Мед.ведь.ма

Бывают настолько реалистичные сны, что, когда просыпаешься, наоборот кажется, что попал в сновидение. В таких снах есть ощущение всего: запахов, звуков, касаний, тепла и холода, темноты и света, так что невольно сжимаешь веки сильнее, будто что-то слепит, иногда даже вкус чувствуется, если ешь. Единственное, чем отличаются эти странные и достоверные своим реализмом сны – это отсутствием ощущения пространства и времени, никакого хронотопа. Иллюзорное представление о том, что ты владеешь самостоятельностью в передвижении и смене каких-то локаций иногда рассеивается, и только непонимание того, как и что произошло так быстро, выдаёт некую фиктивность событий. Я легко плыла где-то на грани обоих этих миров, настоящего и воображаемого, и некоторое время, когда онемевшие члены и дремлющие конечности приходили в себя, я не могла уловить, откуда же куда выпадаю? Только покалывание и стянутость рук и ног стали приводить меня в полное сознание, хотя глаз я ещё не открыла. Приятная мягкость и свежесть окутали тело, шуршащая чистота чего-то накрывавшего меня, тихий звук дребезжащего электричества. Знакомый, и, с другой стороны, забытый запах дезинфекции и лекарств. Я вышла из сна, тяжёлого, пугающего и затянувшегося кошмара. Не торопясь открываться бодрствованию и подниматься, чтобы начать день, я лежала и прислушивалась к себе, будто сама себя не чувствовала очень давно. Слух, обоняние, всё какое-то обострившееся, но, в то же время, притупленное, не иначе как я перестала что-то улавливать, но зато избавилась от ваты, в которой томилась, как фарфоровая кукла в коробке. Я попыталась пошевелить пальцами, и опять ощутила стянутость, словно руки были в клею или завязли в смоле. Мне снился очень дурной сон, и, как и положено той самой абсурдности, навеянной Морфеем, я не могла понять, какой период занял этот сон – сутки, месяц, полгода, год? Мой серый и неприметный быт побеспокоили, меня позвали за собой в увлекательные приключения, далёкие провинции и большие города, мы убегали, за нами гнались, стреляли, мы мчались дальше, меня спасли, потом рыцарь без страха и упрёка превратился в злодея без чести и достоинства – ну точно, как в кошмарах, где метаморфозы льются без перерыва, - злодей отдал меня чудовищу, а чудовище держало в пещере, пытаясь слопать, и плавно поедало, пока не нашло жертву повкуснее. Отпущенная и оставшаяся в живых, я хотела проучить злодея, но… сон оборвался. Очень тягостный сон. Весь организм провалился в него, с трудом из него выкарабкался, на меня навалилось целое тысячелетие отсутствия в реальности. Продолжая лежать, я вспоминала покойную бабушку. Она говорила, что иногда сны бывают вещими, к ним стоит прислушиваться, а если встречаешь что-то, что тебе снилось – относиться с особым вниманием. Может ли на самом деле произойти нечто подобное? Загадочные странники, красавец на мотоцикле, обращающийся в мерзавца, дракон. Недобрая сказка. Если я встречу кого-либо похожего на тех людей – обойду стороной, подальше. Очень уж нехорошим был конец. Попытавшись потянуться, я испытала терпимую боль и скованность. Пахло по-прежнему больницей, где я работала, выполняя обязанности санитарки. Но почему я сплю на работе?! О боже! Глаза сами собой открылись, и лишь слабость не позволила мне сесть рывком. Обзор выдал мне, что я не сижу за дежурным столом, и не в кресле в сестринской задремала, а сама стала пациенткой нашей больницы! Палату я узнала безошибочно: цвет краски на стене, когда-то зелёный, наверное, а теперь скорее сизо-бирюзовый с налётом плесневого салатового оттенка; именно та бесформенная отшелушившаяся дыра в ней, обнажившая сыро-серый цемент, и побелённый потолок, заползающий белой широкой полосой на верх стен; тюль и закрытая форточка, создающие впечатление морозных узоров на стекле в любое время года, потому что прозрачность тюля переплетается с мыльными разводами окна, превращаясь в своеобразный рисунок зимы. Всё передо мной узналось, угадалось и опозналось. И прежде чем подумать о чём-либо, я тревожно позвала: - Доктор Цзы? – Только тогда я повернула голову в сторону двери, и заметила стул рядом со своей койкой, на котором дёрнулась чёрная тень, не примеченная мною ранее. Я была уверена, ещё не сосредоточившимся зрением, что это лежат вещи или висит длинный плащ, но на мой голос вся эта темнота отозвалась и, разлепляя веки и преображаясь, явила мне своё лицо, промаргиваясь и спешно протирая лицо ладонями. Красные, в волдырях и торчащих из-под бинтов нарывах, руки и пальцы выглядели пугающе. Меня стала брать оторопь, пока я погружалась в воспоминание и понимание того, что пригрезившийся мне сон – не сон вовсе, а прожитое мною жуткое, отвратительное, гадкое, полное страданий и слёз, обмана и равнодушия время. Время, которое я уже не смогу перечеркнуть и забыть, как плохой сон. Я хотела произнести имя этого человека, проснувшегося, и с беспокойством на меня глядящего, но в голове всё перемешалось. Как обратиться к нему? Дух, бес, Ви или Тэхён? Кто же он такой и какую роль по-настоящему играет в моей судьбе? Мы замерли, глядя в глаза друг другу, пока я прокручивала в памяти последний эпизод, завершивший мой путь потерянной и выброшенной ведьмы. Я загорелась, я подожгла сама себя, и после этого меня накрыл миг острой, оглушающей и раздирающей боли, за которой последовал болевой шок, едва не уморивший меня на месте. Но Дух, или Ви, или Тэхён, сорвал с себя куртку и бросился на меня, даже сквозь пламя я видела это, как он повалил меня на землю, и стал сбивать огонь, накрывая меня плотной материей своей кожанки. Она и сейчас на его плечах опалённая, сморщенная, кое-где прожжённая насквозь. И только когда всё потухло, а я стала терять сознание от боли, его губы продолжали шептать мне прямо в ухо: «Я люблю тебя, не делай этого, я люблю тебя!». Кажется, в тот момент мои щёки остудились его слезами. А сейчас он будто понял, какой момент вертелся в моих мыслях, и мы пристыжено развели взгляды в стороны. Мои глаза успели скользнуть по серьге в его ухе, и опустились к моим ладоням. Они были перебинтованы, пахли противоожоговой мазью. Так вот откуда это чувство стянутости. У меня обгорела кожа, истончившись и натянувшись. Я немножко потянула на себя плоское больничное одеяло, и увидела замотанные в бинты ступни. Выше задирать одеяло смысла не было, я чувствовала перевязку почти по колено. Область поражения огнём была не маленькой. - Элия… - сухим, скованным горлом обратился ко мне Ви. Я не подняла на него взгляда, и он не продолжил, ничего не сказал мне. Секунда за секундой, в моём сознании всё ещё рябили кадры, и я пыталась обмануться, вторгнуться в другой год и месяц, втиснуться в эпоху «до», убедить себя, что я ещё никуда не уходила отсюда, не уезжала из уезда Баосин, что в комнате общаги меня ждёт Мао. Потом я соглашалась с тем, что уже встретилась с теми, кто называл себя золотыми, и что теперь мы где-то на пути к Шаолиню – там всё ещё было хорошо, надёжно, честно. Или мы только-только проникли в Шэньси? Сейчас направимся к хранителю, заночуем в его старинном доме. Но нет, уже был Ханьдань, была Шаньси, был Сингапур. Был Вон. «Красавица» - впервые в моей жизни кто-то назвал меня так. Я заплакала бы раньше, но не сейчас, когда слёзы иссякли и высушились огнём без остатка. Мне захотелось разодрать своё некрасивое лицо, которое никогда никому не нравилось, в том числе и мне самой. В связи с этим родилось подозрение, а не сгорело ли оно само собой, когда я подожгла себя? Оглядевшись, я не нашла зеркала, какой-нибудь отражающей поверхности. - Я вся обгорела? – спросила я у Ви, поскольку не видела других возможностей узнать о состоянии своей внешности. Он поднял на меня удивленный взор, не совсем понимая, и я уточнила: - Моё лицо. Оно в ожогах? - Нет. Нет, пострадали только твои руки и ноги, - кивнул на них Тэхён, вновь пряча взгляд и кусая нижнюю губу. Я одновременно испытала и облегчение, и разочарование. Значит, большая часть меня осталась прежней, той самой, притягивающей ложь и подлецов. Как жаль. Как хотелось, чтобы