Она сказала "Да!"

«…You were born to be my baby And baby, I was made to be your man…» Джон Бон Джови разливается ласкающей уши хрипотцой из невидимых колонок под бескрайним фиолетово-розовым небосводом, напоминающим масляный холст, вышедший из-под кисти Клода Моне. «…We got something to believe in Even if we don't know where we stand…» Воздух, пропитанный пряным ароматом свежей коричной сдобы и давленых апельсинов, щекочет вздёрнутый нос пятилетней темноволосой девочки, раснуровывающей громоздкие не по маленьким ногам зимние ботинки для сноуборда, сидящей на пёстром лоскутном покрывале. «…Only God would know the reasons But I bet he must have had a plan…» Девочка шепеляво подпевает любимому музыканту, попадая не столько мимо нот, сколько мимо октавы, и удовлетворённо щурится тёмно-серыми глазами на апельсиновые Пиренеи, скопившиеся у подножия девяностометрового трамплина. «…Cause you were born to be my baby And baby, I was made to be your man…» — Сноуборд? Фу как примитивно. Я разочарован в тебе, Эш, — Эш поднимает лицо сердечком и видит обладателя забавно грассирующего высокого голоса. Светло-русый зеленоглазый мальчик в чёрной футболке с красными буквами «ACDC» на груди, разделёнными остроконечной молнией вместо косой черты, улыбается неполным набором молочных зубов, переступая косолапыми ножками в истрёпанных джинсах. — Ну извини, — скалится девочка, подвинувшись на покрывале, освобождая немного пространства для мальчика. — Фантазия иссякла на ванне и санках для бобслея. Может, подкинешь мне пару феноменальных идей, а, Дин? — Даже не знаю, Сандерс, — Дин толкает свою спутницу щуплым плечом и косится в сторону трамплина. — Может, индейские снегоступы? — заметив, как в серых глазах пустились в азартную румбу задорные бесенята, мальчик убирает со смешливого девичьего лица тёмную прядку и наконец протягивает подружке припасённую тарелку, укрытую сморщенной фольгой. — Эй, а почему так мало? — Эшли обиженно надувает губы, разворачивая блестящую упаковку, под которой обнаруживает четвертинку свежего вишнёвого пирога. — Сэмми подъел. — Да ладно! — ошарашенно выдыхает Эш. — Сэмми ёк? А я предупреждала, что не надо ссать на высоковольтные провода! — Ну какие провода, Сандерс, — усмехается Дин, с теплотой в блестящих зелёных глазах наблюдая за стремительно исчезающим в пухлогубом алом ротике пирогом. — Это была вполне естественная смерть. — Для вас, Винчестеров, пресловутый вариант смерти от удара электричеством тоже вполне естественен и даже более вероятен, чем какой-нибудь тривиальный инфаркт, — едко подмечает Эш. — Едва ли Сэм смог бы забраться достаточно высоко, чтобы осуществить твою идею. Он был древний, как какаха античного философа — до ста едва не дотянул, — парирует Винчестер. — Хм-м-м, — задумчиво протягивает Эшли. — Я думала, философы не какают — возвышенные всё-таки люди, — дожевав остатки ягодного пирога, она облизывает перепачканные в липком соке пальцы и сыто улыбается до проступающих ямочек: — Как же мне повезло со свекровью! Это пирог очешуенен. — Эй, это моё слово, Сандерс, — притворно негодует Дин. — Совсем охренела? — А это, — Эш проводит рукой над головой, — мой рай, ясно тебе? Чеши отсюда, пока по щам кастетом не наваляла. — Твой рай, значит, - Дин, сузив глаза, нахально складывает губы, замышляя весёлое паскудство. Поковырявшись в карманах джинсов, мальчик достаёт восемь разноцветных дротиков и, резво поднявшись на ноги, бежит к горе очищенных апельсинов. — Это мы ещё посмотрим. Возможно такое в твоём индивидуальном раю, а, Сандерс? — острые дротики рассекают заряженный цитрусовым ароматом воздух, и апельсины лопаются один за другим, как перекачанные гелием воздушные шары, вызывая нервный тик у Исаака Ньютона, ошивающегося где-то неподалёку. — Как ты бесишь меня, Винчестер! — визжит девчонка, безуспешно пытаясь выдрать из цепких винчестерских пальцев последний дротик. — Собственно, поэтому я и здесь, разве нет? — моментально взрослеющие руки Дина смыкаются вокруг субтильных детских плеч. — Куда ты так вырядился? — Эш отстраняется на шаг, любуясь красивым юношеским лицом мужа, и тянется к его гладким щекам мягкими пальчиками. Его русые волосы, обычно стоящие всклокоченным ёжиком, лаком зализаны на бок на манер пятидесятых годов. Щегольской костюм в мелкую клетку с несовременно укороченными брюками идеально сидит на стройной фигуре без характерной небрежности излюбленных чёрных футболок. — Выглядишь, как официант на свадьбе Джона Леннона. — На концерт Марти МакФлая, — подмигивает Дин, ловя ладонь своей жены на щеке. — Неужели ты никогда не хотела станцевать рок-н-ролл под «Johnny B. Goode», пока Майкл Джей Фокс корячится на сцене с электрогитарой? — Хотела, — закрывая глаза, Эшли следует за мужем, взрослея до своих экзальтированных шестнадцати с половиной лет. Нежно-голубое платье с открытыми плечами в стиле ретро шуршит пышным подъюбником, когда она робко подходит к Дину — так близко, что чувствует его тёплое дыхание подкрашенными розовым блеском губами. — И устроить подлянку этому Таннену, чтобы опять вляпался в какую-нибудь навозную ёмкость. — И целоваться на парковке, — поддерживает Дин. Фиолетовое небо над их головами темнеет, заколачиваясь белёным потолком школьного зала, украшенным шелестящей мишурой перед вечеринкой, и стихающий забойный ритм Бон Джови вытесняет из ушей мелодичный рок-н-ролл, бойкий топот каблуков и звон переполненных шипучкой бокалов. — И хлестать персиковый ликёр под столом, чтобы мистер Стрикленд не пропалил, — Эшли перекрикивает саксофоны и клавишные чернокожих парней, исполняющих свежеиспечённый хит Марвина Берри. «Глубоководные чудеса» — гласит акварельная надпись на самопальной декорации за спинами музыкантов, упакованных в торжественно лоснящиеся смокинги. Девушка не может удержаться, чтобы не подпеть известной романтической композиции: — Earth angel, earth angel, please be mine. My darling dear love you all the time, I’m just a fool, a fool in love with you… — И угнать Делориан-автолёт, чтобы лишиться невинности на заднем сиденье, — Дин кладёт хрупкие ладони Эшли на свою грудь под пиджаком, ласково сжимая изнеженные пальчики, и целует возлюбленную в голое плечо. — Это точно рай? — Эш опускает глаза с бумажных крабиков и кривых морских коньков, болтающихся над головой, в юное скуластое лицо своего мужа. — Какая, к чёрту, разница. Дин притягивает любимую к себе, обхватив обеими руками её тонкую шею и запечатлевая на податливых малиновых губах свой заново пережитый первый поцелуй.