Only in summertime

Birdy – No Angel

      Вы когда-нибудь задумывались о самом лучшем дне в вашей жизни? Из тысяч прожитых дней, сможете ли вы выбрать самый-самый? День, который запомнился на целую жизнь? День, который вы никогда не переживете вновь, но эти эмоции, будут помниться всегда? И пусть это день был хмурым, как сегодняшнее небо, но все равно он самый лучший.       Это была потрясающая неделя. Учеба не напрягала, зачеты были сданы в срок, а тренировки приносили удовольствие. Вопреки прогнозам синоптиков - небо над городом было высоким и светлым, а солнце заставляло щурить глаза. После работы Шеннон приезжал за мной, когда я успевал расправиться с домашним заданием, и увозил куда-нибудь, где до нас никому не будет дела. И мы болтали, еле мороженое, сплетничали, делились секретами, смялись и целовались. Это было потрясающе.       В один из таких теплых поздних вечеров, когда небо было усыпано звездами, а с океана дул легкий ветерок, мы сидели на пирсе. Я, откинув голову на старые скрипящие доски, прикрыв глаза, слушал шум волн и тихий хриплый голос любимого мужчины. Я полюбил его, черт возьми, хотя так и не сказал это вслух. Я полюбил все те мелочи, которые больше никто не в силах заметить, полюбил, как он морщит нос и надувает губы, когда чем-то недоволен, а когда хочет что-то рассказать, его глаза, цвета леса, светятся искорками любопытства и нетерпения. А если он хочет прикоснуться к мне, сначала долго смотрит, думая, что я не замечаю, а потом медленно ведет по моей коже и прижимает к себе так, словно я могу испарится. И я вдыхаю его запах. Обычно он пахнет своим одеколоном и горьким гелем для душа, когда только вернется с тренировки, а иногда это тонкий, еле уловимый, свежий аромат его парфюма и гладковыбритые щеки, которые хочется целовать до умопомрачения. Черт, настолько привязался к человеку, что он стал огромной частью моего мира. И, наверное, это не правильно, но так приятно. Приятно, черт возьми, когда он обжигает горячим дыханием мой затылок, а его руки то грубо, то нежно, касаются моего тела. Приятно, когда он говорит мне то, что вряд ли рассказывал хоть кому то и приятно, когда он касается меня мягкими губами, заставляя забыть обо всем вокруг. О людях, о времени и месте, забыть о том, что я продолжаю призирать голубые пары и о том, что на улице слишком холодно для одной футболки. Но от его тела идет такой жар, что я укутываюсь этим ощущением с ног до головы, будто огненные крылья накрывают меня в такие моменты и сжигают изнутри, заставляя гореть счастьем. И глаза светятся, когда на меня смотрят медовые, полные обожания и любования, и не хочется уводить взгляд и плевать, что это выглядит слишком глупо. Что же ты сделал с моей жизнью, Шеннон Лето? Перевернул, и это не пустые слова.       Его пальцы гладят мое плечо, а я, закинув голову ему на грудь, вычерчиваю одному мне понятные узоры на подтянутых мышцах, которые так рельефно выделятся сквозь обтягивающую футболку. - Ты не замерз?- его рука сжала мою холодную ладонь. - Нет. - Ты снова мне врешь,- укоризненно смотрит на меня, но глаза улыбаются. - Я еще не хочу домой. - Пошли, выпьем кофе. - Поехали к тебе? - Поехали.       