огонь выжег как можно больше, чтобы всё совсем кончилось, или могло обновиться, начать заново. Но нет, мне придётся нести с собой прошлое дальше. Осознав это, я почувствовала, как накатывает волна всего того груза, приводящего к безумию. Я не была готова к этому, бабушка никогда не говорила, что в мире столько лжи и грязи, я жила в этом крошечном посёлке, где никто меня не трогал, где не было опасности и лицемерия. Я ничего не подозревала, мне было страшно от тех людей, что убили бабушку, но я думала, что расправляются только физически, я не знала, что морально тоже умеют убивать. Я сломалась, мне было невыносимо, у меня не было опоры, никакой опоры. Ничего, никого. – Не переживай, - проговорил Ви, - у нас есть химик, который избавит тебя от ожогов, ничего не останется, ни шрама, ни следа. - У вас? – устало, не сумев даже вложить в интонацию сарказм, уточнила я. - В Сеуле, - тихо шепнул молодой человек. - Кто сказал, что я хочу избавляться от всего этого? Это моё! Как и всё моё уродство. - Ты не уродлива, ты… - Я закрыла глаза и глубже вдавила голову в подушку, помотав ею, чтобы Ви замолчал. И он замолк. Я попыталась захныкать, но впустую, никакой влаги, никаких слёз, сухие глаза, внутри пустыня, даже хуже: безжизненное пространство без солнца и ветров, только темнота, вакуум и тишина. Пришлось успокоиться, не дёргаться. – Ты красивая, Элия, ты всегда была для меня красивой. Даже теперь, с этими ожогами, не думай, что они тебя портят. - Не говори мне ничего подобного, пожалуйста, не говори, - взяв себя в руки, негромко и мирно попросила я. - Почему? - Ты не представляешь, как я теперь ненавижу приятные слова. - Элия, тот мерзавец, он всего один такой, из-за него… - Не хочу говорить о нём. - Ладно, - опять замолчал Ви. Но недолго выдержал: - Зачем ты это сделала? Зачем хотела сгореть? - Я хотела наказать всех, кто был виноват в моём несчастье. – Я посмотрела на его кисти, они пострадали из-за меня. Он бросился на огонь, на факел, в который я превратилась, он рисковал собой, чтобы спасти мою жизнь. Он появился два с половиной года назад, как дух, утверждавший, что будет оберегать меня, и выполнил свою миссию. Я до глубины души оскорбилась на обман, который он с товарищами изобрёл, но именно тогда, когда я перестала слушаться его – моего духа, - началась трагедия. На мои губы наползла тень благодарной улыбки. – Но в последний момент я вдруг поняла, что виновата в своих несчастьях только я сама. И наказать мне стоит себя. - Ты ни в чём не виновата, Медведьма! – Тэхён сполз со стула и, встав на колени на полу, оказался впритык к моей постели, положив на неё локти и взяв осторожно в свои ладони мою. Я привычно её отдёрнула. Не потому, что было больно, а потому, что с тех пор, как во мне потоком открылись способности, неукротимые, лавинообразные, поглощающие припадками мой разум, я срывалась на видения при любом касании, неодушевленный предмет я трогала или человека, я сразу же видела прошлое или будущее, истории, драмы и праздники, окружавшие объект, от чего с трудом могла отбиться. И теперь испугалась, что опять провалюсь в пропасть предсказаний. Впрочем, может, через бинт ничего не случится? Перчатки меня спасали. Ви опечалено отвёл ладони, от которых я отшатнулась, приняв жест на свой счёт и я, спеша исправиться, поймала сама его руку, тихонько сжав своими пальцами. - Прости, я не хотела угодить в видения, больше ничего. – Его плечи расслабились, и он кивнул, показывая, что понял. Чёлка его подпрыгнула и упала обратно. Серьга знакомо посверкивала. – Я не хочу тебя обижать, и должна сказать тебе спасибо за спасение, но… я ещё не знаю, рада ли ему? Не знаю, смогу ли вообще радоваться чему-либо? - Сможешь! – просиял Ви, похоже, пытаясь убедить меня именно теплотой улыбки, а не какими-то аргументами. – Сможешь, Эя! У всех бывали безрадостные моменты, и у меня, и у сильных людей… - Ты тоже сильный, - заметила я. - Нет, так кажется. Я не сильный. Ты думаешь, что я не доверчивый, не глупый? Что я не обжигался? Ну, не в таком смысле, а на людях, плохих людях… Если бы у меня была возможность тогда, я бы рассказал тебе многое, очень многое, и о себе, и ты бы поняла, что со всеми случается… ну, всякое, знаешь. Плохое, чёрные полосы. Но для того и нужно верить в лучшее, чтобы выйти на белую полосу. - Ты не понимаешь! Во мне такой сумбур, такая путаница! Я не знаю, как распутать всё в себе. Я смотрю на тебя и думаю: «Он хороший, очевидно же, что хороший!», и мне делается так страшно, страшно допустить эту мысль, поверить ей, страшно обмануться! Наверное, нет ничего больнее предательства, Ви, как ты думаешь? - Я согласен, Эя, согласен! – Из его глаз потекли слёзы, те, которых у меня больше не было. А из него они выходили так свободно, и в то же время я чувствовала, что в нём есть какой-то особый источник этих слёз, какой-то надлом, какая-то непроходящая боль, рана, что непрерывно кровит, и из-за неё он чутко откликается на чужие страдания, горюет со всеми, потому что не может нести в себе какое-то бремя, и в то же время избавиться от него не может. На миг я пожалела, что бинты мешают мне проникнуть в глубину загадочной души Тэхёна. – Эя, быть жертвой предательства – это больно, но, поверь мне, быть предателем – куда больнее, рано или поздно предателей съедают муки совести, с этим невозможно долго жить спокойно. Разница в том, что от жертвы зависит, прощать или нет, а что дальше зависит от предателя? Он не может заставить простить себя, он совершает преступление, которое не в его силах более исправить. А ещё, - я никогда не видела Ви таким торопливо говорящим, он шмыгал носом, вытирал его повязкой на тыльной стороне ладони, и продолжал, - вот ты говоришь, что страшно, когда хороший оказывается плохим, а знаешь ли ты, как страшно, когда плохой оказывается хорошим? Когда ты должен ненавидеть, избавиться, сокрушить, но понимаешь, что не можешь, что человек заслужил лучшего. Это тоже страшно. Ошибаться всегда страшно, но если не ошибаться – как же жить? Где ты видела жизнь без ошибок? Когда мы открываем коробку конфет с разными начинками, мы ищем с той, которая нам понравится, и редко кто попадает с первого раза, обычно сначала откусывают от той, которую доедать не станут – отложат. Это же не значит, что ты перестанешь отныне есть конфеты? Нет, ты постараешься запомнить, какой формы была та, что не понравилась. Или больше не будешь покупать ассорти, или станешь спрашивать у продавца… - Продавцы тоже обманывают, лишь бы купили, - вздохнула я, всё ещё держа руку Тэхёна. - Да пусть обманывают! – махнул он свободной. – Ты пойми, это их делает хуже – их, и больше никого! Никто не пойдёт туда, где обманывают, никто не поверит человеку без репутации, если он её загубил, а чем плохи доверчивые люди? Ничем, Эя, они – свет, они те, благодаря кому этот мир ещё не рухнул! - Но их постоянно используют! И им больно. Тэхён прекратил выпускать из себя слова на скорости, задумался. Указательным пальцем аккуратно погладил мой большой палец, так невинно и мило, как мог бы первоклассник. Затем осторожно, украдкой, отвёл рукав со своего запястья и развернул его ко мне. Там был шрам, корявый, застарелый, явно очень давний; такие остаются у тех, кто режет вены, наверное. По крайней мере, именно на этом месте. - У всех бывают тяжёлые времена, Эя. У всех, - шёпотом сказал он. Я замерла. Тогда, вечность назад, когда он был духом, я не замечала этих отметин, или не хотела их видеть. Когда-то он страдал. Так же сильно, как я, когда решила сгореть. Меньшие муки вряд ли толкают на самоубийство. - Давно? – решилась спросить я. - Последний раз лет девять назад, - поднял рукав обратно Ви, пряча шрамы. «Последний раз»! Сколько же попыток пережил этот тихий, такой молодой, сострадательный и отважный парень? Мой дух. Он всё такой же, как и я пять минут назад – между двумя мирами. – Но это не выход, Медведьма. Это – слабость. Нужны силы, но никто их не принесёт нам на тарелочке. Мы ищем их сами. Ты говоришь, что я не могу понять тебя в чём-либо? Ты выросла с бабушкой, а у меня и этого