9 лет спустя
— Образование осадка происходит при взаимодействии соляной кислоты с раствором… — монотонно бубнил Мэтт, лихорадочно массируя бешено пульсирующие виски и сосредоточенно буравя взглядом клеточки для ответов в громоздком учебнике по химии. — Наибольшее количество ионов образуется при полной электролитической диссоциации 1 моль… — Хей, бро! — раздался громкий голос Альфреда за спиной, и парень вздрогнул так, словно только что споткнулся о внезапно прорезавшийся посреди каменной мостовой кактус. — Опять зубришь какую-то ерунду? — как бы невзначай полюбопытствовал Ал и, жонглируя прямоугольным мячом в руках, приземлился на стул рядом с отчасти заторможенным от хронического недосыпа братом. Яркий дневной свет, льющийся в комнату из распахнутых занавесок, оттенял вяло-раздраженный взгляд согнувшегося над книгами и немного растрепанного Мэттью. — Я, кажется, просил не заходить ко мне в комнату, когда я занимаюсь. — Хотя парень и пытался натянуть тональность своего голоса, вальяжно жующий жвачку и окидывающий взглядом бардак в комнате Альфред едва ли обратил на него внимание. Он вдруг засиял улыбкой и, наконец, поймал на себе его взгляд. — Да ладно тебе! Я соскучился! Давай, рассказывай, что у тебя нового. Мэтт тяжело вздохнул и мысленно отметил, что пока Альфред с папой Артуром гостили в Шотландии у дяди Скотта, тишине в их доме могли позавидовать даже затонувшие на дне атлантического океана подводные лодки. Ни тебе перепалок родителей по утрам, когда папа Артур, по своему обычаю, встаёт не с той ноги, ни тебе голосящего по поводу и без повода брата — занимайся хоть до трещины во лбу. Даже папа Франциск не без удовольствия напомнил супругу, что у него с его братом (к величайшему, конечно же, сожалению) не сложилось каких-либо хотя бы приблизительно дружеских отношений, поэтому ехать с ним — то есть, помимо своего домашнего цирка, еще и лицезреть их вечное братское «кто кого» — было бы просто нелюбезно. Не то чтобы папа Франциск хотел отдохнуть от папы Артура… Впрочем, да. Он любил от него отдыхать, но в то же время всегда скучал и с безумной навязчивостью названивал им с Альфредом почти каждые полчаса (как бы удостоверяясь, не прибили ли братья друг друга в очередном их штормовом споре). По правде говоря, они с отцом часто раздумывали над тем, чего это Артура потянуло налаживать отношения с семьёй, отношения между членами которой можно было сравнить разве что с дружбой львов и кошек. Однако на все их предположения Кёркленд лишь раздраженно отмахивался — даже когда его супруг допустил мысль о том, что, возможно, в нем — пускай и с небольшим запозданием — созревает глубоко семейный и заботливый человек. — Ничего нового, — пробормотал Мэтт и ненароком приковал взгляд к мячу у брата в руках. — Вас не было всего неделю. С лица Альфреда всё не сходила пугающе беспричинная улыбка. — Что?.. — оторопел парень, когда Ал с вызывающе хитрым взглядом облокотился на его стол. — И за эту неделю ты умудрился завести девушку. Мэттью залился краской и, спотыкаясь о собственные мысли, выдавил: — Чего?! Когда… Как… Альфред закатил глаза. — Ой, да ладно тебе. Я видел, как вы целовались. — Он усмехнулся. — Точнее, она тебя целовала. — Парень по-дружески пихнул брата плечо и снова не сдержался: — У тебя что, всегда девушка в отношениях «ведущая»? Мэтт уставился на брата, словно загнанный в угол цыплёнок. Альфред подначивающе подмигнул. — Да ладно тебе, бро, нам ведь уже по шестнадцать. Ты был бы лузером, если бы у тебя не было девушки. Мэттью нахмурился. Легко его брату судить — он ведь самый популярный парень в школе: президент совета, квотербек, коллекционер разнообразных наград многообещающих активистов, мечта одноклассниц, и даже местные вышибалы всегда обходят его стороной. А он лишь… неприметный зубрила, мечтающий поступить в