И вот белая, обшарпанная дверь, закрывает нас от всего большого мира, впуская в нашу маленькую вселенную. И я не могу насмотреться на его профиль, который очерчивается лишь светом фонарей, что за окном. Я почти на ощупь подхожу к нему и целую куда-то наугад. Попадаю к колючий подбородок, от чего морщу нос и перемещаю губы выше. И меня снова укутывает тот огонь, его мокрые касания заставляют судорожно сглатывать, а руки на ягодицах, закусывать губу, снова сдаваясь в плен. Очередное безумие. Но руки Шеннона перехватывают мои запястья, когда я трясущимися палацами, тянусь к его брюкам, а на ухо горячий шепот «Не торопись, малыш». И я покорно слушаюсь его, зная, что меня ждет что-то интересное, и когда Шеннон включат свет, то я с удивлением обнаруживаю, что кровать вовсе отсутствует, а почти половину комнаты занимает двуспальный матрас, лежащий на полу. И это кажется лучшим ложем, которое я только видел, и я понимаю, что теперь смогу засыпать и просыпаться в объятиях этого парня, что обхватив мою талию сзади и что-то шепчет мне на ухо, гораздо чаще. И я, будто срываясь с цепи, резко толкаю его в стену, Шеннон опешив от такого напора задевает стеллаж, с которого со звоном падает копилка-кот, с несколькими монетами внутри, но я не придаю этому никакого значения, жадно впечатав любимого в стену, и закинув его руки над головой, терзаю податливые губы, жадные до моих ласок. Поцелуи переходят в укусы, а на его ключице красуется отметина, которая на завтра рассветет бесстыдным синяком, но я шарю рукой по стене, выключая свет, а потом протискиваю колено между его ног, ощущая его возбуждение. И в эту секунду мир Шеннона сужается до вспышки, вызывающей стон и болезную тяжесть внизу живота. И вот я, полностью раздетый, лежу попрек матраса, бесстыдно расставив ноги, а губы Шеннона касаются повсюду. И наверняка над коленями, будет синяки, а Шеннон смотрит на меня такими глазами, будто извиняется, и продолжает оставлять отметины на моем теле. Последняя приходится на внутреннюю часть бедра, и я понимаю, что это похоже на клеймо. Я только его и больше ничей, да мне никто и не нужен. Лишь бы видеть его глаза, искреннюю улыбку и слышать его голос или сдавленный стон, когда он резко вторгается в меня. Толчки, с привкусом боли и страсть с привкусом наслаждения. И я парю, отрываюсь от этого чертого мира, с его проблемами и неурядицами, снова забываю кто я, погружаясь все глубже в бездну, где каждый вздох дается с трудом, ногти царапают его лопатки, что бы ощутить, что он рядом, понять, что мы падаем вместе. Мы парим в невесомости и перед глазами звезды, а густая и липкая темнота, горячим и острым жаром, разливается от паха по всему телу и остается где то в голове, закладывая уши и сбивая дыхание.       Смс для матери, что сегодня ночую не дома и его горячая кожа под пальцами. А потом утро, бьющее ярким светом в глаза, под противный писк будильника, который прервал такой прекрасный сон, но стоит открыть глаза, и я понимаю, что это никакой ни сон. Это явь и я улыбаюсь, глядя на его заспанное лицо, оттирая засохшую сперму со своего живота и жалея, что наплевал на душ. Быстрый завтрак полуфабрикатами и мы едем в университет, что бы встретится вечером. Снова.       И весь день я будто не свой, мечтательно закатив глаза, почти не слушаю профессора, который рассказывает о важности выпускного квалификационного экзамена, и думаю, как проведу сегодняшний вечер. Но ничего приличного не приходит на ум. Черт, я снова его хочу.       Но вечером его машины не оказывается ни у работы, ни у общаги, телефон не отвечает и я не нахожу себе места. Коря себя, что наверняка стал ему не интересен, и гоню мерзкие, темные, опасные мысли из своей головы. Но и на следующий день от него нет ни звонка и это беспокоит до дрожи в коленях. Где его носит, черт возьми?       