не было. Я вырос в детском доме, вернее – домах, приютах, на улице. Я не знал и не знаю своих родителей, я сирота, моё детство – это унижения, побои и грязная работа по приказу сирот постарше, это пощёчины воспитателей и стегание ремнём, простаивание в углу за взгляд, который не понравился воспитательнице или директрисе. Обзывательства и оскорбления, насмешки и постоянное недоедание. За просьбу добавки выставляли на улицу и велели попрошайничать. Приёмные родители брали самых красивых и улыбчивых детей – об этом сами дети всегда знали, даже самые мелкие, поэтому старались испортить внешность друг другу, обрезали волосы, царапались, пачкали зелёнкой, словно ты заразный, доводили до слёз перед приездом супружеских пар, наливали воду на матрасы, как будто ты до сих пор мочишься во сне. Я первый раз попробовал курить в девять лет. А писать научился примерно в восемнадцать. В правильном ли порядке я взрослел? Ты можешь не поверить и в это, подумать, что я опять вру, пытаясь расположить тебя к себе, но таких историй много, Эя, таких судеб – и судеб похуже, - тоже много. Но иногда единственное средство избавиться от своих страданий – это попытаться избавить кого-то другого от его страданий. Поэтому, пожалуйста, Эя, разреши мне сделать всё, что в моих силах, чтобы ты снова улыбалась, чтобы поверила в людей. Чтобы стала счастливой. - Ох, Ви… - только и выговорила я, медленно наклонившись к нему и обняв его за шею. Мой подбородок лёг на его плечо, его ладони коснулись моей спины. – Если бы ты тогда сказал это всё… Это всё, а не про агентство добрых духов! - Прости, Медведьма, правда, прости! Но разве так легко рассказывать подобное? – Мы с ним расцепились, чтобы говорить, видя лица друг друга. – Да и… я боялся, что ты не станешь доверять правде, и разыграл всю эту ерунду… - И ты оказался прав, ведь я, действительно, постоянно поддавалась обману, и ничего не хотела слышать, когда мне говорили правду. – Я механически провела по щеке, потому что в душе плакала, рыдала сердцем, но лицо оставалось сухим. – Прости меня и ты, Ви, я же ничего не знала о тебе, твоей жизни… Это я должна была пытаться сделать твою жизнь более радужной. - Ты сделала, Эя, серьёзно, - улыбнулся он, поблёскивая бесовским лукавством в зрачках, какого я не видела больше двух лет. – Ты в ней появилась – этого достаточно. - Ви… - смущенно, и не очень желая принимать его чувства, потому что не находила в себе сил ответить на них, я собралась с мыслями и решилась: - Не надо любить меня только, ладно? То есть, как сестру – можешь, или как друга… - Я люблю тебя как всех сразу. – Глаза его чуть поблекли, но улыбка, мягкая и незатейливая, никуда не делась. – Просто люблю. Я не прошу реагировать на это. Мне ничего не надо. - Нет, ты не… - опять едва не сказала я «не понимаешь», но осеклась. Тэхён понимает намного больше, чем показывает, и уж куда больше моего. – Я не хочу, чтобы ты страдал, и хотя с трудом, но пытаюсь довериться тебе, я не подпущу уже к себе никого, я не хочу, мне страшно. Я не знаю, возможно ли избавиться от подобного страха когда-либо? - Этого я тоже не знаю, - повел он головой, нахмурившись, - и сожалею, что не уберёг тебя от разочарования. - Наверное, этого никто не мог сделать, ведь чему быть – того не миновать. – Я невольно повторила мимику Ви, сведя грозно брови. В воздухе витали воспоминания, они опускались на нас, как назойливые, жирные, дурно пахнущие мухи, на лапках которых всегда хранятся частицы нечистот, и нельзя было говорить о настоящем дне, не упоминая произошедшего, прилипающего, прилипнувшего насовсем. Я не могла отбиться от памяти, хранившей в себе Вона, и это было самое неприятное. – Хотя, наверное, если бы ты первым… если бы ты до… до Вона, - выжала я из себя это слово, произнеся с суеверным ужасом, как приносящее несчастье, - сказал мне то, что говорил он… Я бы откликнулась. Я хотела быть любимой. Но не теперь. - Я не умел, - прошептал Тэхён, - я не думал, что это что-то даст… Я не имел права добиваться тебя, ведь мы должны были тебя спасти. Это противоречит нашим правилам… нам положено быть одинокими. Иначе будет трудно. Но сейчас… сейчас я понимаю, что исключения бывают, и… и неужели поздно, Эя? – с надеждой воззрился он на меня. - Тогда моё сердце было свободно. Теперь оно больно. И я ничего уже точно не знаю. – Я пугливо, быстро отмахнувшись от картин той ночи, вспомнила, как переспал со мной Вон. Как я увидела, что он спал с Черин. Тошнота во мне поднялась до кончика языка, я сомкнула челюсти и сглотнула слюну, чтобы избавиться от кислого привкуса. Мне было противно и гадко. Я любила его, но то, как он поступил со мной – уничтожило всё хорошее, что могло остаться от той ночи. Я презирала акт совокупления и, совершенный добровольно, нынче он ощущался насилием, и я не представляла, как смогу повторить это с кем-то ещё. Даже с безобидным, на первый взгляд, Ви. От этой мысли я тоже избавилась поскорее, казалось осквернением думать о нём в подобном плане. Когда-то я искренне полагала, что у него нет половой принадлежности, и он поддерживал этот миф. - Обычно время помогает излечить больные сердца, - вздохнул Тэхён. – Главное, начать жить дальше. - Как? Я потеряла столько времени! Я хотела быть медсестрой, но не получила образование. Чем я займусь? Я хочу вернуться в Тибет, найти наш с бабушкой дом… - Там нечего делать, Медведьма, - не командным, а просительным тоном заметил Ви. – Тибет – одно из самых опасных мест на Земле, там море преступников, что ты надеешься там обрести? - Покой. - Тогда тебе лучше поехать с нами. Ты должна вернуться в Корею, где родилась. - Для чего? Я выросла в Китае, я ничего не знаю о той стране, кроме её языка… - У тебя там дедушка. – Я запнулась, услышав это. Мои глаза остекленели, вылупившись на Тэхёна. - Дедушка? – Глаза, изумлённые, опять вернулись к подозрительности и прищурились. – Врёшь? - Нет, это действительно так. Наш настоятель, к которому мы вели тебя тогда… он признался, откуда знал твою бабушку. Они… в общем, ты его внучка. Это чистая правда, я и сам был шокирован, - Ви разрумянился, хохотнув своим бархатистым баском, - он же нас всех воспитал, он наш наставник – очень мудрый человек, почти святой. А тут такое открытие! Он очень хотел увидеть тебя, познакомиться с тобой. Он сам уже староват, чтобы покинуть обитель. – Тэхён внимательно ждал моей реакции, которой не было. Я глубоко задумалась над этим всем, что же делать, как быть? Неужели у меня всё-таки есть хоть один родственник? – Понимаю, ты можешь думать, что это очередной обман, но… Чживон обманул тебя и исчез, Эя, а я рядом: мы все, золотые, и Чонгук, и Шуга. Мы готовы нести ответственность за каждое своё слово, даже если оно было по какой-то причине враньём. Мы хотим искупить наш грех. И мы никуда не пропадём. Если бы ты не пропала тогда… если бы он не забрал тебя, мы бы никуда не делись, Эя. Я никуда не денусь, обещаю. Да, ты подумаешь, что это снова одни слова… но вот же, я здесь. Все эти два года мы искали тебя и, наконец, нашли. И я не навязчиво упрашиваю тебя, обещая рай и сказочную жизнь, я прошу тебя, предлагая вариант, который кажется мне более надёжным, чем прозябание где-то в Тибете. Да, в нашей обители нет нормальных условий, там чтобы приготовить – надо растопить печь, чтобы помыться – натаскать воды, чтобы жить – копаться в земле, обихаживать сады, убирать за козами, пропалывать огороды. Там не рай, но лично я только там понял, что такое счастье. Он закончил и, отпустив руки друг друга, мы снова отдалились. Ви сел обратно на стул. Мы повернулись в сторону окна, каждый погрузившись в собственные впечатления и мечты, если они ещё были. Тэхён всегда чувствовался мне каким-то родным, тем, который ближе других, такой же, как я – замкнутый и брошенный, без опоры в жизни, без твёрдой почвы под ногами. Услышав частично его исповедь, я поняла, почему что-то нас связывало, мы с ним словно отброшенные обществом, и, в то же время, он нашёл себя и людей, которые его приняли, а я ещё нет. Могла ли я найти благо и счастье там, где их нашёл