла брови, зная, как занят эльф по вечерам.       — Именно сейчас, иначе потом будет поздно, — он грустно глянул на неё, и улыбка покинула его уста.       — Не понимаю, о чём ты, — осторожно произнесла Грейнджер, неосознанно впиваясь пальцами в лавку. — Элрофин, прошу тебя, не молчи.       — Гермиона, есть вещи, которые мне нельзя рассказывать.       — Я уже слышала это, — раздражённо ответила Гермиона, видя в темноте будто накалившееся электричество между ними. Она пыталась заглянуть в его лицо, чтобы увидеть ответ, но друг явно не желал этого, и Грейнджер насторожилась. — Скажи мне что-то новое. Почему ты стал избегать меня?       Элрофин тяжело вздохнул, а поднявшийся ветер продолжал играть с его прядями.       — Послушай меня, — начал эльф, тщательно подбирая слова. — Послушай внимательно, Гермиона. И постарайся понять. Я много наблюдал за тобой и знаю — ты не глупа. Ты смогла приспособиться к новому миру, почти не выдав себя. Ты стала почти обычной.       — Почему ты повторяешь «почти»? — Недоумённо взглянула Гермиона. — Где я совершила ошибку? Я не нарушала твоих советов.       — Ты совершаешь её прямо сейчас. Прямо сейчас, когда с таким явным нетерпением в который раз ждёшь принца, — произнёс он мягко. — Ты думаешь, темнота скроет твои чувства?       — Нет у меня никаких чувств, — возмутительным тоном парировала Гермиона. — О чём ты говоришь?       — Гермиона, перестань! — Элрофин впервые за время их знакомства повысил голос, заметно отрезвив Грейнджер. — Ты прекрасно знаешь, что попала не в сказку. Это жестокий мир, где царит ложь, доносы и несправедливость. Никто не простит твоих ошибок, а за ними непременно последует наказание.       Гермиона невольно выдохнула. Неужели суровая реальность так быстро настигнет её? Она ведь только стала привыкать, чувствовать тепло этого мира. Когда её внутренний мир успел развалиться? После раскрытия её чувств к Леголасу стало ещё хуже. Она крепко сцепила руки, стараясь не выдать охватившую всё тело дрожь. Только не выдать себя, только не выдать. Грейнджер не покидало ощущение, будто Элрофин пробрался в её сердце, порылся в душе и выдернул наружу самое тайное. Самое важное.       — Ты не можешь больше делать вид, будто ничего не происходит. Ты не должна больше приходить сюда — ваши посиделки с принцем не укрылись от чужого взора. И ты сама понимаешь, к чему всё идет. При короле стали шептаться, а эльфам не нравится, когда человеку многое достаётся. Скоро слухи дойдут до Трандуила, и к тому времени, когда он решит их проверить, ты должна забыть об аранене.       — А если не забуду? — Она старалась казаться безразличной, скрыть волнение, но голос подвёл, бессовестно выдал. Вопрос вышел слишком звенящим и неискренним. Гермиона наконец-то поняла, к чему вёл Элрофин: она ведь всего лишь простая смертная, жалкая девчонка, которую спасли в лесу и отогрели, а она смеет засматриваться на наследника престола.       — Лучше забудь.       — Но я же не первая, кто позволил себе такую дерзость, — зло проговорила Грейнджер, не давая отчаянию затопить себя полностью. — Думаю, были и другие.       — Были, — коротко ответил друг. — Но ты первая, кому он ответил взаимностью за долгое время.       Взаимностью? Да, Гермиона и впрямь не была глупа, поэтому замечала интерес принца к ней, но слышать подтверждение своих домыслов оказалось неожиданно. Воцарилась тишина, перебиваемая лишь шорохом листьев.       — Ты так и не ответил, — тихо напомнила Грейнджер, поднимая глаза к Элрофину. Напускное равнодушие ушло, оставляя лишь оголённые нервы.       — А ты как думаешь? — Он ответил на её взгляд. Увидев в карих глазах осознание, он решил ответить честно: — Разбитое сердце, сломанная жизнь. Идёт война, и ты сможешь выжить только среди эльфов, а если король прикажет, ни один эльф не посмеет взглянуть на тебя, не говоря уже о помощи. — Он потёр ладони, продолжая: — Возможно, люди смогут принять тебя, но тебе придется много работать, сбивать руки в кровь и голодать. И ты всё равно останешься одна. С ранами в душе, незаживающими, глубокими.       Перед глазами предстали страшные картины возможной судьбы. Судьбы людей, которых она встречала в замке. Они навевали ужас, заставляли поёжиться от холода. Грейнджер теплее закуталась в одежду, подсела к Элрофину ближе, словно ища защиты.       — Почему Леголас тогда так поступает? — думала вслух Гермиона, всматриваясь в тёмные пятна деревьев. — Почему не слушает короля и проявляет внимание ко мне? Он же должен понимать, какие будут последствия.       — Принц слишком своенравен. Он молод, упрям, чувствует, как по жилам течёт кровь и следует сердцу. Единожды потеряв, он не хочет упускать второго шанса, который бывает крайне редко.       Гермиона замолчала, понимая ненужность слов. Ей не хотелось ни о чём сейчас думать, разжёвывать каждую фразу эльфа. Она займется этим потом, а пока она будет глубоко вдыхать ночной воздух, ощущать, как он проникает в лёгкие.       — Мы не сможем больше видеться, — произнёс Элрофин, рассматривая холодные звёзды. Постепенно по небосводу зажигались синие огни. — Король не должен догадаться о моей помощи, иначе последуют вопросы.       — И что же теперь? — Гермиона отвернулась, чувствуя, как только устоявшийся покой рушится. На глазах появились слёзы, а в груди больно кольнуло. — Ты больше не будешь моим другом?       Элрофин улыбнулся, обнял хрупкие плечи и склонился к лицу Грейнджер.       — Я не перестану быть твоим другом и верить тебе, — он легко встряхнул её за плечи, чтобы Гермиона посмотрела на него. — Это ведь не надолго, война скоро закончится, и всё станет намного проще. Пока что доверься Линвен, она присмотрит за тобой, а если тебе что-то понадобится, просто скажи ей, и она передаст мне.       — Я рада, что ты есть у меня, — Гермиона вытерла слёзы со щёк и посмотрела на землю. — И Линвен, она хорошая.       — Видишь, всё наладится, я же обещал. — Элрофин пожал ее руку и встал: — Мне пора. Будь осторожна, Гермиона, и помни о моих словах.       Грейнджер успела только кивнуть, когда эльф бесшумно покинул её. Она обернулась к громадному замку, который возвышался над ночью. Закрывая собой тёмные облака, он словно расправлял крылья на звёздном полотне. Гермионе вспомнились высокие башни Хогвартса, яркие огни и заколдованный потолок в столовой. Нависавшую вселенную над ней, когда все весело праздновали первый день учёбы, или горящие глаза тыкв на Хеллоуин и красно-зелёные гирлянды в Рождество. Родные стены школы казались такими далёкими, отчего Грейнджер стало безумно больно.       Не сдерживаясь, отпуская всю копившуюся тоску по дому, Гермиона вновь расплакалась. Закрыла лицо руками, умоляя темноту скрыть её слабость. Ветер поднялся, и стало совсем холодно. Ночь не хотела утешать Грейнджер, не хотела знать чужих проблем.       Послышались не быстрые шаги. Гермиона сразу догадалась, кто направляется к ней, из-за чего сердце чуть ли не разорвалось от страха. Она отвела руки от щёк, резко поднялась и от безысходности крутилась на месте — никто не должен видеть её такой. Принц наверняка знал о её присутствии, поэтому бежать некуда. Почему она ещё так долго сидела здесь, а не ушла сразу? Мерлинова борода!       — Гермиона?       Леголас подходил ближе, отрезая последние возможные пути к отступлению.       — Что случилось?       Он оказался совсем рядом, когда Гермиона всхлипнула, ещё не до конца успокоившись. Она не знала, как ей поступить и что делать. Хотелось бежать, но ноги окаменели. Грейнджер на шаг отступила, видя, как принц обеспокоенно смотрит на неё.       — Ничего, я просто… — голос не хотел слушаться, второй раз за вечер выдавая состояние хозяйки. — Мне просто нужно идти. Извини… Извините. — Гермиона пыталась обойти его, стать меньше, сжаться, но только не встречаться взглядом. От волнения снова переходя на «вы», за что не раз получала укоризненный взгляд.       — Постой, — Леголас поймал её за плечи, не пуская. Он ласково улыбнулся, приподнимая её подбородок и заглядывая в заплаканные глаза. — Неужели ты думаешь, я просто так отпущу тебя?       Совсем не думая, не желая больше чувствовать, Гермиона села обратно на лавку, глубоко дыша. Принц устроился рядом, так и не убирая руки с плеча, а вторую переместив на спину Грейнджер. Они ничего не говорили друг другу; Леголас лишь изредка гладил её по спине.       — Может, расскажешь? — Он заправил ей прядь волос за ухо, и Гермиона улыбнулась. Все его движения казались такими привычными, словно он делал это каждый день.       — Мне уже лучше, честно, — она отстранилась, немного успокоившись. — Извини за… — она неуверенно огляделась, — не знаю, что на меня нашло…       Принц лишь улыбнулся и, не обращая внимания на широко распахнутые глаза Гермионы, наклонился к её губам. Увидев, что его лицо становится непозволительно близко, она уперлась руками ему в грудь, но Леголас так уверенно приближался, что она не решилась сопротивляться. Даже сама приоткрыла рот — так было нужно, она помнила. Тело стало будто чужим, не слушалось, а горячее дыхание окончательно спутало мысли. Гермиона чувствовала, как губы эльфа прижимаются к её. Их мягкость завораживала, но когда влажный язык попытался проникнуть глубже, она дёрнулась и отстранилась.       Она отвернулась и зажмурилась. Перед глазами проносились картины прошлого: противные губы Виктора Крама — своего первого поцелуя — и его грубые руки на теле. Реальность смешалась с неприятным воспоминанием.       Гермиона чувствовала пылающие щёки и боялась поднять взгляд к Леголасу. Ей было стыдно за испорченный момент, но в то же время пришло облегчение, что воспоминание не повторится.       — Прости, — принц негромко извинился, а в его голосе звучало неподдельное раскаяние. — Я не хотел обидеть тебя.       — Это ты меня прости, — она посмотрела ему в глаза, — это я виновата, просто всего так много…       — Могу ли я чем-то помочь? — Леголас так проницательно смотрел, словно мог заглянуть в её мысли. Светлые волосы раскачивались на ветру, из-за чего были похожи на тёмные паруса пиратского корабля.       — Мне просто нужно немного времени, — Гермиона искренне улыбнулась и несмело взяла аранена за руку, словно извиняясь. — Расскажешь, как прошел твой день?       Леголас ответил на улыбку и начал свой рассказ.