Мед.ведь.ма

Собирая вещи, Чонгук стал разделять нежелание Чжунэ покидать Сингапур, но и испытывал тяжесть от нахождения в нём, непостижимом, огромном, запутанном, как пещеры гномов с самоцветами, продажном и неподкупном в своей преступной греховности. С каждой сложенной футболкой (а их, если на то пошло, у золотого было всего три, а не стопка, как у его новоявленного соседа) он ощущал, что не сделал ожидаемого, не выполнил миссию, и, пусть в отличие от Чжунэ его не ждали неприятности, усугубленные безрезультатностью, всё же умение пристыдить себя давало знать. Совесть – главный цензор каждого золотого, если бы они сами не знали, где хорошо, а где плохо, где правильно, где нет, где сделано всё, что нужно, а где не совершено необходимое, они бы недолго были в золотых. Духовное воспитание вкупе с тренировкой тела, мышц и закаливание организма делало воинов такими, какими они должны были быть в этом братстве. Рыцари двадцать первого века – кому и для чего они нужны и как сильно повлияют на что-либо? Чонгук хотел верить, что хотя бы спасти одну похищенную девочку они сумеют, и не хотел верить в предположение Хоупа, что Джиён уже перетянул её на свою сторону. Брошены последние трусы в сумку и брошен последний, прощальный взгляд в окно гостиничного номера. Чжунэ снова трансформировался в неговорливого юного хама, будто на самом деле играл роль в эти дни, которую ему прописали, и по ней он пытался дружить со спутником. Теперь же, когда маски укладывались в чемоданы вслед за одеждой, правда возвращалась, да только Чонгук не думал, что дело в этом. Чжунэ волновался и злился, скорее всего, на себя самого, и именно поэтому отстранился от второго парня, а не из-за той неприязни, с которой прилетел сюда. Аэропорт встречал как будто бы грустно, даже под закатным солнцем тускло серебрясь, как оброненная мелкая монета, потерявшая ценность. Прибыв сюда, Чонгук выезжал из него в Сингапур почти с разинутым ртом, всё казалось захватывающим и новым, опасным и интригующим, но не прошло много времени, как город-государство лишился своего очарования, оказавшись типичным бездушным мегаполисом с миллионом соблазнов, бестолковостью многочисленности развлечений и бесперспективностью для ищущих, что бы они ни искали. Не обрящут. И всё-таки Чонгук обернулся один раз в такси назад, чтобы запечатлеть напоследок образ Сингапура. Окажется ли он тут когда-нибудь снова? Изменится ли тут что-либо в будущем? Сегодня он думал о том, что ничего не сломило золотых, и они шли из столетия в столетие против зла и преступности, но не значит ли это, что зло с преступностью точно так же несгибаемы и непотопляемы, как они? Выходит, вопреки существованию и стараниям братства и воинства, мир не приобретал другого лика, добро не перевешивало и лучше и легче, если брать глобально, на земле не становилось. Как же так? Не бессмысленны ли тогда потуги золотых? Что они ни делают, всё остаётся на местах своих, и свет с тьмой противоборствуют при каждом новом поколении. А если опустить руки и бросить своё дело, то зло победит? Или золотые – всего лишь закономерное явление, и погибни они, какая-то предрешённость, какая-то природная энергия зародит других, и круговорот будет продолжаться в любом случае? Чонгук горестно вздохнул, покосившись на Чжунэ. Они были примерно в одинаковом настроении теперь, и именно дракон навеял безрадостную печаль на Чонгука, а так же осмысление происходящего. Не так жестоко столкнуться с поражением, как понять, что оно и должно было случиться, что твоё невезение, возможно, справедливо, или, что ещё хуже, безусловно предначертано судьбой для космического равновесия. До посадки