Тэхён? За окном неверный свет зимнего дня не давал понять, ещё светлеет или уже темнеет? Искусственный свет длинных, палкообразных ламп, оттенял синеву улицы сиреневым, что могло предвещать тусклый рассвет и сумеречный закат в равной мере. В палате не было часов, но время не так уж сильно волновало меня, чтобы спросить о нём у Ви. Я не торопилась двинуться дальше, потому что ещё не приготовилась к оживанию и возвращению, а отпускать тормоза – всегда рискованно. Дверь открылась и вошла медсестра. Новая. Когда я была здесь санитаркой – её не было. Она улыбалась, приближаясь к капельнице, протянутой к моему локтевому сгибу, в который впивалась иглой. - С Новым годом! Как вы себя чувствуете? – обратилась она ко мне. - Всё в порядке… - Ничего не болит? Не беспокоит? – И хотя места ожогов потягивали и не давали вволю подвигаться, я не стала упоминать об этом, она с этим не поможет, тут надо ждать, когда заживёт. Я покачала головой, а Ви, услышав её слова, сам поглядел на экран мобильного, который достал из кармана. - И правда, с Новым годом, - улыбнулся он. – Совсем забыл, что первое января наступило. Медсестра быстро всё проверила и ушла, поинтересовавшись у Тэхёна, как его руки? Она явно была не прочь с ним позаигрывать, а я не поняла своих чувств, относительно этого. Я видела кокетливый взгляд, брошенный на моего духа, но наблюдала за ним отстранёно, с любопытством. Ви же вовсе никак не срефлексировал на магнетические позывы девушки. Он сказал, что с ним всё отлично, хотя обожженные пальцы говорили о том, что им не слишком-то хорошо. - Ты ей понравился, похоже, - указала я кивком в сторону выхода, где растаяла сотрудница больницы. Тэхён сделал пренебрежительный жест плечами, промычав нечто бессвязное. Я помолчала, подбирая слова, и вступила снова: - Мог бы хоть улыбнуться ей… - Зачем мне улыбаться ей? Я люблю тебя. - Как сестру, - с нажимом уточнила я. Я была бы рада такому брату, как Ви. В подобной роли он виделся мне идеально. Но он насупился, начав ковырять заусенец. Он выглядел совсем юно, хотя я знала, что ему больше двадцати пяти лет, и он взрослый, многое повидавший молодой мужчина. Но, наверное, как и все мы, в тех местах, где обнажались чувства, он становился беззащитным ребёнком, не умеющим ничего поделать с тем, что в нём кипит. – Я прошу тебя, попытайся не думать так, о любви ко мне. Не говорить о ней. - Я уже не вовремя помолчал когда-то. Теперь не буду. – Моя грудь без спроса издала утомлённый вздох. - Что ты нашёл во мне? За что любишь? Пауза. Тэхён вновь усердно покусал губу с одного бока. Вернулась его медлительная вдумчивость. Значит, он скажет честно. Нет, в недавнишнем порыве он тоже говорил от сердца, но это было чем-то новым. Прежде, когда я принимала его за потустороннее создание, быстро он умел только отшучиваться и врать, а когда следовало сказать правду – он тщательно обмозговывал её, как сейчас. - Я начал любить тебя, когда ты поверила в то, что я – вызванный хранитель. – Брови мои изогнулись белёсой дугой, не очень выделяющейся на бледном лбу, и всё же, они выразили удивление. - Почему? - Потому что в наш век, когда все такие циничные, скептичные и критичные, когда не верят в богов, в НЛО, в призраков – мало во что и мало кому верят, ведь разум победил и наука всё объяснила, встретить человека, который вот так взял и поверил в выдумку, откровенную и глупую выдумку – это было здорово! – Я чуть было не обиделась, захваченная той самой проблемой, что я ведусь на всё, как дура, но Тэхён слишком радостно улыбался, глядя в никуда и вспоминая ту давность. Я не решилась расстроиться поверх его довольства. – Я же не планировал тот обман, что я дух, мне пришлось импровизировать, я попался и спешно спрятался, но не успел потушить сигарету – не дурак ли я? Таких неудачников и ротозеев ещё надо поискать. А тут ты сама подала мне идею того, что следует сказать, начала колдовать с книгой… Я в том шкафу, как сказал бы Шуга, обосрался от страха, Эя, - он издал смешок, и я тоже засмеялась, представив как, должно быть, странно и чудно выглядело со стороны моё поведение. Он же тоже меня тогда совсем не знал! – Я понёс откровенный бред, не надеясь, что ты купишься на это, серьёзно. Я ощущал себя кретином, идиотом, посмешищем, которым сто лет себя уже не ощущал, и вдруг ты принимаешь всё на веру, и не требуешь рациональных оправданий. Я наговорил мути, пришедшей в голову слёту, и её приняли… Меня переполнила благодарность к тебе за то, что ты не высмеяла меня, не позвала на помощь, а доверительно обратилась ко мне, попросила помощи у меня. Так легко на душе стало… Я убежал помогать ребятам, а потом, когда шёл оттуда с ними, думал, какой же чистоты и невинности должна быть душа, чтобы поверить в это? Она ещё дитя – так я подумал, ведь только дети верят в сказки… - Ви сделал перерыв, машинально нащупав в кармане пачку сигарет, но не достав её, знал, что тут курить нельзя. – Я в детстве верил в фей. Маленьких светящихся феек, которые ночью отгоняют кошмары и следят, чтобы никто не обидел. Ещё я верил в демонов, и сочинял против них заклинания. И в волшебство верил, что смогу стать невидимым, или научусь летать. В приюте, мальчишкой, я читал молитву – обращение к великим магам, а не Богу, - с просьбой, чтобы моя кровать взлетела и понесла меня за облака, и я проснулся бы над ночным Сеулом и любовался им с вышины, улетая далеко-далеко, за океаны и горы. Но с возрастом я, как и все, понял, что ничего этого не бывает. Что верить в сказки – бесполезно. И от этого иногда было мучительно больно, до слёз, что не бывает никакого «вжух!», - Ви сопроводил это волнообразным взмахом руки, - которое бы исправляло, спасало, исполняло желания. Можно было сколько угодно выдумывать заклятий и молитв, но волшебства не происходило. Уже достаточно зрелым юношей, я продолжал перед сном лежать и мечтать о волшебной палочке, о ковре-самолёте, о фее, охраняющей сны. Но постепенно понял, что уже искусственными выходят эти фантазии, они не приносят успокоения и радости, потому что я в них больше не верю. Я уже не жду от них ничего. И это были страшные мгновения взросления, треск и ломка. – Тэхён положил ладони на колени, опустив глаза. – Я испытал такое счастье, найдя того, кто ещё верит в это всё! И потом, перед тем, как прийти к тебе второй раз, я думал, стоит ли продолжать обман? Стоит ли продолжать притворяться духом? Я поставил себя на твоё место, и спросил у самого себя – понравилось бы мне, если бы появился кто-то, кто вновь заставил бы поверить меня в сказки? И хотел бы я, чтоб эта сказка исчезла тотчас, как появилась? Нет, я сказал себе – нет, я не хочу, чтобы сказки так быстро кончались, а эта девушка – Элия, она же хотела вызвать духа, она надеялась на него, она была рада… Я хотел, чтобы у тебя был свой «вжух», который решает проблемы, - посмотрел исподлобья на меня Ви. – Пусть я и не смог их все решить, но мог ли я забрать у тебя веру в то, что у тебя есть сверхъестественный защитник? Возможно, я допустил ошибку, меряя тебя по себе. Но ты взамен стала моей Медведьмой, и я в тебя поверил тоже. Я хотел сделать сказку. Прости меня за это. Сказок, видимо, всё-таки не бывает, или они не приносят ожидаемого от них счастья. Мне показалось, что ничего не смогу ему ответить. Я понимала всё это лучше, чем любые другие доводы. Именно в этом была моя трагедия, которая иначе, но ещё раньше жила в Тэхёне. Я разуверилась в людях, а он в сказках, но суть одинаковая – нам трудно жить без веры в хорошее, чем бы оно ни было. И Ви пытался дать мне лучшее из того, что у него было, то, что он сам принимал за лучшее. Сказка… бабушка читала мне в детстве много сказок, а кто читал их Тэхёну? Читал ли? Он надеялся на маленьких фей, стерегущих его ночью. От кого? Вряд ли только от кошмаров. Кошмарами были злые воспитательницы и грубые, ожесточенные и бесчеловечные ровесники, конкуренция, а не товарищи. Я возненавидела его за обман, который приняла за насмешку над собой, а это было самое интимное, робкое и доброе, что он пытался сделать. Неужели бывает так, что чью-то