медицинский. Да, вообще-то, он и в хоккей играет, но в школе куда большее внимание уделялось американскому футболу, поэтому с помощью «ледовой дорожки» зарабатывать славу оказывалось в несколько хорошо ощутимых раз труднее. Впрочем, Мэтт в ней и не нуждался. Пускай он и завидовал Альфреду, но жить такой жизнью у него бы попросту не хватило амбиций. Плюс ко всему, «популярность» братца на протяжении всей их жизни отпугивала от него добрую половину подозрительных школьных задир: мало кому хотелось, чтобы по просьбе (а может и с участием) Альфреда его отмудохали мускулистые игроки в футбол. Единственное, что всегда было обидно, так это то, что новенькие учительницы-практикантки частенько путали его с Альфредом. «Ты подаёшь большие надежды! Как насчет того, чтобы поучаствовать в конференции о проблемах сохранения экологии на Северо-Американском континенте?». «Да, конечно» — радушно кивал он. «Поразительно! И как только с такими успехами по учёбе ты успеваешь играть в футбол?!» И улыбка его тут же гасла. — Смотри, что мне дядя показал, — не дождавшись ответной реакции, Альфред вытащил из кошелька небольшую помятую фотографию и, давясь смешками, протянул её брату. Мэтти поправил очки. — Да ну нафиг! — Парень сощурился и, несколько секунд сканируя взглядом их, судя по дате в нижнем углу, семнадцатилетнего папу Артура, в голос рассмеялся. Выкрашенные в немыслимо яркие оттенки взъерошенные волосы, пирсинг в губе, в носу, серёжки-шипы в ушах, подведенные глаза, рубашка, словно из секонд-хенда, гитара, излепленная наклейками с названиями канувших в лету британских рок-групп, сигарета во рту и взгляд, словно у бандита, держащего весь преступный район за яйца. Поначалу, может, и странно, но если вдуматься, то в их отце всегда была какая-то ярко выраженная песчинка несносного бунтаря. Может, поэтому у него с родителями всегда были довольно натянутые отношения: вряд ли успешные лондонские банкиры могли бы похвастаться таким сыном на публике. — Это ещё не все. Дядя рассказывал, что в школе он был прославленным хулиганом, но фото он не нашел, потому что отец услышал наш разговор и начал петушиться. — Довольный тем, что столь долго жаждущий публики секрет, наконец, разделен с братом, Альфред спрятал фотографию в карман и поднялся со стула. — Как думаешь, показать папе Франциску? Мэттью хохотнул. — Да он его до гроба с этим подкалывать будет. Альфред усмехнулся и с довольной миной отчалил к двери. — В следующий раз, когда он будет капать мне на мозги, я спрошу, не помнит ли он себя в мои годы. Мэтт мысленно добавил: — «Какие ещё мозги?», и улыбнулся себе под нос. Он уже было вернулся к задачам в своём учебнике, как вдруг брат снова выдернул его из пучины собственных мыслей: — Хей, бро. — Ну чего? — Парень обернулся. — Придешь ко мне на игру? — Альфред улыбнулся и демонстративно подбросил мяч на уровне своей головы. — А ты ко мне? — Мэттью вскинул брови. — Я завтра играю в центральном. — Да не вопрос. — Ал пожал плечами и с неугасаемой самодовольной ухмылкой закрыл за собой дверь. Правда, затем снова её распахнул: — Ты же познакомишь меня со своей девушкой? — Ещё чего!***
Услышав хлопнувшую дверь в комнате Альфреда, Франциск отложил ноутбук и с пасмурным выражением лица спустился по лестнице. Ал тем временем возился со своей сумкой и нервно выискивал какую-то вещь посреди наваленных в кучу учебников и бесхозно разбросанных по углам тетрадей. Франциск легонько постучал по дверному косяку и, дождавшись внимания сына, достал из кармана штанов пачку сигарет. — Не угостишь? — Он тут же достал одну из пачки и зажал её между зубов. — Ты рылся у меня в вещах? — Глаза парня расширились. — Эй! — Да эти красавчики прямо в столе лежали. Ей богу, хоть бы потрудился заныкать их куда подальше. — Франциск оперся о шкаф и впился тяжелым взглядом в меняющегося в лице