***
Кучер был невозмутим настолько, насколько может быть невозмутим коренной лондонец лет пятидесяти, который всю жизнь занимается одним делом, тем же, что его отец и дед. Вся суета, включая инспектора, сунувшего револьвер ему под нос, а позже — пронесшегося в панике мимо младшего полисмена, — не поколебала его спокойствия. Игорь был этому несказанно рад, потому что иначе перед ним встал бы вопрос, куда деть полуобморочную Лорелею. Оставить её в замке выглядело категорически невозможным: это неподходящее место для молодой девушки. Но все подходящие места находились слишком далеко, чтобы он мог легко и быстро доставить её туда, так что карета с кучером оказалась поистине спасением. Как и свёрток с пирожками, прихваченный из деревни, где они ночевали, — с утра Игорь слишком нервничал, чтобы позавтракать, и теперь желудок напомнил о себе. В экипаже нашлась нюхательная соль, так что Лорелея вскоре пришла в себя (а может быть, это подействовал запах пирожков). И теперь Игорь разрывался между тем, чтобы сесть в карету вместе с ней, и тем, чтобы, как обещал, вернуться в замок к Виктору и существу. Первое, что пришло ему в голову, было уехать всем вместе, но этому Лорелея резко воспротивилась. Несмотря на все его попытки объясниться, она даже слышать ничего не хотела о творении Франкенштейна. А у него уже не оставалось сил её переубеждать: только что он завершил непростую словесную баталию, добиваясь от кучера, чтобы тот позволил ему (а лучше ещё и помог) погрузить в карету бессознательного инспектора Тёрпина. Тогда, на башне, Игорь от страха ударил его по затылку со всей дури («был бы мозг, было бы сотрясение», как сказал много позже Виктор), и тот до сих пор не пришёл в себя. А оставить служителя закона валяться под дождём в пустынном замке было бесчеловечно. Ему и так досталось. Лорелея тоже была не слишком рада видеть человека, который угрожал ей, но смирилась, потому что он лежал смирно и вообще выглядел чистой воды страдальцем — как его не пожалеть? А недовольство она обратила на другой предмет: на дальнейшие планы Игоря. Он пытался объяснить, ненароком упомянул Виктора — потому что все его объяснения, что касались медицины, касались и Франкенштейна, — а Лорелея сказала: — Твой Виктор такое же чудовище, как это… создание. И тогда у него в груди лопнула туго натянутая струна. — Значит, я тоже чудовище. Лорелея тихо ахнула, прижав пальцы к губам — будто пыталась удержать свой возглас, — и заговорила торопливо: — Нет, ты… ты хороший человек, ты… — она задохнулась от волнения и замолчала. — Может быть, я и хороший человек, и чудовище, — мягко улыбнулся Игорь. Сейчас ему было очень просто говорить это — не больно, только болезненно и немного горько. — Надеюсь, ты доберёшься в Лондон благополучно. И сумеешь позаботиться об инспекторе Тёрпине. Я был бы очень благодарен, если бы ты — он наверняка будет спрашивать — сказала ему, что ничего не знаешь о судьбе… чудовищ. Для твоего же блага: иначе он не оставит тебя в покое. На её лице смешались удивление и растерянность; она так и не отняла пальцев от губ, то ли не находя слов, то ли не решаясь их произнести. Неловкий жест другой рукой — то ли попытка удержать, то ли незавершённая пощёчина. — Ты не можешь… ты должен вернуться… — пробормотала она, снова обрывая фразу на полуслове, а потом со смесью страха, досады и злости воскликнула: — Это безумие, как ты не видишь?! Игорь покачал головой: — Прости, — больше он ничего не мог сказать. Он немного дёрганным движением наклонился, чтобы поцеловать ей руку, а потом, больше не говоря ни слова, отвернулся и пошёл к возвышающейся над ними громаде замка. Там его ждали — он надеялся, что ждали. Чудовища? Возможно. Пусть так. Это его выбор. Но, если Лорелея окликнет его, если извинится за неосторожные слова — тогда струна окрепнет вновь, и он снова будет разрываться между тем, чтобы уехать и чтобы остаться. Поэтому он хотел, чтобы она молчала, и с трудом удерживался от того, чтобы не ускорить шаг. Она так ничего и не сказала.***