красивую сказку мы принимаем за обман и рушим, вместо того, чтобы принять её и насладиться ею? Я сказала, что обманывают для того, чтобы сделаться умнее и ощутить превосходство, но что, если иногда лгут ради создания светлой фантазии, где возникают роли магов, чародеев, ведьм и других персонажей, наделяемых необыкновенной силой. Для того, чтобы люди почувствовали себя сильнее, отважнее, нужнее. Ви прав, я же сама в ней нуждалась. Я пыталась вызвать духа, он отозвался – он исполнил моё желание. А я обиделась на него за это. Конечно, теперь уже трудно сказать, как бы я себя повела, узнай это в других обстоятельствах, не случайно, без ссоры с Чонгуком и тех разборок между золотыми и Воном. Но где справедливость в том, что я отвергла человека, попытавшегося дать мне то, что я жаждала получить? Может быть, я обиделась и не на обман вовсе, а на то, что и у меня сказка рассыпалась, открытая правдой? Как мне теперь понять свои чувства в тот час, полный смятения и сомнений, когда прошло столько месяцев, и я пережила безумие, туманность? Безумие… оно шло от моих способностей предсказывать будущее и заглядывать в прошлое, но толчок к нему дало нервное, моральное потрясение. Помутился бы у меня рассудок от провидческого таланта, не поступи со мной так ужасно Вон? Или, наоборот, если бы драма не усугубилась моими пророчествами – впала бы я в то забытьё неверного сознания? Первоначальной причиной, всё же, был мой дар. Это он послужил катализатором охоты за мной, ловли меня, попыток перетянуть меня на какую-либо сторону. Бандиты, мафия, наёмники – все хотели предсказаний, и я, сидя в этой палате, больше всего ненавидела его – свой дар, свою внутреннюю сущность, сделавшую меня не такой, как все. Самым огромным желанием было избавиться от этого, и уподобиться обычным людям, простым девушкам. Я боюсь возвращения видений, не хочу снимать бинты с ладоней, пусть они прирастут ко мне навсегда. Но тогда умрёт последняя сказка Тэхёна – о Медведьме. Он поверил в меня, как я в то, что он – дух. Я смотрела на него и думала о его словах, что лучшее средство избавиться от своих страданий – попытаться избавить другого человека от его собственных. В Тэхёне много страданий, очень много, таких, о которых я ещё не знаю, и таких, о которых он уже упомянул. Мне хотелось бы избавить его от них, смогу ли я? Я не чувствую в себе возможности любить, просто не чувствую. Она погибла где-то, или потерялась, и теперь, когда было бы неплохо узнать, вернётся она или найдётся – я ничего не знаю о грядущем, не могу сказать ничего о себе, и это успокаивает и радует, а не огорчает. Жизнь превращается в интересный, непредсказуемый праздник, где будут неожиданности, сюрпризы и подвохи, где нужно будет думать и пытаться правильно спланировать, а не закрыть глаза и увидеть, чем всё кончится. Росток, зелёный и свежий, несмотря на январь, стал пробиваться где-то глубоко внутри меня. Огонь что-то сжёг, а что-то растопил. Похоже, если испытать то, в чём я жила последние два года – вечные видения и знание будущего, можно полюбить ошибки, потому что они – результат собственного выбора, своей воли, а не предписанной судьбы. Я подтянулась, чтобы взять руку Ви в свою снова. Он поглядел на меня из-под чёлки. Если уж я выжила, если он спас меня, значит, я нужна ещё, хотя бы ему, и я тогда постараюсь сделать что-то ради него. - Я не знаю, осталась ли во мне Медведьма – я очень не хотела бы, Ви, чтоб мои способности сохранились, от них вреда было больше, чем пользы. Но если ты не против, можно я буду феей, отгоняющей твои кошмары? Думаю, это у меня получится, бабушка учила заговорам от дурных снов. - А ты позволишь быть тебе братом? Быть рядом, оберегать тебя. - На брата я согласна, - я улыбнулась. Меня бы испугало и расстроило что-либо другое, любая настойчивость со стороны мужского пола. – В конце концов, мой отец же был золотым? А ты золотой. Мы, считай, родственники. - И ты поедешь к дедушке? В монастырь, где я прожил счастливые годы… - Он смотрел с надеждой. Ехать в Корею. Туда мы и двигались два с половиной года назад. Хочу ли я остаться здесь? Это место мне не родное, никакие дорогие воспоминания меня не удерживают, это не моя родина, это всего лишь укромный уголок, где я обрела когда-то приют и вела провинциальное, скромное существование неприметной санитарки. Отправиться в Тибет – мысль притягательная, соблазнительная, но опасная, к тому же, несмотря на желание, я не ощущаю сил для одинокого странствия в далёкие дали, а тащить кого-то за собой вряд ли получится. Да и Тибет, как выяснилось, тоже не то место, где я появилась на свет. Это родина моей бабушки. Что я там найду, кроме всё тех же недобрых и завистливых людей, что косо смотрят на меня повсюду? Холод и одиночество, казавшиеся мне утешительными, стали отступать перед тёплыми, вишнёвыми глазами, неотрывно ждущими моего решения. - Я поеду с тобой, Ви. Ты же мой дух, как я могу остаться без тебя?

***

Вызванный Тэхёном, после того, как тот принёс Элию в больницу, Чонгук, уже прибыл сюда же, и разговаривал в кабинете главврача с доктором Цзы. Мужчина успокоил его насчёт состояния пациентки, и теперь они обсуждали нюансы. Улетать следовало поскорее, как только девушка немного окрепнет. Доктор Цзы положил на лист бумаги черный, маленький оплавленный комок непонятного с виду назначения. Они с Чонгуком смотрели на него, расположившийся между ними на столе. - Крошечный датчик, мини-чип, - сказал китаец. – Вот так, без экспертизы, трудно указать точное назначение, но, скорее всего, он отвечал только за подачу сигнала через спутник о местонахождении, геолокатор. Звуки бессмысленно пытаться уловить через кожу, учитывая, что он был вживлён в район щиколотки. - Как вы считаете, она могла знать о нём? - Скорее нет, чем да. Почувствовать этот механизм трудно, он же не шишкой выпирает на поверхность, а специально располагается в углублении. Чтобы его установить достаточно получаса. Подсыпать снотворное, укол местной анестезии, и всё – слежка в действии. - Подумать только, если бы она себя не подожгла… - Чонгук покачал головой, взлохматив рукой волосы. – Мы могли бы привести её в Тигриный лог, и Дракон - а это его рук дело, сомнений нет, - узнал бы, где наша святая святых, великий Будда уберёг… - Это чистое везение, ты прав. Он знал, что ведьма нужна всем его врагам, и кто её ни поймай, вы или Дзи-си – он бы проследил, кто где прячется. Хитрый ход, но мог ли он подумать, что бедная девочка решится на самосожжение? - Выходит, досюда он всё-таки её путь проследил. Поэтому, конечно, как только что-то случилось с датчиком, он наверняка послал сюда драконов, или они ошивались где-то поблизости. Чёрт! – Чонгук поднялся, вперив руки в бока и пройдясь по кабинету. – Если его люди видели, кто так быстро начал за ней гоняться, то он смекнёт, кому слил информацию Биай… - Это будут проблемы Биая, я так понимаю? - Разумеется. Он человек Джиёна, и его просто пустят на корм рыбам за обман босса. – Чонгук задумался о чём-то, уставившись в угол. Доктор Цзы перевёл тему: - Но Тигриный лог не разоблачён – и это главное. Я хоть и не вступил в ваши ряды в силу своей трусости, но мой брат был золотым, и я, отучившись на медицинском, всегда пытался содействовать вам, мне бы очень не хотелось, чтобы дело, за которое погиб мой брат много лет назад, погибло само. - Мы делаем всё для этого, господин Цзы. Спасибо вам, что остаётесь добрым другом золотых. – Чонгук пожал ему руку и вышел. Его тянуло сомнение, какой-то немой укор. Он присел в обшарпанном коридоре, под кнопкой кварцевания, недалеко от палаты Элии, достал телефон. Нос чесался от вездесущих паров спирта, хлора, содержащегося в моющих средствах, резко-травяных запахов успокоительных и сердечных капель. Палец стал сам копаться в нём, листать, лазить по приложениям. Было там и созданное Химчаном, подключающее анонимную линию звонка, можно было звонить куда угодно – никто бы не вычислил, откуда поступил звонок. Чонгук включил линию, выключил, включил. Выключил. Открыл список контактов и убедился, что у него