Альфреда. — Пап, я уже не маленький, — начал было Ал, но голос отца сразу же приправился строгостью: — Альфред, тебе шестнадцать! Не двадцать пять! — И что?! — Возмутился он и скрестил руки. — Отец тоже с шестнадцати курит. Франциск нахмурился. — Значит, сегодня — сигареты, завтра — крэк, а послезавтра беременную девку домой притащишь? Чего уставился? Ты же у нас с папочки пример берешь! — Но папа не курил крэк! — Парень изумленно вытаращился на отца. — Да, наверное… Забудь, — задумчиво пробормотал Франциск и тут же вернул себе свой папашеский тон: — Значит так, ещё раз увижу — предстанешь перед английским трибуналом. — Француз сунул пачку обратно себе в карман и, покрутив незажжённую сигарету между пальцами, ткнул ею в воздух, как бы указывая в сторону сына. — И поверь — мало тебе не покажется. — Ты что, тоже ограничиваешь мою свободу?! — Альфред состроил такое лицо, словно его заставили проглотить лимон и залили всё это соусом из перца чили. На какое-то мгновение дом погрузился в тишину. — Слушай, а это… Мэтти курит? — вдруг озвучил свои мысли блондин. Брови парня сдвинулись к переносице. — Даже если бы и курил, я бы его не сдал. Ухмыльнувшись, француз с уважением в тоне выдал: — А вот это мне нравится. И тут же оба синхронно вздрогнули, услышав хлопнувшую в прихожей дверь. — Боже, это не день, а какой-то последний круг ада, — раздался голос Кёркленда где-то совсем поблизости. — Франциск, ты дома? А, вот ты где. — Артур, наконец, показался в поле их видимости. Он приблизился к французу и, изогнув бровь, как бы мимоходом ущипнул его за зад. — Эй… — Блондин развернулся. — Это что было? — Что это за сигареты у тебя из кармана торчат? — отозвался он уже откуда-то из кухни. — Ты же бросал. Франциск последовал за ним и промямлил первую попавшуюся отговорку: — Да захотелось что-то… Там, на работе кое с кем поругался. Англичанин аккуратно привстал на табурет и, потянувшись к верхней полке за своим чаем, умиротворённо вдохнул аромат всё еще горячего ужина полной грудью. Запах чего-то зажаренного и хорошенько приправленного, густо льющийся из частично прикрытой сковороды, медленно сводил его с ума. — Странно, ты же терпеть не можешь Мальборо. — Это мои сигареты, — вдруг подписал себе приговор, словно сквозь стену прошедший, Ал, и француз с ужасом уставился на сына. Всё еще улыбающийся в предвкушении сытного ужина и перебирающий упаковки с чаем англичанин отрешенно промямлил куда-то внутрь полки: — Он же шутит, да? Повисло молчание. Альфред подошел к отцу французу и невозмутимо уселся за стол. Франциск растерялся, как только Артур обернулся в их сторону и резко изменился в лице. Он смотрел в голубые глаза сына и, хотя и пытался, но все никак не мог подобрать нужные для подобной ситуации слова. Пришлось нахмуриться, как бы в молчаливом жесте требуя от обоих своих парней объяснений. Франциск не выдержал и, встав из-за стола, сочувствующе похлопал Альфреда по спине. — Самоубийца. А я ведь пытался тебя спасти. — И с безнадежным выражением лица ретировался из кухни. И снова молчание. Кёркленд почувствовал, как его ломит от усталости, и, если честно, сейчас он больше всего на свете хотел поесть и, укутавшись в прохладное одеяло, просто-напросто завалиться спать со своим не менее вымотавшимся французом. Но Альфред почему-то решил добить его под конец дня. За что? День ведь и так начинался дерьмовее некуда… — Ещё не всё сказал? — натянуто выдавил он, все еще стоя на табурете и дрожащими руками прижимая к груди баночку с заваркой. — Это всё. Я просто хотел, чтобы ты знал правду. — Парень понял, что отец не собирается закатывать скандал, поэтому лишь с сожалением опустил взгляд. — Я всего пару недель пробовал. Мне было интересно, почему люди курят. — А почему собаки нюхают друг другу задницы, тебе не интересно? — вдруг огрызнулся англичанин и