Барабаня по дверям общаги, получаю лишь сухой ответ, что не появлялся со вчерашнего дня. Пинаю мусорный ящик, что стоит у серых бетонных ступеней, отправляя очередную, не могу даже сказать какую по счету, смс: «Где ты?» и в ответ тишина, которая пугает с каждой минутой. Гудящая тяжелая голова и мысль, которая как оказалось довольно глупой «Может он у отца?»       Нахожу его дом, у которого мы как-то встречались, вспоминаю номер квартиры, но нахожу жилье лишь по окнам на третьем этаже, что светятся тусклым желтым светом. Кирпичные стены и запах сырости, трель дверного звонка и худощавый мужчина, явно не трезвый, вопросительно смотрящий на меня. - Чего надо? - Вы мистер Лето?- быстро говорю я, украдкой заглядывая сквозь приоткрытую дверь. - Я. - Скажите, а Шеннон дома? - Этот ишак?! Он уже несколько месяцев тут не живет. А ты что, из курьерской службы?- прокуренным голосом говорит мужчина, почесав щетину на подбородке. - Нет же. Я его друг. - Друг значит. И зачем тебе мой сын? - Он не выходит на связь. - И долго? - Уже несколько дней. - Черт, несколько дней? Этот козел не звонил мне уже больше месяца. Наверняка таскается со шлюхами. - Не говорите так. Он не такой. - Это он тебе так сказал?- хриплый смех мне в лицо. - Я, наверное, пойду. - Проваливай. - Я передам ему, что бы он с вами связался. - Больно нужно,- хлопок двери прямо в лицо и мерзкое послевкусие после беседы. Это явно была не лучшая моя идея, но я хотя бы попробовал. Сжимаю зубы, бредя домой.       В два часа ночи просыпаюсь от мерзкой вибрации. Хотя, наверное, нельзя назвать это сном. Тянусь к экрану и вижу его имя. Незамедлительно поднимаю трубку, готовый высказать все, что я думаю, как слышу в трубке женский голос. - Здравствуйте. - Здравствуйте. - Скажите, вы знакомы с Шенноном Лето? Сердце переворачивается несколько раз, а в голове микс ревности и испуга. - Да. - Это городская клиническая больница. Отделение №3. Кем вы ему приходитесь? Руки начинают трястись. - Я его друг. Лучший друг, - зачем то добавляю я. - Вы совершеннолетний? - Да. Что с ним? - Как вас звать? - Что с ним? – голос дрожит. - Как ваше имя? - Томислав. Томислав Милишевич. - Мы можем попросить вас приехать сейчас, Томислав? - Что с ним?- тихим голосом спрашиваю я. В горле будто комок. - Мистер Лето поступил к нам с травмами различной тяжести, вчера вечером. - Он жив? – спрашиваю самый страшный вопрос, который повис на кончике языка, будто горькая пилюля. - Да. Не переживайте. Мы ждем вас. - Хорошо, скоро буду. Натянув старые джинсы и потрепанную джинсовую куртку, проношусь мимо спальни родителей. - Томо, ты куда собрался? Ночь же. - Мам, я потом все объясню. - Томо! -Мама, обещаю, но все потом,- хватаю ключи от отцовской машины и сажусь за руль. Да, снова не лучшая моя идея, ведь я так и не прошел курсы вождения. Хорошо хоть Шеннон научил управляться с машиной. С трудом доезжаю до больницы, паркуюсь где-то на газоне, и как сумасшедший несусь в больницу. В стерильных стенах, полных тишины и запахом страданий, в стенах, слышащих радостный смех ребенка, когда его родителям говорят, что он здоров и гулким звуком истерики, когда сообщают о смерти близких людей, подбегаю к стойке регистрации, споткнувшись о швабру, что у дверей в палату 43. - Здравствуйте, мне звонили. Мой друг. Он тут. Мне сказали приехать. - Как вас звать, молодой человек? – рыжеволосая девушка не отрывается от каких-то карточек, спросила меня. Я почти не слышал ее голос, что заглушался биением моего сердца. - Томислав Милищевич. - Одну секунду, - девушка отвернулась от стойки регистрации и принесла белый журнал. - Так, Томислав Милишевич. Все верно. Пойдемте, я проведу вас к доктору. Меня провели через весь коридор. Шаги отражались