остался номер Ку Чжунэ. Он мог бы позвонить тому и попросить передать Биаю, чтобы был осторожен, чтобы не ехал в Сингапур, если его вызовет Джиён. Чонгук мог бы предупредить о том, что Дракон перестраховался и проверил, для кого просил Биай отпустить внучку пророчицы, ведь он должен был свалить всё на Синьцзян и китайцев, а тут, как оказалось, ни одного китайца поблизости не было, да ещё если увидели и опознали Хоупа – а он лицо засвеченное… Золотой убрал мобильный. Биай – не его проблемы, Биай – редкостная сволочь, и если с ним что-то случится – сам виноват, сам выбрал себе шефа и ремесло. Если бы вопрос стоял о жизни Чжунэ – это было бы другое дело, Чонгук почувствовал, что не мог бы остаться в стороне. Он поднялся и осторожно подошёл к двери, за которую хотелось заглянуть. Как там Элия? Но Тэхён вышел сам, появлением заставив друга сделать вид, что тот просто бродил туда-сюда. Ви достал из кармана пачку сигарет, показывая свои намерения пойти на улицу и покурить. - Как там наша подопечная? – спросил Чонгук. - Пришла в себя. Всё нормально. - Она… злится? - Мы… - Тэхён подыскал слова, вытягивая сигарету по миллиметру, тонкими движениями кончиков пальцев: - Правильно сделали, что не стали привозить Бобби и пытаться их примирить. Не думаю, что это пошло бы на пользу. Лучше им не встречаться, чтобы не травмировать Эю. - Но с нами-то она помириться согласна? – насторожился Чонгук. – Её получится уговорить ехать в Лог? Как считаешь? - Она согласилась, - смущенно, но очень довольно, затаившись в своём счастье, Ви встретился искрящимся взглядом с младшим золотым. – Она поедет с нами. Узнав о том, что Элия найдена и Тэхён с Чонгуком пока с ней, приглядывают и попытаются уговорить её всё-таки закончить путь на родину, Хосок привёз Чживона в Сеул, решать его дальнейшую участь. Дохи прибыла в столицу днём раньше, её встретили и разместили в «Пятнице», не дав увидеться с Бобби до того, как с ним всё прояснится. Бывшего наёмника приютила всё та же комната в подвалах лаборатории Ю Ёндже. Время для него снова потянулось безрадостно. Хоуп несколько раз заглянул к нему, чтобы составить компанию и поговорить о перспективах, он напрямую спрашивал Бобби о том, чего тот хочет от жизни дальше? Прославленный некогда Эвр думал, но всё сильнее склонялся к тому, что желает оказаться в одной упряжке с Джей-Хоупом, чем бы тот ни занимался и кем бы ни был. - Есть не так много людей, на которых я хотел бы равняться, с которыми хотел бы иметь общие дела, работать вместе, - честно признал Чживон. – Это ты, лучший наёмник Утёса – Сандо, и гонщик в золотом шлеме, что сумел перепрыгнуть через проклятый мост. Его имени я не знаю, к сожалению. С моими друзьями мне больше не по пути, поэтому остаётся путь уважения и авторитета. Дракон, увы, уважения у меня не вызывает, в отличие от моего брата, который им восхищается и восторгается. Или лижет жопу, я бы сказал. Хосок намотал на ус и вышел, продолжая осмыслять и ждать Ёнгука, срочно вылетевшего для важного совещания, намеченного большинством сеульских золотых. Никто не мог единолично принять решение по Эвру, казнить его или миловать, отпускать или принимать. Этот вопрос касался всего братства, и Хосок ждал приезда самых признанных умов их банды. Он и сам был одним из таких, но есть вещи, значащие больше, чем позволяет решать личная ответственность. Хоуп не поехал домой, зная, что ему через несколько часов придётся опять отлучиться, и не собираясь трепать нервы Хане своими приходами и уходами. Он отправил ей сообщение, что прилетел, что с ним всё в порядке, что он будет завтра. Из-за снегопада в Нью-Йорке рейс задержали на несколько часов, а с ним и Ёнгука. Чживон успел уснуть, проснуться и позавтракать принесённой сытной едой с пышными хлебцами. Хоуп сказал ему, что судьба его ещё не определена и находится в процессе обсуждения. Бобби подозревал, что вариант «убить» никто не отметал, и каждую минуту дверь перед ним может открыться как для свободы, так и для смерти. Его не страшила смерть, но он надеялся, что ему дадут попрощаться с Дохи. Иначе он запаникует. К моменту прилёта Ёнгука в Сеул успели прилететь и Чонгук с Элией и Ви. Задерживаться под Баосином было небезопасно после обнаружения чипа, о котором спасенной альбиноске говорить не стали. Уже было не до секретности и, заплатив за новые документы на три личности приличные деньги (к счастью, за последний год они завербовали себе в помощники удобного человека в Сычуани, из государственных структур), золотые выправили себе с девушкой билеты. Едва она встала на ноги, как сама была не против сесть на первый же самолёт и покинуть Китай. Ожоги не представляли опасности для жизни, и при них не запрещалось совершать длительные перелёты, хотя они и создавали определённые неудобства. Всё ещё забинтованная и принимающая обезболивающие, Элия отправилась в съёмную квартиру ребят в сопровождении Тэхёна, тогда как Чонгук поспешил на общее собрание. Чживона ввели в тёмный зал, казавшийся круглым потому, что середину освещал прожектор на потолке, и свет прорисовывал идеальный круг. В центре круга стоял стул, до которого Хосок проводил Бобби, подождав, когда тот сядет, после чего отошёл. Отсветы падали на ближайший ряд стульев, полукругом расставленные за границей яркого луча. Бывший наёмник различил там Ёндже, самого Хоупа, занявшего своё место, Намджуна, сестру которого должен был соблазнить и увести заказчику осенью… Наличие последнего снизило положительные ожидания Бобби от этого судилища, а именно такое создавалось впечатление. Его собирались судить, нелегально, своеобразно, люди с особым пониманием этого мира, но разве он, наёмник, и мог ожидать честного и легального суда? Он же сам вне закона и никогда законы не соблюдал, он жил тайной жизнью, всегда в тени, там, в той сфере, о которой не подозревает большинство людей, что она вообще существует. - Что ж, - поднялся и вышел на свет неизвестный Чживону мужчина во всём чёрном. Хоть и было темно, но можно было различить, что все присутствующие в чёрных кожаных штанах. И присутствуют только мужчины. Этому Бобби был даже рад, после приключений в Шаньси. Женщины иногда куда более хитроумны и жестоки. – Видимо, как старший из присутствующих, я должен начать? Тогда озвучу очевидное, - он повернулся к Чживону, - вам, юноша, тоже, скорее всего очевидное, но всё-таки. – Незнакомец обернулся к невидимой в полутьме публике. Атмосфера выдавала, что они все ещё находятся под землёй, слишком плотное отсутствие воздуха, сквозняков, и ни щепотки солнца. – Этот молодой человек, не так давно вольный брат, наёмник по кличе Эвр, специализирующийся на совращении и похищении девушек и женщин, а так же насилии и убийствах, принуждениях, разбойных нападениях, драках и гонках за деньги, по нынешнему паспорту Ким Чживон, изъявил желание вступить в наши ряды, даже не зная, что мы собой представляем. Я воин, а не философ, поэтому не стану рассуждать о слабых и сильных сторонах принятия Чживона к нам, я хочу выслушать мнения всех, и сделать вывод. – Мужчина сел по центру первого ряда. Из-за его спины, со второго ряда, вышел мужчина моложе, с таким выражением лица, будто на весь зал воняло падалью, но это презрение, судя по всему, обращалось к Чживону. - Мастер Хан, я хотел бы последовать вашему примеру, - язвительным голосом сказал смуглый тип с поджатыми губами, - хорошо послушать всех, а потом решать, имея аргументацию, но у меня нет вашего возрастного превосходства, поэтому я скажу коротко: я всю свою жизнь убиваю таких, как Ким Чживон, и изменять привычки не намереваюсь. - Поддерживаю, Эн! – не выдержал Намджун, поёрзав на стуле. – Это насквозь гнилой человек, он чуть не погубил мою сестру! Я вообще не понимаю, о чём тут говорить?! Если у кого-то не поднимается рука на этого пса, так я не настолько немощен, могу и сам его пристрелить! - Рэпмон, - остудил его легким и задорным голосом Хоуп, будто услышал анекдот, а не приговор, призыв к убийству, - соскучился по пальбе? Давай в тир сходим? - Хоуп, мне ни черта не до шуток. - Вот именно, мы тут решаем