они не разговаривали, и только заняв свои места, перемолвились парой фраз, причём на какую-то обыденную от Чонгука Чжунэ воскресил своё коронное «пошёл ты». Всё могло бы тем и закончиться, если бы до Сеула не нужно было лететь несколько часов. Утомлённые не активным отдыхом, а его истинным умыслом, молодые люди сидели неподвижно, принимая закуски у стюардессы медленными, тягучими движениями, каждый думал о своём, по-своему, но всё же предметы и сюжеты, обмозгованные ими, имели одну основу, одно направление, хотя беседа и зашла издалека: - Чонвон, - первым заговорил Чжунэ. - Мм? – перекатил голову на затылке Чонгук, развернув лицо к обращающемуся, но взгляд положил на руки того, не беспокойные, но напряженные, пальцами сжимающие стаканчик с кофе. - Тебе интересно жить? – тихо и жамкая губами слова, спросил дракон. Так мнут записку, которую не решаются отдать. - Да, мне интересно, - ответил золотой, подняв глаза к профилю студента. – А тебе нет? - Временами совсем неинтересно. Всё становится каким-то… скучным. Я не говорю, что всегда, нет. Бывает, круто тусишь, вечеринки, поездки, знакомства, а потом как-то хлоп, и смотришь на всё вокруг, а ничего не интересно. Хоть в петлю лезь, выть хочется, а делать нечего, ничего не помогает. - У тебя депрессии что ли бывают? Как у девочек? – Чжунэ хмыкнул, но не послал Чонгука, наоборот, почему-то заулыбался на то, что его сравнили достаточно унизительно, и золотой понял, что тот вспомнил о его же словах, что следует реже обижаться и уметь смеяться над собой. Неужели у этого типа получится? - Не знаю, отличается ли мужская депрессия от женской? - Мужская депрессия – это психическое отклонение, - пожал плечами Чонгук. – А женская – последствие какой-нибудь неудачи, часто крошечной и неприметной, вроде сломанного ногтя. А поскольку ты выглядишь вполне успешным человеком, и причёска у тебя даже не испортилась, пока мы добирались до самолёта, приходится делать вывод, что у тебя психическое отклонение. Только вот какого характера я определить не смогу – я не специалист, - с серьёзным лицом иронизировал Чонгук. - Психи должны быть неадекватными, разве я неадекватный? - Как посмотреть… Неадекватность – относительное понятие. В цивилизованном обществе есть людей – не нормально, а в племени каннибалов наоборот, ненормально людей не есть. В тебе много черт, которые странны и неприемлемы для того круга, в котором вращаюсь я, но для твоего, судя по всему – это всё в порядке вещей. - Ну да, ты прав. Только… мне вроде бы и комфортно, но вот это тошнотворное состояние, в которое я регулярно попадаю – откуда оно? Почему у тебя его не бывает? Почему тебе не хочется напиваться так часто, как мне? - Не знаю, может, другие дела есть? Знаешь, отсутствие неограниченных средств и занятость способствуют бодрости и здравомыслию. А ещё очень на многое влияет ощущение зависимости. - Зависимости? - Да. Вот взять тебя, ты ни от кого не зависишь, и от тебя никто не зависит. Это производит чувство никчемности, что без тебя обойдутся. А человек не может с этим смириться, не каждый, по крайней мере. Чувство зависимости – оно вроде бы лишает свободы, но и делает нужным, создаёт цель, даже счастье приносит. Как много людей, собиравшихся покончить с собой, понимая, что без них не выживут маленькие дети или какие-нибудь несамостоятельные родственники, передумывали и продолжали жить? Человека удерживала не своя жизнь, а чужая. Такой вот зависимости у тебя и нет, поэтому ты и тянешься к алкоголю, как иные к наркотикам, чтобы хоть от чего-нибудь зависеть. - Я всегда думал наоборот, что зависимость угнетает, и от неё не терпится избавиться. - Крайности