Что делал Виктор, пока он занимался Лорелеей и инспектором, оставалось загадкой. Казалось, что просто просидел всё это время на чудом уцелевшем столе, пока существо неуверенно переминалось рядом. Ничего вокруг не изменилось — всё те же изломанные механизмы, рухнувшие балки и закопчённые стены, погружённые в густые сумерки, потому что всё, что горело, уже погасло под дождём. Игорь, прежде чем подняться обратно на башню, нашёл керосиновую лампу — очень глупо было бы после всего случившегося споткнуться обо что-нибудь в темноте и свернуть шею. И потому, когда подошёл к Виктору, ясно различил на его лице удивление. Тот поднял на него взгляд, всё ещё лишённый того на-грани-безумия огня, который зачаровывал Игоря во время совместной работы, и равнодушно сказал: — Я полагал, ты уедешь в Лондон. — Я… Хотелось извиняться, как-то избавиться от ощущения, что он сам виноват, что он уже один раз предпочёл Лондон и Лорелею, так что неудивительно, что Виктор так думает. Неудивительно, что не верит ему, — он ведь уже подвёл однажды… И тогда со звоном порвалась вторая струна. — Не смейте во мне сомневаться, — с болезненной решимостью выдохнул Игорь. — Я пообещал, и я больше не оставлю вас. Ведь вы наверняка вскоре придумаете ещё более впечатляющий способ подвергнуть свою жизнь опасности. Выражение лица Виктора теперь менялось с каждым его словом, и — ради всего святого — Игорю нравилось видеть то, что проступало в его взгляде. Он не мог найти этому названия, даже не пытался — просто улыбался в ответ на обычную, но в чём-то непривычно-странную шальную усмешку друга. Виктор вдруг шагнул к нему и обнял — так крепко, будто они только сейчас встретились после недель разлуки. Игорь застыл на месте от неожиданности, и только через десяток секунд пришёл в себя достаточно, чтобы сомкнуть руки на его спине. А ещё через несколько мгновений их обоих неуверенно обхватили тяжеленные лапищи создания. Игорь ясно слышал, как в могучей грудной клетке ровно бьются два сердца, как существо втягивает воздух, наполняя четыре лёгких, а потом выдыхает с тихим сопением. — Ма-ма? — Не «мама», а «папа», если уж на то пошло, — с нервным смешком поправил его Виктор. — Папа. — Па-па, — по слогам повторил «монстр», размыкая объятия и отступая на полшага назад — похоже, пытался получше их рассмотреть. «Нельзя называть его монстром», — одёрнул себя Игорь. Это не его слово — Лорелеи или инспектора, всех тех людей, кто не понимал того, что делал Франкенштейн. Что они вместе делали. — Виктор, как его зовут? У него должно быть имя. — Оно у него есть. Прометей. Ты забыл? Игорь от удивления (а может, от того, что уже второй час ходил под дождём в лёгком сюртуке) громко чихнул. Да, он помнил насчёт «Прометея», но не думал, что Виктор это всерьёз — что действительно хочет так назвать их создание. Считал, что это просто очередной всплеск его безумного вдохновения, который быстро сойдёт на нет и сменится новой идеей. — Ты серьёзно? — С чего бы мне шутить? — Ты уверен, что это хорошая мысль? Ты бы сам хотел жить с таким именем? — А что в нём плохого? В колледже был молодой джентльмен по имени Дедал. А ещё — то ли Антоний, то ли Асклепий. — Почему бы не дать ему обычное человеческое имя, например, Джон, или Александр, или Майкл? — Игорь, ну какой из него Майкл?! Тут Игорь вынужден был согласиться: действительно, какой из него Майкл? Создание смотрело на них, иногда вдруг медленно моргая тяжёлыми веками, почти лишёнными ресниц; и пусть в чертах его проступало выражение, которое можно увидеть только у маленьких детей — изумлённое восхищение окружающим миром, — однако лицо это всё же выглядело как вылепленная из глины древним человеком статуя. Нет, явно не Майкл. Но идея Виктора удачной всё ещё не казалась. Вот только как переубедить его? Осенённый внезапной мыслью, Игорь обратился к самому существу: — А ты хочешь, чтобы тебя звали Прометей? — Про-ме-тей, — медленно повторило оно за ним. Перевело взгляд с него на Виктора, потом обратно. Сероватые губы некоторое время шевелились беззвучно, потом выговорили: — Хо-чешь. — Надо говорить «хочу», — тут же поправил его Виктор, не скрывая торжествующей улыбки. Игорь вздохнул, смиряясь. Дитя сделало первый в своей жизни выбор — стоит уважать это. — Хо-чу. — Вот и договорились. А теперь подожди тут, хорошо? Мы отправимся путешествовать, и мне нужно собрать вещи. Игорь, ты со мной или останешься с ним? — Папа? Ждать? — тут же поинтересовался Прометей. — Ждать, Прометей, ждать. Мы недалеко и ненадолго… я надеюсь, — себе под нос добавил Игорь. — Так что жди тут. Оставлять новорождённое создание без присмотра было немного боязно, но оставлять Виктора — ещё более, потому он решил, что пойдёт с ним и постарается ускорить сборы, насколько это достижимо. И можно надеяться, что всё будет в порядке.***