ощутил, как каждый нерв в его теле закоротило от раздражения. Еще немного, и ноги начнут подкашиваться. — Может, попробуешь? — Пап, — Альфред состроил гримасу, и Кёркленд стиснул зубы. — Ладно, хрен с тобой. Хотя бы правду сказал. Решив не дожидаться, пока отец закипит, парень встал из-за стола и тихонько пробормотал: — Спасибо. Но англичанин лишь смерил его нагнетающим взглядом исподлобья и, спустившись с табуретки, сурово провозгласил: — Вали в комнату, чтоб глаза мои тебя не видели. И месяц будешь без карманных. Альфред облегченно выдохнул и в три шага преодолел расстояние от стола до двери. Со всё еще раскаленным от досады языком отец бросил ему вдогонку: — И не смей просить у Франциска, ясно тебе? Меньше будешь покупать себе всякую дрянь.***
— О нет… — войдя в комнату, обеспокоенно протянул Франциск и задержал взгляд на блестящих в холодном свете луны влажных глазах Артура. — Арти, ты чего?.. — Он присел на кровать и уместил ладонь у сразу же зажмурившегося супруга на щеке. — Только не говори, что ты так сильно расстроился из-за Альфреда. Ну, с кем не бывает, он же подросток… — Мэтти сегодня приготовил блины, пока мы спали, — отрешенно пробормотал Кёркленд, после чего блондин не на шутку запереживал, что у его мужа попросту сдали нервы. — Ну да, здорово, что он вырос и теперь сам может о себе позаботиться. — Француз тепло улыбнулся. И голос его сделался нежнее морской пены. — Милый, ну чего ты так переживаешь? — Он пригладил Артуру его взъерошенные прядки, но взгляд англичанина, казалось, лишь сделался еще несчастнее. — Ты знал, что у него есть девушка? — Кёркленд снова прикрыл глаза. — Ох, правда? Это же прекрасно! — Франциск и не заметил, как после сказанных Артуром слов лицо его буквально засияло. Он действительно был рад за сына: в последнее время казалось, будто бы взгляд его малыша задерживался лишь только на заумных школьных учебниках, и мир едва ли отражался в прозрачных стёклышках его очков. Англичанин, наконец, соизволил встретиться с супругом взглядом. — Ты говорил с ним о контрацепции? Франциск округлил глаза. Какую-то мучительно долгую секунду он надеялся, что Артур шутит. Но, видимо, нет. — Ты что, серьезно? — Он лишь манерно развел руками и скептически вскинул брови. — Ему шестнадцать, блять, лет. Он что, не разберётся, как резинку натянуть? — Не говорил? — Артур приподнялся на локтях. — Ты думаешь, в его учебниках по химии пишут, как натягивать резинку и спрашивать у девушки, принимает ли она таблетки? — Да матерь божья, он же днями торчит на биологических форумах. — Блондин закатил глаза, мысленно спросив господа, когда у Кёркленда пройдёт его очередная папашеская хандра. Он снова встретился с Артуром взглядом. — Да я в его годы уже во всю… Англичанин помрачнел. — Черт, я не это хотел… — он тут же осёкся, заметив, как дыхание супруга учащается с каждой секундой их разговора. — Черт, Франциск. — Артур присел рядом со своим французом, и тот машинально приобнял его, ненавязчиво прижав к себе. — Я просто боюсь, что они повторят наши ошибки. Не хочу, чтобы Альфред… — Какие еще ошибки? — Франциск вдруг резко перестал сюсюкаться. — Тебя что-то не устраивает? Ты плохо живешь? — Ты знаешь, о чем я! — недовольно прохрипел англичанин, однако блондин в ответ лишь еще сильнее нахмурился. — Не знаю я, о чем ты. — Он отстранился и, скрестив руки, встал прямо напротив Артура. — Ты жалеешь о том, что у тебя есть сын? Жалеешь о том, что вышел за меня? — Да что ты несешь?! — Кёркленд чуть было не задохнулся от возмущения, но его супруг и не думал отступать: — Не знаю, как ты, но я люблю свою семью, своих детей, своего мужа, свой дом, свою работу и ни секунды не жалею, что всё сложилось именно так. — Француз вдруг смягчил тон и на какое-то мгновение отвел взгляд. — И… Да… Я был слишком молод, когда малыш родился. Но… Скоро он