серьёзные вещи, поэтому и рубить сгоряча нельзя. - И что же ты сам думаешь об Эвре? Ты готов его простить и принять?! – нервничал и продолжал злиться Намджун. - Я ему ебало уже разбивал, может, поэтому на душе такое блаженство и милосердие? – поправил отвороты кожаной куртки Хосок, белоснежно сияя в темноте. - Так, ты согласен дать ему шанс? – уточнил Ёндже, наклонившись вперед, чтобы видеть Хосока, сидевшего через троих людей от него. - Как минимум, я не горю желанием от него быстрее избавиться. - Я согласен дать ему шанс. – На свет выступил Чонгук. На него с удивлением посмотрели многие. Особенно ближайшие друзья, в том числе и Хоуп, считавший, что обида младшего затаилась навечно. Но, видимо, победив со второй попытки, он готов был пересмотреть свои взгляды. - Как ты можешь?! – взъярился Рэпмон, уставившись на него. - А ты сам какой стороны придерживаешься? – обратился к Ёндже Хосок. - Мне безразлично. Что решат все, то я и приму. Если вы решите его убить, а потом попросите откачать и вернуть его к жизни за новой надобностью, я снова сделаю всё, что в моих силах. - Дело ведь не только в нашем прощении, - послышался очередной голос, ещё не вмешивавшийся. Все подождали, когда его обладатель выйдет под луч света. Бобби, сжавшись и теряя последнюю надежду на благополучный исход, увидел Шугу, чью девушку безуспешно склонял к измене. Шуга выдержал дистанцию со стулом, на котором сидел прошлый соперник. – Мы все исполняем свой долг плечом к плечу, мы уверены в том товарище, что слева от нас, и в том, что справа от нас. Если принять этого человека в наши ряды, то не будет и минуты, чтобы мы не оглядывались, проверяя, на месте ли он? Не предал ли? А кто рискнёт ради него жизнью, как за близкого товарища? Я говорю здесь и сейчас, прямо и честно – я не пошевелю и пальцем, если он будет в опасности, если он будет ранен. Я оставлю его и уйду. - Именно! – воскликнул Намджун. – Ви, будь он здесь, сказал бы то же самое. - Заочные голоса мы считать не будем, - хохотнул густой бас безмятежного мужчины возле мастера Хана. – Ты ещё Иисуса с Гаутамой упомяни, они были категорически против насилия. Но тоже не смогли приехать. - Бля, юрист, прекрати паясничать, ты самый праведный гнев превратишь в напрасную глупость, понабрался на судах, теперь остришь. - Я согласен с Шугой абсолютно, - вклинился Эн, не переставая морщить нос время от времени. Однако, когда брезгливость с лица сходила, он был красив надменной красотой восточного убийцы голубых кровей. – С кем он пойдёт на дело? Кто его возьмёт с собой? – Эн повернул голову назад. – Джеро, желаешь? Или ты, Атом? Мастер Хан, мы с вами послезавтра отправляемся, прихватим с собой этот груз? - Думаю, что Лео с Хонбином не были бы против, если возникла бы необходимость, - изрёк мастер Хан. - А что, я тоже не против, хороший живой щит, пушечное мясо, - процедил Эн. - Я никогда никем не прикрывался, Эн, - с нажимом осадил его старший, - и не собираюсь впредь. Этот человек раскаивается, и одно лишь признание вины делает ему честь. - Я предлагаю не тратить время напрасно, и проголосовать, - взял на себя роль разводящего Хосок, встав и выйдя к стулу. Шуга ушёл обратно в темноту, как и все, кто выходил до этого. Зажёгся дополнительный красный свет, не позволяющий особо разглядеть лица, но очерчивающий силуэты. – Поднимите руки, кто за то, чтобы Ким Чживон стал одним из нас? – Хоуп стал считать и удивился тому, что рук поднялось немало. – А теперь поднимите руки те, кто против этого. Само собой, это подразумевает его смерть. Он слишком многое видел и знает, и отпускать его – невозможно. Руки стали подниматься и, пересчитав несколько раз для верности, Хоуп понял – и все, кто следил за голосами вместе с ним и считал, тоже это подтвердили, - что за то и другое проголосовало равное количество золотых. Последние слова Хана о чести человека, признающего свою неправоту, произвели столь же сильное впечатление, как и напоминание о том, что отказ видеть Бобби своим боевым товарищем означает его казнь. Убивать приходилось всем золотым из присутствующих, но брать на себя вынесение приговора – совсем другое. Осталось двое, кто не поднял руки – Ёндже и Ёнгук. Взгляды устремились к ним. - Я уже сказал, что моя научная объективность запрещает мне поддаваться импульсам и вносить в ход фатума свою лепту. Мой детерминизм вам не поколебать, - повторил свою точку зрения химик Ю, откинувшись на спинку стула поудобнее. Оставался только предводитель золотых, Бан Ёнгук. Он поднялся и, кивнув Хосоку, уступившему ораторское место, встал возле Бобби. - Как и положено адвокату, я сначала задам вопросы, с вашего позволения, - расплылся своей фирменной улыбкой до самых дёсен главарь. – Скажи мне, Чживон, почему ты передумал быть наёмником? - Я не передумывал. То есть… я прошу простить меня, я не силён в красноречии, и буду объяснять, как смогу. - Как же ты без красноречия девушек клеил? – раздалось из зала. - Джеро! – шикнули на кого-то в темноте. - Я продолжу? – пытаясь сдерживаться, всё же рассердился Бобби, но осознавал, что иного отношения быть не могло. - Господа, давайте не будем пинать лежачего, лады? – окинул Ёнгук взором своё воинство. – Образуйте тишину, мы ж с вами приличные люди, чего вы, ёб вашу мать? Да, пожалуйста, - вернулся он к Чживону. – Мы слушаем. - Повторите вопрос, - хмыкнул Чживон. - Не выёбывайся, продолжай. - Охренительный суд, - вздохнул парень. - Каково удилище – таково и судилище, - пожал плечами Ёнгук, поворачиваясь к Хосоку и Ёндже: – Я мечтаю о Квон Джиёне на этом стуле… Ладно, Чживон, ближе к делу, чего тебя озарило-то бросить плохие дела? - Да не озаряло меня! Меня тяготило давление старейшин Утёса и шаманов. В принципе, когда берёшься за продолжительное дело, на несколько месяцев, то это сносно, пока выполняешь задание, то живёшь привольно, но когда задания исполняются быстро, и ты вечно завязан на возвращение в Тибет, где берёшь новое, отчитываешься, чувствуешь наблюдение за собой… Это не очень приятно, но ничего, жить было можно. Но после аварии… я не мог быть больше наёмником. Меня бы там уничтожили, за то, что стал калекой, за то, что провалил задание, за то, что обманул всех, прикинувшись мёртвым и не оповестив старейшин. Мне не было пути назад. - А если бы был – ты бы вернулся? - Сразу – да, но не после, когда прошло время. Когда вы, и господин Ёндже, вернули мне руку – я уже был далёк от желания возвращаться. У меня были и другие желания… - Напомню, если кто в танке, - приподнялся Хоуп, - у Чживона есть невеста, девушка, с которой они друг друга любят. - Моё личное обязательно тут обсуждать? – вспыхнул он. - Если ты хочешь быть одним из нас, то должен понять, что секретов тут не бывает, - сказал Ёнгук. – Тебе не обязательно делиться с нами своими любимыми позами и предпочтениями в интимных причёсках своих любовниц, но, как бы, свои серьёзные отношения ты от нас прятать не можешь, потому что… как бы тебе объяснить, чтоб ты не принял нас за ебанутых сектантов… Мы как бы семья. Братство. Если у кого-то из нас есть женщина – она под нашей общей защитой. Если её тронут, каждый из нас порвёт обидчика. Ты тронул сестру Намджуна, девушку Шуги – тебе навалял Хоуп, оказавшийся ближе всего. Тронул бы сильнее, или Хоуп бы не справился, приехал бы я, посадил на кол и прокрутил, ясно? Как бы для этого мы языки к жопе не лепим и делимся подобными вещами, а не для того, чтоб похвастаться, кто больше палок за ночь кидает. - Я знаю, кто меньше, - раздалось где-то в зале, - у меня уже месяц секса не было… По рядам прокатился хохот, и даже Бобби не сдержал улыбки. Ему понравился этот Ёнгук, наглый, мощный – по манерам видно, доступно говорил, крепкими словами, запоминающимися. - Хорош ржать, - угомонил он присутствующих. – Чживон, что касается твоего отношения к нам… это просто единственная возможность? Ты хватаешься за спасательный круг, или ещё какие-то соображения? - Ещё какие-то. Если бы мне дали выбор, я бы всё равно предпочёл вас. Хотя, заметьте, до сих пор не знаю, что вы и кто вы. Джей-Хоуп меня давно знает