во всём плохи, бывает, наверное, и невыносимая зависимость, вредная, но только я говорю о нормальной… как бы объяснить… Когда в радость стремиться к чему-то, желать чего-то, и при этом понимать, что и тебя ждут, что ты нужен для чего-то. Где ты чувствуешь себя нужным? – Чжунэ задумался, замолчав. Чонгук видел по выражению лица, что парень не может найти ни одного места, куда себя приткнуть основательно, чтобы наверняка заявить, что там-то без него никак. – Разве ты не говорил о родителях, сестре? - Говорил, да. Я люблю их, но сказать, что они от меня зависят… У сестры ухажёры, подруги, исчезни я из её жизни, она, понятное дело, расстроится, но, как и все, переболев и поплакав, успокоится и забудет. Мама с папой, может, и не забудут, но не ощущаю я себя для них в чём-то полезным. Я у них просто есть, и они мною гордятся – чёрт знает почему. А что я и для чего? Вот тебя взять. Ты уверен, что нашёл себя в своём деле? Что доволен колесить по разным странам со случайными людьми, вроде меня, и искать что-то? - Я – да. Мне многого от жизни не надо, Чжунэ. Быть довольным очень просто. - Да как?! Я не понимаю, не могу понять! - А чего тебе не хватает, или чего ты хотел бы, чего у тебя нет, чтобы расстраиваться? - Да всего хватает, но проблема не в нехватке, а в том, что оно всё не приносит радости, есть и есть. Даже… что-то приятное, когда получаешь удовольствие, оно проходит, и уныло. На душе уныло, в мыслях уныло. Неужели у тебя такого не бывает? Включаешь музыку – бесит, фильмы смотреть не хочется, с друзьями идти никуда не хочется, а остаёшься дома лежать – ещё хуже становится. – Чонгук скрестил пальцы, переведя на них взгляд. Произнёс под нос, но внятно и достаточно громко, чтобы Чжунэ услышал и разобрал: - Когда-то бывало со мной такое, лет в семнадцать последний раз. А потом я познал слово «надо», которого у тебя в лексиконе нет. В этом твоя проблема. Ты делаешь то, что хочешь. Захотел гулять – гуляешь, не захотел – остался дома и валяешься на диване. Выдавались у меня давным-давно такие дни, когда думал, что делать то, что хочется – это классно, а потом, в том возрасте ещё поддаваясь воспитанию, получил палкой раз, два, принудили дело делать, и в голове лишние мысли сразу как-то растаяли. Учителя… - Чонгук едва не сказал «наставники», но вовремя исправился, чтобы обозначить свою прежнюю учёбу, как школьную, а не монастырскую. – Учителя всегда говорили, что трудотерапия – самая действенная. – Вспомнился настоятель Хенсок, самых задиристых и норовистых отправлявший вычищать козий сарай. Сколько гордых голов там склонилось! Суровый и несгибаемый Сандо тоже вышел из Тигриного лога человеком, да при том хорошим. Пусть не жизнерадостным, но умеющим ценить каждый день. Чонгук мечтал быть похожим на Сандо, выдержанным, молчаливым, знающим, что хочет, и никогда не отклоняющимся от цели, таким же выносливым. Ушедший в наёмники, их золотой товарищ, как никто, мог мало спать, мало есть, долго идти и терпеть дольше всех любые лишения. И в том, чтобы научиться выносить лишения, Чонгук тоже видел счастье. – Попробуй найти какое-нибудь «надо», - посмотрел снова на Чжунэ молодой человек. – И исполняй, вопреки желанию. А то большинство людей всегда идут к тому, чтобы творить, чего хочется, а когда получают это, теряются без проблем, как малые дети. Как же так, ничего не нужно решать? Ни с чем не нужно бороться? Жизнь тем и интересна, что в ней всегда есть, чему противостоять, и половина из этого – противостояние самому себе. Не тянуться за чужим, не завидовать, не предавать, не изменять, не лгать. Да, ты прав, когда-то стоит и прогнуться, но когда-то и