Море внутри тебя

О мама, я чувствую, как земля ложится на мою голову. Входная дверь вызывающе молчит. Пол в коридоре холодный, даже ледяной, осень выдалась особенно беспощадной. Она смеется в лицо и стучит ветками по окну в комнате: "Выходи... Выходи...» Шепчет и шепчет, невозможно никуда деться от этого тошнотворного бреда. Бархатный сезон закончился, так и не начавшись, закидав осколками мокрых листьев подъезд. Жгучий дождь барабанит по стеклу снова и снова, нужно было поставить новые окна еще в том году: нельзя терпеть этот холод. Прелесть хрущевок в их безысходной ограниченности: прибежище для непонятых музыкантов и спившихся поэтов треклятого века. На лестничной площадке тихо, как на похоронах: ни стука, ни скрипа. «Почему так тихо?» - шепот получается слишком громким, звук отлетает от стен, врезаясь в черепную коробку муками памяти. Линолеум слишком колючий и притворно мягкий, чтобы на нем сидеть. Тем более в одиночестве, гипнотизируя эту чертову дверь, пережившую сотню посетителей, миллионы тревожных постукиваний и робких звонков. По душе разливается тепло. Непостоянство этого чувства удивляет с каждым разом все больше и больше, заставляя поражаться глупости и наивности человеческого сознания. Притворная безграничность мысли, толкающая на простительное непокорство судьбе. И Тебе, конечно же. Перемотка назад, подальше от этого. *** Мы лежим посреди комнаты, умиротворённо прикрыв глаза. Если бы не мизерные размеры спальни, получилась бы корявая пародия на Реквием. По венам бегут разряды счастья, обгоняя друг друга, кто быстрее доберется до мозга, кто быстрее расскажет о том, как нам хорошо. Так можно пролежать вечность или две, вслушиваясь в биение насоса посреди грудной клетки. У тебя белая кожа, с этим ничего нельзя поделать, как ни старайся, как ни рвись на кусочки. Молочная, с прожилками синих вен на предплечьях. Слишком аристократичное зрелище для меня одного. Это кажется очень смешным, идиотски смешным, ведь ты не нуждаешься в этой молочной оболочке, она тебе ни к чему, достаточно лишь псевдоинтеллектуальных мыслей и изречений. Расскажешь потом, мне нужно провести эксперимент. *** Разгар лета. Солнце пытается влезть в комнату, осветить стены и потолки, не упустив ни одного потайного закоулка, но плотные шторы не позволяют этого. Летом твой взгляд становится еще злее, глаза переливаются тысячами тонов зеленого. Это убийственное занятие, ловить твой наглый самодовольных взгляд, в такие моменты не испытываешь ни капли стыда. В комнате совсем жарко, мешает хлам, разбросанный повсюду. Но это часть тебя, часть твоего мира, твоей души, существование которой ты так яро опровергаешь. В окно летит уличный шум и запах пыли. Особенно удушающий в этот период июня. Ты носишься, ища свои сигареты, так некстати куда-то подевавшиеся. Конечно, они под подушкой, как всегда, это трудно запомнить. Ты расхаживаешь по комнате в невозможных черных узких — слишком узких — брюках и материшься. Нет никакой грации в движениях, тем более с таким ростом. Безумно смешно, весело и тепло. Твоя показуха доводит до смеха, но никогда - до слез. Хочется успокоить тебя, но отучить курить хочется больше. Это идиотизм, но он понятен и мне, и тебе, от этого становится хуже. *** Дверь все молчит. Ни намека на движение за пределами квартиры. Это становится смешным, слишком смешным, и меня пробирает нервная дрожь. А может, так действует сквозняк, что прибивается сквозь щели в стенах и оконных рамах? Если очень долго сидеть на этом полу, можно услышать тебя. Под линолеумом, под досками пола и между швами обоев. Как только хозяевам хватило ума поклеить такие? Я протягиваю руку и провожу по стене пальцами, отмечая все шершавости отделки. Обои серые, с тропическими цветами и птицами. Собственная рука кажется нереальной. Желтоватая кожа, пару царапин на пальцах. Или это всего лишь неудачное освещение. *** — Ты идиот. Смысл сказанного доходит через пару секунд. Почему у тебя такой голос? Надломленный