по тренажёрке и школе тхэквондо, я всегда его уважал, и никогда не отказывался от дружбы с таким человеком. Если бы у меня не было заказа, я бы не полез с ним в конфликт. Но я был наёмником, не знаю, в курсе ли вы, что такое не выполнить задание для вольного брата… Я не мог исполнить его просьбу, это был не мой каприз, это был синьцзянский заказ. - А твои друзья? – лихо переключился Ёнгук. - А что они? - Они драконы. - Это их выбор. Мы с ними никогда ничего не навязывали друг другу. Когда я сорвал заказ, они звали меня в их ряды, но я отказался, меня никогда не устраивали законы Сингапурского короля, я не хочу ни перед кем бегать на цыпочках, не зная, за какой косяк меня зальют в бетонную плиту. На Утёсе всё ясно: побеждаешь – тебя ценят, проигрываешь – тебя сливают. А с Драконом? Хуй его пойми. Он мнительный, как сумасшедшая пенсионерка, ему везде мерещится обман и подвохи, он уберёт ни за что, не объясняя, потому что ты ему надоел или это был какой-то интригующий ход с далёкими последствиями. Кто любит острые ощущения – пусть с ним играется, я пас. Я всегда хотел максимальной свободы, быть хозяином самого себя, а не лакеем. Почему ещё я выбрал вас? Я не увидел, чтобы кто-то из вас пресмыкался перед другим. Я не знаю, как у вас это работает, такая дисциплина и слаженность, и в то же время никто никому не приказывает… Вы круто смотритесь со стороны, ребята, правда. - Лизнул… - опять кто-то захихикал в зале. Чживон нахмурился, замолчав. Ёнгук осуждающе погрозил пальцем темноте, как отец своему чаду, и обратился ко всем и Чживону: - Наверное, если заглянуть в историю, подобные случаи можно будет найти, чтобы врага и преступника, покаявшегося, но не ставшего от того надёжным и гарантированным, приняли в нашу братию. Но на моём веку это прецедент, я не могу ни с чем сравнить и узнать, как бывает. - Это даже на моём веку прецедент, - засмеялся мастер Хан, - это уникальная ситуация, согласен. - Да уж, и ситуация нелёгкая. – Ёнгук сунул руки в карманы и качнулся с пятки на носок. – Ну, Чживон, а кроме как убивать и девок обманывать – умеешь что-нибудь? - В смысле? Что нужно уметь? - Действительно, убивать и трахаться – это исчерпывающе, - прыснул Ёнгук, но быстро угомонился. – Работать приходилось? Образование, я так понимаю, незаконченное? - Да, меня уже отчислили с последнего курса… Потому что я как бы мёртв. А работать… Выполняя задания, чтобы не светиться и не вызывать подозрений, кем только не приходилось: водителем, грузчиком, барменом… - Барменом? – ухватился адвокат. – Очень хорошая профессия, мирная. Хорошо мешаешь коктейли? - Да он настоящий шоумен в этом, - заметил Чонгук, припомнив случай в Китае, хотя видел лишь финал. - Значит, не только убивать можешь и, как ты сам верно заметил, - продолжил рассуждать Ёнгук, - чтобы не вызывать подозрений, работать нужно самым обычным образом. Предводитель золотых зашёл за спинку стула, потом ещё дальше, в темноту. Все затаили дыхание, зная, что юмор и улыбка Ёнгука – это не всегда доброе решение. А сейчас именно его решение спасёт или погубит бывшего вольного брата. Бобби ощутил, как вспотела его спина. Он не знал особенностей характера Бан Ёнгука, но в силу опыта мог подозревать, что не все улыбки ведут к союзу и партнёрству. Юрист вышел из тени и встал между залом и Чживоном. - Я заметил, что большинство из жаждущих смерти Чживона – местные, сеульские. Видно, он успел намозолить вам глаза и встать поперёк горла, как кость. У нас в Нью-Йорке он пока ещё никого не достал, да и спец-операций, где нужно прикрывать грудью товарища у нас там почти не бывает, так, выскочить из-за мусорного бака и пальнуть в коза ностру. Мы в Нью-Йорке не такие щепетильные. Какая щепетильность, когда там среди нас вообще я? – расплылся Ёнгук и посмотрел на Бобби сверху вниз. – Полетишь со мной в Нью-Йорк. Устроишься барменом, будешь жить, как добросовестный налогоплательщик и горожанин, действовать по моей команде «мафия просыпается». Лебезить передо мной не надо, любить меня тоже не обязываю, но без доверия и уважения у нас с тобой отношения не сложатся, парень. В нашу систему въедешь по ходу, на все вопросы отвечать тебе пока буду вряд ли. Если они есть, конечно. - Да, Дохи – моя девушка… - Возьмёшь с собой, ей тоже работу найдём. Вставай, я не намерен торчать в Сеуле долго. В зале не раздалось ни одного возмущенного голоса. Даже Шуга молча принял вердикт Гука, он был только рад, что Бобби улетит подальше. Намджун был недоволен, но не стал препираться и ссориться, лишь жаловался лично Хоупу, когда они поднимались из подземных лабиринтов, где прошло совещание. Чживон шёл к лифту между Ёнгуком и Ёндже. Ему ещё не до конца верилось, что его помиловали, что его выпустят из-под заключения, что он поедет в страну, где живут его родители, и будет свободен. Настолько, насколько позволят эти люди, но всё же… - А… - начал Бобби, но как только на него посмотрели слева и справа, несколько растерялся. – Я могу хотя бы теперь узнать… кто вы? И кем я должен стать? Что я должен буду делать? - Кем ты должен стать – это одно, кем ты сможешь стать – это другое, - заметил Ёнгук. – А мы… мы, парень, золотые. Слышал когда-нибудь? - Да ладно? – отвисла челюсть бывшего наёмника. Лифт открылся и ученый с юристом вышли, пока Чживон отходил от шока. – Твою мать… ты серьёзно? – опомнился он и успел выскочить между закрывающихся створок. – Кроме шуток, золотые? Они же… они же не существуют, нет? Вы же… Золотые! Нет, правда, это розыгрыш? Ёнгук остановился и, достав руку из кармана чёрных кожаных штанов, указал на них. - Кстати, тебе придётся пройти примерку и обзавестись вот такими. Добро пожаловать в команду, Эвр. Кличку менять не обязательно, но начинку надо. Не заставь меня пожалеть о решении, сделай так, чтобы через некоторое время я обнаружил в тебе цельный слиток высшей пробы, а не позолоченное говно. - Золотые… - повторил себе под нос Чживон, идя следом за Ёнгуком. У него в детстве была книжка про древних воинов, там был рассказ о герое из славного воинства золотых, которые якобы когда-то существовали. Или были выдумкой, легендой. Тот герой был сильным и смелым, подражая ему, Бобби увлёкся борьбой, а потом вовсе забыл об этих сказках. Но, может быть, подсознание привело его в альтернативу благородному воинству – вольное братство. И вот, перед ним люди, утверждающие, что они – золотые, и он очутился среди них! Хоуп догнал его, хлопнув по плечу. - Ну что, Бобби, Гук тебя спас. - Я понял. - Готов к подвигам? - Пока ещё не очень. Вы… действительно каким-то образом спасаете Корею? - Корею? Нет, мы спасаем мир. - Как? - Избавляемся от таких, как ты, как верно заметил Эн. - И всё? - А много ли ещё надо? Нет плохих людей – нет плохих событий. - И как вы определяете, кто плохой? Тот, кто вам не нравится, кто перешёл вам дорогу? - Нет, мы сами по себе народ не обидчивый. За себя мы не загоняемся. Вот за детей и женщин – другое. - А если я первый, принятый таким образом, то как золотыми стали остальные? - Ну… - загадочно протянул Хосок, - золотыми не становятся – золотыми рождаются. - Значит, у меня не получится? Ваш главный сказал, чтобы я не покрывал говно позолотой, но я же не родился золотым! - Кто тебе сказал? – просиял Хоуп. – А ты попробуй не лепить на себя позолоту, а отряхнуться от говна. Кто знает, возможно, под ним всегда было что-то другое? – подмигнув новому соратнику, Хосок посерьёзнел: - Мне кажется, что в очень многих есть драгоценное и правильное, но, к сожалению, большинству, чтобы откопать это в себе, надо потерять работу, друзей, руку…Только обездоленные умеют ценить, только потерявшие – плакать. - Только умершие – жить. Чживон ухмыльнулся, намекая на себя, но он говорил всерьёз. - Хорошо, что эта смерть была постановочной. У тебя есть шанс начать всё заново, Бобби. Воспользуйся им. - Я постараюсь, Хоуп. И золотые, в увеличившемся на одного человека составе, покинули подземелье, отправляясь каждый по своим делам, по своим домам. Кто-то наконец-то праздновать Новый год, а кто-то отмечать новую жизнь. Золотую жизнь.