вырастет, поступит в университет, найдет спутника жизни, новых друзей, а я продолжу жить — знаешь, с чувством исполненного долга, — гордясь сыном, который будет спасать жизни, и, может, еще успею посмотреть, как мои внуки закончат колледж. Глаза Артура заслезились. В горле вдруг словно песчаная буря поднялась, и Франциску тоже стало невыносимо душно. — Знаю, ты пытаешься дать им заботу, которой сам был обделен в детстве, но не думай, что только недолюбленность может стать причиной подростковых проблем. Моя мама меня как овечку пасла — вставал по расписанию даже на выходные. И знаешь, к чему это привело? К тому, что я начал спать со всеми подряд в свои чертовы пятнадцать, что постоянно убегал из дома, а потом уехал от нее в Канаду, с отцом, который давно ушёл от неё «налево», лишь бы только доказать, что я уже не её «сынок», что мне не нужна её параноидальная забота и чрезмерное опекунство, что я уже Взрослый: и что бы она ни делала — она никогда не сможет на меня повлиять… То не ешь, это не пей, с ним не дружи, эту не трахай… Знаешь, мы много лет не общались. И я, наверное, не рассказывал, но мы помирились только потому, что она узнала о моей новой семье. Она считала, что совершила ошибку и что ещё можно что-то исправить, отыгравшись на моих детях, но нет… Разве ты не видишь, что Альфред отвоёвывает свободу? Он пытается что-то тебе доказать, он устал от твоих нравоучений, он дает тебе знать, что ты не можешь всё и всех контролировать, что ему нужна своя дорога и свои ошибки, а не бесконечные наставления и чья-то великая «жизненная мудрость». Дети никогда не поблагодарят родителей за их «перелюбленность»: ты словно запрещаешь им жить, дышать самим за себя, думаешь, будто дашь им что-то большее, чем твои родители, но в итоге все лишь вращается по кругу. Родители игнорируют, ребенок вырастает, задалбливает своего собственного ребенка заботой, затем и тот вырастает, как бы в отместку предоставляя своему чаду полную свободу действий… Бесконечная вереница тех, чья самая глубокая рана — это их семья. Родителям всё равно — начинаешь курить, чтобы привлечь их внимание. Родители контролируют каждый твой шаг — начинаешь курить, дабы доказать им, что тебе на хер не упали их наставления. Но Артур… Если мы попытаемся найти грань между их свободой и нашей заботой — мы можем всё изменить. И тогда, возможно, они найдут свой путь и за всё это… Скажут спасибо нам. — Черт, да прекрати… — Кёркленд стиснул зубы, и глаза его покраснели. Франциск снова присел рядом, крепко обняв своего маленького англичанина. — Родной, пожалуйста. Давай оставим их здесь на недели две, давай уедем куда-нибудь в Аргентину на отдых — вот увидишь, Мэтти точно не позволит Альфреду спалить дом. Артур сдержанно усмехнулся, и блондин продолжил уже с улыбкой: — Знаю, ты хочешь, чтобы всё было под контролем. Но они растут — и это неизбежно. Нам просто… нужно дать им шанс. Кёркленд уткнулся носом супругу в грудь и хрипло пробормотал: — В Аргентину, говоришь? — Да. — Франциск гладил англичанина по спине. — Тебе нужно расслабиться, а дети отдохнут от нас. Как тебе идея? — Давай заведем ещё ребенка. Француз вытянулся в лице. — Э?.. — Теперь он действительно усомнился в адекватности своего мужа. — Артур, ты не забыл, что ты мужик и не можешь родить ребенка? — Блондин тревожно хмыкнул. — Впрочем, как и я. — Я слишком рано завел сына. Во мне совсем недавно проснулись отцовские инстинкты: хочу заботиться о детях, а им моя забота не нужна. Раз так, то я хочу ещё ребенка. Хочу, чтобы кому-то это было нужно. Франциска перекосило. — Эм… А может, щеночка? Маленький такой, тявкает, будешь гулять с ним по утрам с совочком, купать… — Он поймал на себе резко отяжелевший взгляд Кёркленда и взглотнул. — Артур, я всю свою молодость провозился с детьми. Могу я хоть немного отдохнуть? Я не очень-то