баритон, не оставляющий выбора: только поражение, только твоя победа, безукоризненная победа. Я сомневаюсь в том, может ли быть у кого-нибудь такой, наверняка может быть, но сейчас я не противостою этому культу личности. Меня все устраивает. Ты повторяешь это в который раз, показывая всем свои видом, как я тебя бешу, но я лишь усмехаюсь. Мы лежим на твоем диване — прекрасном диване, это хороший диван и цена хорошая, не будь идиотом, — голова лежит у тебя на коленях, пальцы в моих волосах, тебе это нравится даже больше чем мне, но это невозможно знать наверняка. Я целую твое запястье и проваливаюсь в сон. *** На стене, в холодном коридоре, висят часы. Круглые, серые и почти незаметные. Обратить внимание на них можно только из-за шума механизма. Если долго прислушиваться, звук начинает казаться нереальным. Существует ли этот звук? Существуют ли эти часы и этот проклятый коридор? Существую ли я? Провожу рукой по щеке. Тепло, мокро. Воздух ледяной, как будто меня заперли в холодильной камере, наедине со своими мыслями и паранойей. Нужно завести кота. Прекрасное животное, с ним эта квартира не казалась бы такой огромной и тоскливой. Хотя, без тебя в этом нет никакого смысла. *** - Это плохая идея. Поражаюсь твоей смелости. Двадцать этажей безумия отделяет нас от земли. Ранняя весна забирается под кожу, щекочет нервы цветением и пением птиц, радующихся теплу. Ты опять надел белую рубашку и чертовы брюки. Стоишь на самом краю лицом ко мне и улыбаешься. Оскал зверя, загнанного в угол. Хотя, конечно же, это я загнан, стоя перед тобой, сжимая и разжимая пальцы, стараясь не показывать свой страх. Смотришь на меня сверху вниз, оценивая, дразня. Взгляд прожигает до костей, и в один момент хочется толкнуть тебя вниз и прыгнуть следом. Я подхожу ближе, заглядываю тебе в глаза и тону, тону, не пытаясь даже барахтаться. Внизу, через двадцать этажей, кипит жизнь, бежит рекой, грязной рекой, с миллионами утопленников, такими, как я и ты. Тебе понятно мое состояние, разломанная пополам душа рвется наружу, просит о помощи, но на лице только улыбка. — Давай прыгнем. Достаешь из кармана пачку сигарет и закуриваешь. Расстояние между нашими телами заполняется едким дымом, отравляющим воздух, а заодно и меня. Ты пытаешься скрыть, насколько все плохо, но ничего не выходит. Тебе до тошноты осточертел институт, и родители, и я, все, что важно сейчас — тлеющий огонек на конце сигареты. На секунду в груди, где-то глубоко, на самом дне, появляется мучительное чувство, щемящее душу. Я любуюсь тобой, любуюсь целую вечность. Тебе нравится наблюдать за мной, нравится смотреть на мои муки. Ты подходишь ближе и целуешь, выдыхая клубы дыма. Легкие сжимаются и начинают гореть, но я цепляюсь за тебя, за чертову рубашку, через которую просвечивают ребра, и чувствую бесконечную благодарность за одно лишь твое существование. В нос бьет запах никотина, одеколона и ветра. *** - Бросай институт. Мы сидим на кухне твоей квартиры напротив друг друга, слегка касаясь коленями. Стол маленький, нелепый, и его пора выкинуть. На плите греется чайник, оставшийся от прежних хозяев, с отбитой эмалью. Зима слишком близко, чтобы надеяться на лучшие времена. Кухня крохотная, с голубыми обоями и запахом кошачьего корма. Я пытаюсь объяснить тебе всю необходимость образования, на что ты хмуришься и тянешься в карман за сигаретами, которых там нет: они все еще под подушкой, и ты сцепливаешь руки в замок. — Тебе не нужно образование: я всему тебя научу. Прикрываешь глаза, киваешь в сторону коридора, где стоит шкаф с огромным количеством книг. Тебе не нужно образование, не нужна работа, — это ужасная работа, ты же понимаешь, не нужно нормальное жилье. Все, что касается материального мира, тебя волнует в последнюю очередь. «Это могло бы быть интересно, если бы не было настолько популярно» — твоя излюбленная фраза. Я фыркаю и смотрю в окно на синее небо с перистыми облаками. Прекрасное зрелище, побуждающее на поступки, заставляющее