упереться, не поддаваясь, не соглашаясь. Попробуешь? Чжунэ хмыкнул, ничего не ответив и передёрнув плечами. Они прилетели глубокой ночью, так что общественный транспорт из Инчхона уже не ходил. На такси им было в разные стороны, и Чонгук, не зная, доведётся ли ему ещё когда-то общаться – или хотя бы столкнуться с Ку Чжунэ – протянул ему руку. Студент, помешкав, пожал её и, покатив на колёсиках свой луивиттоновский чемодан, исчез в подъехавшем авто. Золотой застегнул куртку и поднял ворот до самых ушей. По асфальту и на газонах лежал тонкий-тонкий слой первого снега, с проплешинами и прозрачного, как мшистая седая поросль в северных лесах. С неба он уже не сыпался, выпал накануне. Холод около нуля щипал кончик носа, но Чонгук переносил его стойко, давно привыкнув к различным условиям. Он позвонил Хоупу, но абонент был недоступен. Подумав, кому ещё можно подать сигнал о прибытии, у кого спросить, какие ближайшие планы, Гук набрал Ёндже. - Алло? – сонно пробормотал тот. - Извини, что разбудил. Я прилетел из Сингапура только что, Хосок вне зоны доступа. - Да, он в Мексике. – Ёндже по ту сторону, чтобы не мешать спать и без того проснувшейся рядом жене, отошёл в другую комнату. – Он вместе с Чимином, Джеро и Яно. - А Ви с Шугой? - На месте. Кажется, они завтра или послезавтра улетают. Что в Сингапуре? - Ничего. Только предположение, по которому, судя по всему, придётся действовать. Хоуп скоро вернётся? - Дня через три. Бобби уже здоров, я так понял, что он будет участвовать в возвращении Элии с вами? - Посмотрим, как он себя будет вести, - с затаённой злобой улыбнулся Чонгук. – Ладно, извини, что разбудил. Спокойной ночи! – Положив трубку, парень сел в такси, которому требовалось назвать адрес доставки. Если Ви и Шуга дома, то ему будет трудно вот так с порога сочинять и врать, откуда он, что делал. Сначала бы отоспаться. Пришлось продиктовать координаты клуба Серина, там всегда бесплатный ночлег для золотых. Чонгук попросил машину притормозить на углу улицы, увидев круглосуточную закусочную. Купив себе горячего кофе на вынос, тёплый сэндвич и пирожное, он прошёлся до конечной точки, спортивным и уверенным шагом, попивая и откусывая с обеих рук, дошёл до парадной двери, которая была уже закрыта в будний день, обошёл здание и постучался с переулка. Повторив на всякий случай стук погромче, он дождался, когда ему откроет один из постоянно дежуривших охранников, поздоровался с ним и, начиная ощущать усталость, тоску по мягкому матрасу, поплёлся внутрь, к лестнице. За администраторской стойкой никого не было, короткие часы перерыва в работе заведения превращали холл в подобие тёмного, старинного замка, где не найти ни одной живой души, только ковролин съедал гулкость шагов, и паутина не успевала образовываться. Ключи от номеров висели на стилизованной под викторианскую эпоху доске, с позолоченной надписью дугой «Friday». Если на крючке болталось два ключа, значит, номер был свободен. Чонгук взял один из таких и поднялся на второй этаж. По коридору, занятая зевотой, шла одна из работниц борделя. Даже именуя их иногда, про себя, проститутками или куртизанками, золотой никогда не испытывал к ним презрения или отторжения. Для него они были такими же исполнительницами своего долга, как он. Если они не вторгались в его частное пространство, когда ему то было уже лишним. Подавив зевок, девушка притормозила возле парня. - Гукки! Какой приятный сюрприз! Никак, месяц у нас не был? - Пять утра, что ж тебе не спится? – допивая кофе, привалился он к стене, утомившийся на фоне взбодряющейся девицы. - А вот, как чувствовала, что не надо спать. Зайдёшь ко мне? - Я