хочу снова вытирать слюни и менять памперсы… — Ладно, ты прав… — Англичанин вздохнул и тут же искупал супруга в глубине своих отчаявшихся глаз. — Давай возьмём девочку из приюта. Не маленькую. Лет шести или семи. Только представь, будешь одевать её в платежки, которые тебе понравятся, будешь учить её готовить… — Боюсь, те платежки, которые мне нравятся, она не сможет носить лет так до восемнадцати. — Француз криво усмехнулся: он и представить не мог, что они с Артуром когда-нибудь придут к этому разговору. Кёркленд поджал губы, всё еще не сводя взгляд с супруга и надеясь, что он хотя бы попытается задуматься о его предложении. Франциск выдохнул и устало прикрыл глаза. — Можно мне поразмышлять над этим?.. Где-нибудь на отдыхе… И Артур бросился его обнимать.***
Шум льющейся из крана воды заглушал потрескивающееся шипение масла на сковородке. Переворачивая ломтики полусырой картошки, Мэттью сосредоточенно нахмурился и громко обратился к отцу: — Папа забыл полить свои цветы? Франциск закрыл кран и сразу же схватил наполненную до краев лейку за носик. — Приправу не забудь, — пробубнил он и, отойдя к заставленному цветочными горшками подоконнику, направил струю воды на огромный розовый кустарник бугенвиллия. — Кидается из одной крайности в другую. Сначала эта теплица у меня на кухне, потом девочка из приюта, а дальше, наверное, заведём поросят и корову! Ничего, машине в гараже места хватит! Мэттью расхохотался и наклонился к духовке. — У него, наверное, кризис среднего возраста. Хочет осуществить все свои мечты зараз. Француз покосился в сторону сына и недовольно сощурился. — Да что ты знаешь о кризисах, малец? — Поросята милые! — сразу же включилась в их диалог на французском вбежавшая в кухню смуглая шестилетняя девочка в бирюзовом платьице. Приблизившись к Мэттью, она подергала его за футболку и заканючила: — Можно мне тоже что-нибудь поделать? Хочу приготовить салатик! Мэтт приподнял девочку на руки и поставил её на табуретку — так, чтобы она могла достать до салатницы и замесить туда уже нарезанные им овощи. Малышка широко заулыбалась, зачем-то начав сыпать перец в пустую миску. — Пап, а вы по какому критерию выбирали ребенка? Она просто… Ну… Явно с каких-то южных стран. Француз лишь пожал плечами, зачем-то плеснув воды на кактус. — Она понимает французский. — И всё?.. — Мы взяли Сесиль* на несколько месяцев: посмотреть, справимся ли с ответственностью. Но если ей здесь понравится, то заберем к себе. — Вы просто хотели заставить нас с Альфредом ревновать, — тихонько пробормотал Мэтт и, поджав губы, выключил закипающий чайник. — Слушай, помалкивай, психолог. У тебя соус дымит, — мрачно прокомментировал отец, перешагнув через растение, названием которого он едва ли интересовался. — Кажется, в дверь звонят. Парень бросил ему вдогонку: — Пап, я хочу поступить на хирурга в Канаде. — Ты же знаешь, что я тебя поддержу, — раздался голос отца из прихожей. — Только не забудь сказать Артуру про Канаду. Вот он обрадуется… Он открыл дверь и сразу же встретился взглядом с красивой голубоглазой блондинкой в короткой юбке и с заколотой звёздочками чёлкой. Его мозг сразу же принялся анализировать, сколько ей может быть лет: явно не какая-то студентка, кольцо на пальце, щедро замаскированные под тональным кремом и наверняка едва заметные и без этого морщинки в районе глаз. Она неуверенно улыбнулась, и у француза спёрло дыхание. — Здравствуйте. Простите, что без приглашения… Меня зовут Эмили Джонс. Оставалось сложить дважды два: Альфред взял её фамилию при рождении. Блондинка нервно чесала себя за предплечье, и глаза её покраснели, как только она заметила, насколько ошарашен одним только её именем предполагаемый опекун её сына. Они молча смотрели друг на друга, менялись в лице и, ощущая дрожь, лихорадочно глотали дыхание. — Вы опоздали, — на