дышать полной грудью. Я вздыхаю и удивляюсь, когда ловлю на себе пристальный взгляд исподлобья. Ты чиркаешь спичкой раз за разом, собирая их в маленькую кучку посреди стола. Спрашиваю, что не так и опускаю глаза после ответа. — Нельзя так радоваться жизни. *** В какой-то момент кажется, будто часы остановились. За дверью все еще никого нет, ничего, ни единого звука. Дождь льет все сильнее. Поднявшись с холодного пола, пошатываясь, иду на кухню и устраиваюсь на деревянном табурете возле окна. Здесь еще холоднее, несмотря на близость батареи. Зажигалка поддается на третий раз, и я делаю глубокую затяжку, зажмурившись. К этому невозможно привыкнуть, никак, легкие сопротивляются, и я долго кашляю, все же докурив сигарету до фильтра. На кухне тусклый свет и слишком пусто. Невозможно сказать, живет ли здесь кто или жил когда-то. Пахнет дымом и геранью, которую ты как-то притащил в горшке. Лучше бы ты притащил кота. *** — Давай же! Я захлебываюсь собственным стоном и отдаюсь полностью твоим рукам, твоему телу, рту и голосу. Ты повсюду, слишком горячий, слишком томный. Кожа горит, ее покалывает от поцелуев. Ты оставляешь алый след на предплечье, который будет заметен лишь утром. По виску катится капля пота, и я закрываю глаза, не в силах терпеть прожигающий взгляд. Близость тела распаляет желание, граничащее с безумием, мне страшно от этого, и я готов умереть в эту же секунду. — Пожалуйста… Выходит слишком тихо и рвано, но ты все равно слышишь и ускоряешься, отдаваясь ощущением до самого конца. Ты нависаешь надо мной, мокро дыша в шею, плотно сжимая зубы, боясь сорваться. Кожа пахнет шампунем, на который были потрачены остатки зарплаты, но оно того стоило, я зажмуриваюсь и хватаюсь за твои плечи. Переходя за край, целуешь меня, вдыхая неразборчивые признания и всхлипы. Сигареты вновь оказываются под подушкой. *** Конец августа, прекрасное время. Время любви, отдыха и всего, что только взбредет в голову. — Я никогда не был на море. Этот факт не кажется мне удивительным, было бы странно, если бы ты отдыхал у побережья каждый год. Я принимаю решение за пять минут, и через пару дней мы стоим на ночном вокзале. На часах два ночи, людей не так много, мы сидим на перроне, глядя на звездное небо. Воздух, взъерошенный редкими порывами ветра, пропитан летней прохладой. Пусть и лето, но ты все равно накидываешь свою толстовку мне на плечи. Небо усыпано тысячами звезд, я задираю голову, чтобы рассмотреть каждую. Когда прибывает поезд, я сжимаю твою руку сильнее, чем нужно, и зажмуриваюсь. Побережье удивляет огромным количеством туристов: громкая речь с разными акцентами проносится по линии берега, тревожа слух, но не раздражая. Солнце палит невозможно, беспощадно, и ты наверняка обгоришь со своей бледностью. Пляж усыпан мелкой галькой — гладкими маленькими камешками, что надоедливо липнут к мокрому телу. Заходя в воду по пояс, я чувствую каждую царапину на теле. Вода соленая, не слишком большие волны, что, конечно же приятно. Я заплываю дальше чем обычно. Подальше от берега море становится лазурным, спокойным и показывает все свое безграничное могущество, сытую лень непокорной стихии. Я восхищаюсь этим с каждым разом больше и больше и никогда не перестану восхищаться. Вода периодически попадает на губы, показывает свой вкус: пойми, ты живешь, живешь. Я несколько раз ныряю на дно и пытаюсь достать ракушки, но ничего не выходит: вода не такая прозрачная. Можно найти их на берегу, если хорошенько поискать. Ты медленно заходишь в воду, стоя в воде по колено, привыкая с новым, необычным ощущениям. Внимательно наблюдаю за тобой, прищурившись от яркого солнца. Тебе незнакомо это, незнакомо море, и ты одариваешь меня той самой улыбкой, которая появляется лишь изредка, и я наконец-то расслабляюсь, полностью отдаваясь течению жизни. *** Вновь чиркаю зажигалкой, выдыхая дым и жмурясь. Горло начинает болеть: возможно, это грипп, как всегда, осенняя простуда. Кухня заполняется дымом, но