Инспектор облегчил им жизнь, выведя из строя людей, охранявших дорогу в замок, однако задерживаться здесь всё-таки не стоило. Вдруг кто-то вернётся? Вдруг огонь и взрывы на башне привлекли внимание жителей ближайшей деревни (пусть до неё и больше десяти миль, но всё же)? Да и помощник инспектора, который, по словам невозмутимого кучера, сбежал в панике, ещё мог спохватиться и вернуться отстаивать честь мундира. Напоминать об этом Франкенштейну необходимости не было. Он энергично взялся за дело, перекладывая записи, книги, инструменты, каким-то чудом не забыл немногочисленные личные вещи и маленький дорожный несессер. Игорь в здешней лаборатории не ориентировался, так что только выполнял распоряжения — принести, сложить, развинтить, сжечь черновики, которые его друг счёл неудачными, и не хотел, чтобы кто-то мог их прочесть. Наконец Виктор остановился, окинул взглядом воцарившийся в комнате рукотворный хаос (куда более хаос, чем полчаса назад, хотя то, что обычно сопровождало его работу, вряд ли могло называться порядком) и вздохнул: — Жаль, что я не могу разобрать всю лабораторию. Но, судя по весу саквояжей, он уже упаковал туда изрядную её часть, что Игорь, который только-только закончил возиться с камином и всем, что стоило сжечь, не преминул отметить. Виктор недовольно тряхнул головой: — Некоторые из этих книг почти невозможно достать. Неужели ты не видишь, Игорь? Стоит отдать должное Финнегану — он, может, и был мерзавцем и подлецом, но не поскупился на обеспечение исследований. Я не оставлю уникальные издания гнить в полуразрушенном замке. Мои записи — тоже и речи не идёт, а часть инструментов будет крайне затруднительно собрать заново. Книги, записи, инструменты — с этим Игорь вполне мог согласиться, хоть его отчасти беспокоил вопрос, все ли инструменты и механизмы стоит использовать. Но вот банки с законсервированными препаратами тканей, на его взгляд, тащить с собой было совершенно излишним. Однако он не стал спорить. Не сейчас. Не тогда, когда Виктор, завершив эксперимент и лишившись цели, чуть не впал в апатию. И не тогда, когда среди расчётов и набросков, которые должны были отправиться в камин, он нашёл черновик письма. Чужое послание, даже незаконченное, Игорь читать не собирался, но среди чернильных пятен и много раз перечёркнутых фраз случайно зацепил взглядом несколько слов прежде, чем листок потемнел от жара и вспыхнул… Потому вместо того, чтобы спорить, он вздохнул: — Много ещё осталось? — Не беспокойся, уже почти всё, — Виктор с коротким смешком хлопнул его по плечу. — Что бы ты обо мне ни думал, я осознаю, что пока нам придётся всё это тащить самим. — Ничего такого я не думаю, — почти искренне возмутился Игорь. Небольшую вероятность того, что его друг может забыть о весе сумок, он допускал… но ни за что в этом не признается. — И, если моя помощь тут больше не нужна, я пойду к… Прометею? — пожалуй, он сумеет привыкнуть к такому имени их создания. — Иди, я скоро буду. «Скоро» растянулось почти на четверть часа, которые Игорь провёл, объясняя Прометею, что такое путешествие (выговорить это слово тот смог только с пятой попытки, и такое упорство заслуживало уважения) и куда они могут отправиться. Впрочем, что касается последнего — он и сам имел смутное представление. Знаний географии категорически не хватало и, ради бога, он же впервые в жизни оказался за пределами Лондона! Ничего, вот придёт Виктор, пусть он и объясняет. Всем сразу. — Всё, уходим, — объявил Франкенштейн, появляясь на площадке башни. Позади в коридоре вспыхивали рыжие отсветы пламени и тянуло дымом — похоже, в очередном порыве вдохновения он решил не мелочиться и просто сжечь всё, что не удалось забрать с собой. Отдельное уничтожение черновиков, таким образом, не имело никакого смысла, но Игорь не стал упрекать друга в том, что тот заставил его зря потратить время. Это ерунда. — Для начала — в Краутон-бридж, нам нужны продукты. Виктор решительно взял Прометея за руку и потянул за собой. Игорь, вздохнув, подхватил с пола свою сумку и направился следом. До Краутон-бридж, ближайшей деревушки, больше десяти миль, по дороге они успеют поговорить, — а дальше можно разбираться по ходу дела. И, может, всё-таки выкинуть потихоньку эти проклятые банки?..06.12.2015–23.02.2016