выдохе начал Франциск, заметив, что дама слишком перенервничала и вряд ли собирается заговаривать первой. — На шестнадцать лет. И она начала плакать. — Нет, пожалуйста, можете меня послушать? Я… Просто послушать… — сквозь тихие всхлипы бормотала она, но у француза уже и без того ноги вросли в пол: он бы при всем желании не смог закрыть дверь у нее перед носом. — Я знаю, что совершила ошибку. Я поняла это слишком поздно, я… Понимаю, что уже ничего не исправить и не наверстать, но пожалуйста… Скажите, что с Альфредом… всё хорошо… — Она подняла свои влажные голубые глаза, и Франциск почувствовал, будто кровь в его жилах потекла в обратном направлении. Как же… Как они с Альфредом похожи… Даже мимика… Это просто невероятно. — Как вы нашли меня? — отчаянно пытаясь сохранять спокойствие, выдавил парень. — Мне дали ваш адрес. Сказали, что вы его усыновили. — Протерев глаза рукавом своей куртки, незнакомка продолжила каким-то умоляюще-надломленным тоном: — Пожалуйста, ответьте. Я летела сюда из Калифорнии только чтобы вас найти… — Вы летели через всю страну? — Франциск просканировал её своим нескрываемо-жалобным взглядом и, вздохнув, сдался: — Ладно… Ладно, не переживайте так. Я понимаю вас. Вы большая молодец, что решили разузнать, как сложилось его судьба. С Альфредом всё хорошо. Только, пожалуйста, уходите: скоро Артур придет с работы. За один разговор с вами… — Артур? — Блондинка вздрогнула. — Он… Он не бросил его? — Он мой супруг, — проконстатировал француз и, поймав на себе удивленный взгляд, отошел от двери, сразу же смягчив свой тон: — Я знаю, как могу вам помочь. — Он вернулся и протянул блондинке небольшую фотографию. Она взяла её в руки и, вытянувшись в лице, прикрыла ладонью рот от очередного накала эмоций. — Какие милые крошки… А мой Альфред справа, да? — Да. — Франциск прикрыл глаза и тепло улыбнулся: мало кто мог различить братьев в их далёкие пять лет. — А слева?.. Слева ваш сын, да? — Она подняла глаза и улыбнулась сквозь слёзы. — Вы очень похожи. А можно… Можно мне… — Да, можете забрать. — Блондин просто по своей природе не мог отказать красивой плачущей женщине. Франциск вдруг почувствовал, как его кто-то толкает со спины, и припечатался к стене, дав Мэттью выскочить из дома за руку с его новой «сестричкой», а следом и Альфреду, который всё это время голосил что-то вроде: — Эй, а ну повтори, что ты сказал! Стой! Мэтт, ты козёл! — Он нагнал брата где-то среди рассады цветочков Артура и увалил его на траву. — Ха! Ты что, думал, убежишь?! Мечтай! Маленькая девочка захлопала в ладоши и радостно запрыгнула Альфреду на спину. — Лошадка! Впрочем, Ал её сразу же подхватил и вприпрыжку погнал к воротам, продолжая подначивать своего брата: — Вставай, развалюха! Мы же опаздываем! Мэттью чертыхнулся и, подняв с травы свои заляпанные землёй очки, с кислой миной повернулся к отцу: — Пап, можно мне его убить? — И тут же застыл с неопределённой эмоцией, встретившись взглядом с уставившейся на него блондинкой, что тут же грустно улыбнулась и неуверенно помахала ему ладонью. Мэтт поднялся, на ватных ногах помчавшись за братом. И через пару минут тот спросил его: — Что это за красивая дамочка с папой? Мэттью чувствовал себя так, словно по стенкам его желудка ползал пчелиный рой. Однако ответил лишь: — Надеюсь, твой отец её не увидит.***
Ещё несколько лет спустя