эхом, а звук аппаратов отслеживающих сердцебиение пациентов, разносился по всей больнице, сквозь приоткрытые двери. Меня завели в небольшой кабинет, где статный седоволосый мужчина, в зеленом халате, заполнял бумаги. - Доктор Хейз, к вам Милишевич. - Спасибо, Дейзи, можешь идти. Присаживаетесь. Я сел на серый стул, озираясь по сторонам. - Значит вы Томо Милишевич? - Да. - И кем вы приходитесь пациенту? - Я его лучший друг. - Вот оно что. Знаете, когда стал вопрос об оповещении родственников, мы никак не могли понять - кому же позвонить. Позвонив на три первых номера, мы наткнулись на людей, живущих совершенно в других городах. Один был из нашего города, но он оказался несовершеннолетним. И тут Дейзи подсказала позвонить вам. - Почему именно мне? - Абонент с именем «Лучик». Стало неловко. - Мы думали, что это его девушка или жена, но попали на вас. Но это уже не важно, я рад, что хоть кто-то приехал. Томислав, скажите, у пациента есть родственники в этом городе? - Что с ним? - Ответьте на вопрос, Томислав. Мне нужна информация. - У него есть отец, с которым он не общается. - Братья или сестры? - Нет, таковых нет. - Ясно, - доктор сделал пометки в бланке, - Вчера вечером мистер Лето попал в серьезную аварию. Лобовое столкновение. Пассажиры второй машины погибли на месте - молодая женщина и девочка трех лет. У меня в горле встал комок, а руки снова затряслись. - Очевидцы вызвали спасателей. Ваш друг выжил. Удача, если можно так назвать, но он в тяжелом состоянии - ушиб легкого, сильное сотрясение и внутреннее кровотечение. Мы поддерживали его в состоянии искусственной комы, но сегодня ночью произошел рецидив. Состояние значительно ухудшилось и ему требуется переливание крови. Нужно подписать разрешение на использование донорской крови. - От меня еще что-то нужно? - Лишь ваша подпись. - Я могу пойти к нему? - Сейчас он находится в отделении интенсивной реанимации, с искусственной вентиляцией легких. Вход только для родственников. - Снова чертовы формальности?!- я вспылил, а к глазам подступили слезы. - Вы сможете посетить его, когда ему сделают переливание. - Хорошо. - Вы будете в зале ожидания? - Да. - Мы начнет готовить операционную. Обещаю, что мы сделаем все возможное. - Спасибо,- говорю я, сжимая губы.       Зайдя в туалет, я позволил себе разрыдаться. Меня всего трясло, а в голове был вакуум. Человек, который для меня практически все - на волоске от смерти, и я ничего не могу с этим поделать. Сев на холодный пол и облокотившись головой о дверь, я вытер слезы рукавом куртки - Мам, Шеннон в больнице?- тихо говорю я в трубку, совладав со слезами. - Что случилось? - Авария. Он при смерти. - Какой ужас! Ты в больнице? - Да. - Мне приехать? - Нет. Не знаю. Как хочешь. - Мы с отцом скоро будем. - Я взял его машину. - Мы приедем на моей. -Хорошо.       Положив трубку, я растер распухший красный нос. Фак, что делать в такой ситуации? Когда ему больно физически, а мне морально? Я не знаю. Я впервые столкнулся с таким дерьмом и никому не пожелаю побывать на моем месте. Гоню от себя все самые темные мысли, но вдруг он умрет? Вдруг оставит меня одного? Я не представляю жизни без этого улыбающегося парня, только от одной мысли, что его губы могут никогда не коснуться моей кожи и я никогда не почувствую его жар, кружится голова и темнеет в глазах. Прижимаюсь к косяку, стараясь не упасть, и проваливаюсь в темноту.       Очнулся я, лежа на кушетке, а терпкий запах нашатыря ударил в нос. - Томислав, ау!- девушка махала ваткой с вонючим веществом, приводя меня в чувства. - Фу!