устал, если честно. - А я сильно не напрягу, - прильнув к нему, она поднесла губы к его уху: - Могу вообще всё сама сделать. - И какое тебе от того наслаждение? – вздохнул золотой, заняв рот большим куском сэндвича, чтоб избежать хотя бы поцелуев, на которые совсем не было настроения. Он начинал понимать Чжунэ. - Ты мне нравишься. Я же не за деньги, Гукки, радость наша, - отдавала себе отчёт хотя бы в том, что «наша», а не «моя», девушка, деля большинство клиентов со всеми своими товарками. Золотые, конечно, если и заглядывали сюда, предпочитали иметь дело с какой-нибудь одной, постоянной, как Джей-Хоуп с Нури, пока он не женился, а она не вышла замуж, но Чонгук был исключением, он наоборот избегал привязанности и, стоило ему заметить, что девушка начинает его ждать, относиться к нему с особым теплом, как переставал её посещать. А поскольку парень был красив, строен, силён и приятен в общении, то редкая умудрялась в него не влюбиться хоть немного, поверхностно, ненадолго, но очароваться и вздыхать по непреклонному в сердце воину. - За деньги ещё б куда не шло, а так… - Ну, хочешь, для формальности дай сколько-нибудь, если на душе легче станет. - Я сегодня, то есть, уже вчера, был в борделе, милая, - безымянно всегда называл их всех Чонгук, показывая, что не выделяет ни одну, и ему они все однообразны. Не для того, чтобы обидеть, а наоборот, предостерегая их от обид более сильных. – У меня голова уже о другом думает. - Ты устал, я прекрасно понимаю, - не сдаваясь, девушка погладила сзади его шею и, взяв за отвороты куртки, начала её снимать с плеч молодого человека. Перехватив в одну руку остатки и упаковки от съеденного, Чонгук позволил ей раздеть себя немного. – Хочешь, массаж сделаю? - Ты чего такая прилипчивая? – без гнева, скорее с невесомой укоризной и нравоучительной улыбкой, прямо спросил её золотой. Девушка не растерялась: - Специфика профессии. Если не заманивать, то перехватят конкурентки. – Чонгук ласково взял её за подбородок и развернул лицо к пустому коридору. - Видишь? Никого нет. К другой не уйду. Только спать. – Сунув пустой пластиковый стаканчик, салфетки и бумажную одноразовую тарелочку в ладони проститутки, парень чмокнул её в щёку. – Выброси, пожалуйста. Забрав свою куртку у неё, он, по пути в номер, стянул футболку, и девушке оставалось любоваться обнажившейся, широкой и рельефной спиной, мышцы которой в стороны от позвоночника, особенно на лопатках, бугрились восхитительной мощью, перекатываясь при поднятии рук. Дверь тихо открылась и закрылась за Чонгуком, в благостном уединении завалившемся на кровать. Когда вернулся Хоуп, Юнги и Тэхёна как раз уже не было в Сеуле, и они, с Ёндже, Чонгуком и Чимином, собрались на съёмной конспиративной квартире. Разложив карту Малайзии и Индонезии, они тщательно рассматривали все морские пути, передвижение судов и расположение ближайших портов. По предположению Чонгука, они искали, как подобраться к острову Педра Бранка, удаленной от всего мира каменной ступеньке с маяком. - Ближе всего он к Джохору, - и без линейки видевший это, провёл пальцем Хосок. – В Джохоре много притаившихся сингов, да и своего разбойнического стада хватает, там можно было бы нанять лодку, сплавать и посмотреть. Но в Джохоре полно и драконов, там не знаешь, на кого наткнёшься, а у нас с местными и сингами связей нет. Можно попробовать с Бинтана* отплыть, там и причал есть с этой стороны, но проблемы те же, не знаешь, к кому обратиться, как выйти на надёжных партнёров, потому что от своего имени… Лезть на территорию Джиёна, чтобы тот вновь погнал на золотых всякие бредни, и азиатская мафия на нас ополчилась? Так