Артур сделал глоток из бутылки минералки и поднял взгляд на совершенно голое — без единого облачка — яркое небо. Зажмурившись, он умиротворённо улыбнулся, после чего шепотом обратился к сидящему рядом с их приемной дочерью Франциску: — Идеальный день для выпуска из школы, не думаешь? Голос француза звучал подавлено: — Боюсь, я расплачусь. Я и сейчас готов, если честно… — Не успел он договорить, как вдруг кто-то неожиданно сильно хлопнул его по плечу, и блондин развернулся, чуть было не позеленев при виде нахальной улыбки словно из воздуха материализовавшегося парня. — Боялся, что Артур подавится, если я его напугаю, — безынициативно отчитался брат англичанина и перепрыгнул через ряд, дабы усесться прямо рядом с проглотившим язык Кёрклендом. — Ты какого?.. — начал было он, но Скотт оборвал его на полуслове: — Меня Альфред позвал. А еще я давно не видел, как ты ревёшь, словно пятилетняя девочка. — Он вызывающе подмигнул и, уставившись на сцену, важно нацепил свои солнцезащитные очки. Какой-то низкий усатый дедуля в солидном чёрном смокинге глухо постучал по микрофону и попросил всех присутствующих занять свои места. Высунувшись из-за толпы, Артур сосредоточенно просканировал каждого сидящего на нижних рядах школьника взглядом, как бы пытаясь поймать Альфреда в поле своей видимости (он всё еще не был уверен, что тот не умудрится выкинуть какую-нибудь сатану), но вместо этого приметил лишь толкающихся на лестнице Мэтти — в синей мантии выпускника школы и шапочке — и его светловолосую девушку. Заметив отца, парень схватил свою девицу за руку и помчался к родителям. — Уже заготовил речь, отличник? — хмыкнул дядя Скотт, кивком поздоровавшись с девушкой и позволив милой парочке занять места рядом. — Альфред выступает первым. — Он пожал плечами, улыбнувшись куда-то в толпу. — Черт, я так ждал, когда этот день наступит… — А я вот хотел, чтобы он никогда не наступал… — Артур снова посмотрел на солнце. — Так грустно, что скоро вы разлетитесь кто куда… — Арти! — Франциск тут же поспешил приободрить супруга и похлопал его по спине. — Ну хватит нагонять тоску, пускай мальчики радуются. Где-то внизу заиграла громкая торжественная музыка, трибуны начали хлопать, и сердце Артура замедлило свой стук. Спустя совершенно незаметный час директор объявил имя его сына, и он облокотился на своего супруга, что в ответ лишь крепко прижал его к себе, и зажмурился от разрывающих каждый закоулок его сознания чувств. Легонько постучав пальцем по микрофону, Альфред подошел к кафедре и набрал в лёгкие побольше воздуха. — Вот и всё… — Он выдохнул. — Знаете, я… Никогда не думал, что окажусь таким сентиментальным, когда буду раздумывать над своей финальной речью… Наверное, сейчас это шанс для каждого — просто оглянуться назад и понять, что стоит за твоими успехами, за победой, за поражением и даже за тем, что, возможно, ждёт тебя в будущем. Вы знаете… Я… Многое понял. Я понял не Что, а Кто стоит за мной. Если бы не они, я бы вряд ли сейчас находился здесь — и черт знает, что бы вообще со мной было. Я, Альфред Ф. Джонс, хочу сказать спасибо своему брату. — Альфред поднял взгляд на верхние ряды. — Мэттью, спасибо за то, что позволил мне стать частью твоей семьи. Спасибо… Что давал советы, что помогал по учёбе, и спасибо твоей девушке за то, что вытащила твой нос из учебников и показала настоящий, полноценный подростковый мир. И самое главное… Если вы когда-либо думали, что в однополой семье не может вырасти ничего толкового, то вот он я. Живой и счастливый. Стою здесь, перед вами, и предаюсь вашему суду. А пока вы размышляете, я бы хотел поблагодарить своих отцов за то, что любили меня и поддерживали. За то, что они всё еще вместе, и за то, что благодаря им я верю в настоящую любовь и в настоящие чувства, что всегда были и будут существовать даже в этом чокнутом и до сухости в глазах очерствелом мире. Спасибо, что читали мне сказки, что жучили за прогулы, что жалели, когда мне было больно… Вы самое дорогое, что у меня есть, и я обещаю, что никогда… Никогда в жизни вас не забуду. То, что я стою сейчас здесь, это ваша заслуга. Надеюсь, вы простите меня за то, что я был таким несносным и неблагодарным сыном. И знаете, что ещё… — Его глаза заслезились. — Спасибо за то, что помогли… Найти себя… Спасибо вам… за мой собственный жизненный путь…