- вскрикнул я, когда запах ударил так, что глаза заслезились. - Очнулся. Тихо, не вставайте. - Я потерял сознание, да? - Ненадолго. Не страшно. Это все от нервов, выпейте. Девушка в белом халате протянула мне таблетки. - Что это? - Успокоительное. Пейте. Я проглотил кисло-сладкие таблетки и глубоко вдохнул. Черт. - Вы куда? - Я посижу в зале ожидания. - Не делайте резких движений. - Хорошо, - я медленно пошел в зал с мягкими диванами, большими окнами и стопкой никому не нужных журналов. Уверен - нет ни одного человека, прочитавшего хоть один из всего этого глянцевого разнообразия, когда мысли забиты переживаниями.       Спустя двадцать минут приехала мама, и стало легче, потому что оставаться наедине со своими мыслями было страшно. Я крепко сжал спасительный островок, пахнущий домом, и как маленький уткнулся носом в ее плечо. - Все будет хорошо, слышишь? - Угу, - просопел я, пряча слезы, а мама погладила меня по голове. - Все улажено, после операции они переведут его в отдельную палату с усиленным наблюдением. - Спасибо, пап. - Отдашь ключи? Я пошарил в карманах и вручил связку в ладонь отца. - Оставляю вас с мамой, мне сегодня на работу. Веди себя, как мужик!- отец похлопал меня по плечу. - Хорошо,- шмыгнув носом, ответил я.       - Его отец знает? - Нет. - Надо позвонить. - Не хочу. - Делай, как знаешь, Томо. ……Мальчик мой, только не молчи. - Мне нечего говорить. Я боюсь. - Шеннон сильный. Он же спортсмен, борец. Он не умеет проигрывать. - Не умеет, - вторил я, но так и не успокоился.       Через несколько часов операция завершилась и мне разрешили зайти в палату. Черт, эта картинка будет всегда мелькать у меня перед глазами - бледный, измученный, на лице кровоподтеки и синяки, тело и голова перебинтованы. Сквозь бинт, проходящий по голове, проступает кровь. Я кончиком пальца прикоснулся в его руке и застыл на месте - холодная кожа. Так не должно быть. Слабое дыхание и аппарат, отсчитывающий медленные удары его сердца. - Ше……, - шиплю я, а голос утопает в беззвучной истерике, закусив ребро ладони не могу поверить своим глазам, не могу поверить, что это действительно он и это не гребанный сон, ведь боль от руки, совсем не бодрит, а в ушах стоит звон. Наверное, я сойду с ума, если потеряю его. Мама смотрит на нас сквозь окошко в дверях, а потом уходит. И я подхожу ближе и касаюсь большим пальцем его шершавой губы и аккуратно целую в повязку на лбу. - Как тебя угораздило то, а? Не человек, а ураган,- грустно усмехаюсь я. Глаза болят и сил плакать больше нет. Сажусь на стул, рядом с кушеткой, и сжимаю его ладонь, но никакой реакции. - Ты меня слышишь? Ты сильный, я знаю. Ты сможешь. Ты сильный, - сжимаю губы, сдерживая слезы, - Иначе, куда я без тебя? Разве смогу? Нет. Не смогу. Ты мое все, слышишь? Все. Люблю тебя, понимаешь? Только не бросай меня, ок? Давай договоримся, что ты справишься. Ты ломаешь мое сердце. Ты поправишься. Пообещай мне, Лето. - Томислав, ему нужно отдыхать. Я не услышал шаги врача. - Еще чуть-чуть, прошу. - Если за день его состояние стабилизируется, то мы переведем его в обычную палату, и вы снова сможете его повидать. - Пообещай мне Лето, - шепчу я, выходя из палаты.       - На, поешь, - мама сует мне какой то салат, в пластиковой коробочке, от запаха которого воротит. - Не буду. - Ты не ел весь день. - Я не хочу. - А я не хочу, что бы и ты оказался в больнице.       Медленно жую морковь и помидоры, флегматично смотря в пол. Все эмоции были выжаты в эту длинную ночь, и сейчас сил нет ни на что. Хочется уснуть и проснуться в его комнате в общаге, прижатым к горячему телу, такими сильными руками, но сна ни в одном глазу и даже если мне и удастся задремать на кресле, то проснусь я так же в стенах больницы, от атмосферы, в которой хочется взвыть.       