открыть форточку значит замерзнуть еще больше, чего совсем не хочется. Я покачиваюсь на табурете взад-вперед, стряхивая пепел трясущимися пальцами в импровизированную пепельницу. Дождь не прекращается ни на секунду, и барабанящий звук становится саундтреком к этой ситуации. Достаю из кармана мобильник и набираю номер. Тишина. Тишина в трубке, тишина на кухне, тишина на душе. *** — Тебе понравится! Мы сидим за барной стойкой клуба, который открылся всего пару недель назад. Обстановка жуткая, слишком громкая музыка и слишком дорогой алкоголь. На танцполе беснуется толпа, периодически слышатся пьяные возгласы. Запах сигарет заполонил помещение, отчего становится душно и желание поехать домой увеличивается в разы. Тебе хочется танцевать, еще курить и немного выпить. Всего и сразу. Ты смотришь на меня тем самым взглядом, от которого спина покрывается мурашками, а дыхание сбивается. На тебе майка и синие джинсы, подчёркивающие безупречность бедер. Вдруг наклоняешься ко мне и резко целуешь, не сказав ни слова. Я отдаюсь этому поцелую с головой, чувствуя во рту твой язык и что-то еще. Резко отстраняюсь и непонимающе смотрю на тебя. Таблетка быстро тает во рту, и я не успеваю ничего сделать, лишь запиваю горечь Джемесоном. Неудобства и претензии отходят на второй план, уступая чувств правильности и нервному возбуждению. — Ты собираешься? В голосе слышится явное раздражение. Ты стоишь посреди спальни, напротив зеркала, и смотришь на меня в отражении, лежащего на простынях. В комнате ужасный беспорядок:пепельницы, бутылки и грязные тарелки, разбросанные книги и твои тряпки. Клуб, в котором мы проводили вечера и ночи последние два месяца, становится твоим излюбленным местом. Ты вновь собираешься туда, одетый в белую футболку с непонятной надписью. — С кем я разговариваю? Ты отрываешься от причесывания волос и присаживаешься на краешек кровати, смотря на меня взглядом «почему ты такой идиот?» На лице все признаки хронической усталости, скулы выделяются больше обычного, а кожа стала ещё бледнее, как мрамор. Ты сбросил около пяти килограмм - это заметно по одежде, хотя ты все отрицаешь. Я никак не могу исправить тебя или сделать лучше. Мне нечего тебе ответить, и я хмурюсь, опуская глаза. *** Однажды ты уходишь и не возвращаешься. Осень вступает в свои права, принося холод и мрак. На душе скребутся кошки, и я не понимаю, что мне делать. «Нет, я не видел его». «Не звонил». «Не писал». «Нет, мы не общаемся». Без толку обзваниваю общих друзей, и до меня доходит, что ты уже не вернешься. Я в тысячный раз пересматриваю фото на телефоне, строчу смс на почту, нет, ничего. Пустота. В это невозможно поверить, в это нельзя верить. Я просыпаюсь среди ночи и шарю рукой по твоей половине кровати. Холод. Тебя нет, квартира больше не пахнет тобой, в шкафу нет твоих чертовых узких брюк и алкоголичек. И сжимаю зубы и закутываюсь в одеяло. *** Ветер все так же бьет по стеклу, нагоняя тоску и страх. Я гипнотизирую телефон невидящим взглядом и докуриваю третью "Gitanes". Скатерть на столе белая, с бусинками цветов, местами порвана. Я касаюсь пальцами разорванной ткани и вздыхаю. Можно вечно ждать. Ждать, ждать и надеяться. Но ничего не происходит, совсем. Становится хуже и хуже, хочется взять нож и вырезать сердце, чтобы не было так больно. Это ужасное состояние, я понимаю что нет больше нас, нет больше анархических мечтаний о чудном будущем. Нужно заканчивать университет и искать работу, но все, на что я сейчас способен — это курить на кухне, слушая, как барабанит дождь за окном. Телефон вибрирует, оповещая о новом входящем смс. Я вздрагиваю и еще пару минут не решаюсь посмотреть, что там. Разблокировав телефон и открыв папку входящие, я хрипло смеюсь, сжимая телефон обеими руками. Дверь все так же предательски молчит, часы показывают начало пятого. На кухне сквозь открытую форточку врывается вихрь из мокрых листьев, дождь заливает подоконник. О мама, я чувствую, как земля ложится мне на голову.