Вечером его перевели в отдельную палату, за пожертвование, которое сделал отец для этой больницы, страховка Лето это не предусматривала, а меня, наконец, пустили в просторную одиночную палату, с синими жалюзи, белым светом люминесцентной лампы и креслом в углу, что напротив койки-каталки. В руку Шеннона воткнута толстая игла, а по трубке течет прозрачно-голубоватая жидкость. Аппарат отмеряет неспешное сердцебиение, а ссадины на лице и теле блестят от мази.       Четыре бесконечно долгих дня и пять бессонных и ужасных ночей, я провел в его палате. Плевать на универ. Один раз к нам приходила Лаванда и несколько раз Глэн с ребятами. На столике у кровати, стоял маленький букет полевых цветов, которые принесла мама вместе с едой для меня. Насильно запихивая в себя бульон, я читал Шеннону рассказы и сказки из большого сборника, подаренного мне в детстве. И пусть это было таким наивным и детским, но так было правильно.       Два дня назад отключили аппарат искусственного дыхания, и Шеннон задышал самостоятельно. Его рука, лежавшая без движений, стала теплее, и от этого становилось теплее на душе. А вчера его вывели из искусственной комы, но он все еще продолжал лежать без сознания. Придя в палату со стаканчиком ароматного, хотя и не вкусного, кофе, я не ожидал увидеть там доктора Хейза и медбрата Лари. - Что такое? - Тихо, не шумите, мистер Милишевич. Я поставил стаканчик на столик и заглянул за ширму. И чуть не умер. Щуря глаза, тихо стонав от боли, Лето смотрел на доктора Хейза, абсолютно расфокусированым взглядом, а я лишь прикрывал рот рукой ни то от восхищения, ни то от удивления. Он очнулся. Очнулся, мать его, а значит - все будет хорошо. Хорошо. Слово, пробежавшее по каждой клеточке моего тела, а на глазах проступили слезы. Но на этот раз от радости. - Пойдемте, - врач взял меня за локоть и отвел к двери. - Что такое? - Мои поздравления. Все самое плохое за плечами. Пока еще рано говорить о полном выздоровлении, но жизни пациента ничего не грозит. Постарайтесь не включать яркий свет и не пугайте его слишком громкими звуками. Его рецепторы слишком чувствительны от лекарств. - Ему сильно больно? - Пока я не могу ничего сказать. Но постепенно мы будем снижать дозу обезболивающего, что бы понять его болевой порог. Сейчас ему не больно. Видите ту трубку? Это сильное лекарство. - Спасибо. Большое спасибо, - я обнял врача. - И не ждите от него разговоров. Он слишком слаб. - Нет. Я буду его беречь. - Лари, ты закончил? Медбрат завершил перебинтовку и ушел вместе с доктором, а я подставил стул к кровати Шеннона и улыбнулся, глядя в его глаза. - Привет, - неловко сказал я, сжимая его руку. - Томо,- хрипло ответил парень. - Да, это я. Я так скучал. - Я жив, да? - Конечно, дурной. Жив. - Угу,- протянул Шеннон. - Поспи. И не уходи от меня надолго, ок? - Ммммм…. - Что? - Оставь,- Лето попытался потянуть мою руку на себя. - Хорошо,- я обхватил его ладонь, обеими руками и лег головой на кровать,- Спи. Нам надо поспать,- прошептал я, и спустя несколько минут уснул. Впервые за столько дней я спал крепко. Он жив и больше ничего не нужно.       Вы когда-нибудь задумывались о самом лучшем дне в вашей жизни? За окном лил дождь и серое хмурое небо нависало над гордом, но, наверное, это и был лучший день в моей жизни. День, когда жизнь Шеннона началась сначала. Лучший день, когда я понял, что мечты о совместном будущем уже не призраки.