большинство из них хотя бы ещё не знает, кто мы, и что мы вообще есть. Дракон не разбазаривает дорогие секреты просто так, и на том спасибо. Но если проколемся, что лезем против него, что делать будем? - Нужно несколько посредников, чтобы замести следы, - предложил Ёндже. – Попросить кого-то, чтобы тот попросил третьих, а те наняли четвёртых. - И убрать кого-то в этой цепочке, для верности, - добавил Чонгук. Хосок хмыкнул: - Если через бандитов выходить, то можно и убрать. Избавиться от парочки не чистых на руку людей никогда не лишнее. - У кого могут быть связи в Индонезии? – задался вопросом Чимин. - У Джокера, - вспомнил Хоуп одного из предводителей оставшегося в Корее клана. – Но у него тоже дела с Джиёном бывали, не угадаешь, сдаст или не сдаст. - А если попробовать, как частное лицо? Арендовать катер в Джохоре, и будь, что будет. - До туда тоже надо как-то добраться, не выглядя подозрительно. А как? Несколько крепких пацанчиков с грозными мордами – как мы спрячемся? Без содействия – никак. Ещё и пятизвёздные не вовремя запутались в своих разборках. - Есть ещё два приемлемых варианта, - вмешался снова Ёндже. – Джоуми и Гонконгская триада. - Джоуми, конечно, никого не сдаст, - согласился Чонгук, - только и помогать не станет. - А с троицей из Гонконга Дракон тоже неплохо дружит, - разочаровано помотал головой Хоуп. – Ну, не он сам, а Сынхён, но это одно и то же. - И что же в итоге будем делать? – Стоило Чимину спросить, как в дверь характерно постучали. Хоуп поднялся и, сходив открыть, вернулся с появившимся в проходе Хонбином. Все уважительно встали, приветствуя его и протягивая руки. Один из самых опытных и лучших бойцов золотых, известный как Бродяга, присел между присутствующими. - Решили что-нибудь? – постоянно смуглый от палящего солнца, под которым приходилось сражаться в Средней Азии и арабских странах, он иногда произносил слова с небольшим, едва заметным персидским акцентом, потому что на фарси и арабском приходилось говорить чаще, чем на родном, вот уже больше десяти лет. - Решаем, но заходим в тупик. Я ждал тебя, потому что в Малайзии и Индонезии полно арабов, - Хоуп бессознательно провёл ладонью по широкой области на карте. – У тебя есть предложения, с кем там можно договориться? Нам нужна переправка, катер, и покушать в течение дня-двух. - Найдём, если нужно, - уверенно кивнул Хонбин. – Я поеду с вами. Кто ещё? - Я, Чонгук… и Бобби, - сказал Хосок и посмотрел на реакцию самого младшего, которому два года назад уже приходилось сталкиваться с Эвром. По иронии судьбы, набил лицо в Китае Эвру Чонгук, но победил и выполнил своё задание всё-таки наёмник. А месяца два назад Бобби избил и сам Хосок, до того, как тот расшибся на мотоцикле, пришлось объяснять, что к чужим девушкам лезть не хорошо, но и в этот раз Бобби едва не выиграл у золотых. Удивительный тип, способный через проигрыш побеждать, не угодить бы впросак на этот раз. – Ты как, выдержишь его общество? – полюбопытствовал Хосок у друга. Ему-то самому лицедейство подобного рода было привычным, он мог не только притворяться, что забыл, но и забывать на самом деле. Хоупу в отходчивости не было равных, и если бы обида была личная, не касающаяся никого из близких, он давно махнул бы на неё рукой. - А почему бы нет? – сказал Чонгук. – Я провёл несколько дней с одним из его дружков, и ничего, не умер от передозировки наглости, надменности и показушничества. - Тогда, если вы не против, приступим к составлению плана, - кивнул на карту Хосок и все присутствующие вновь склонились над ней. Голубая окраска водного пространства на плоской бумаге не отражала и части той засасывающей и пугающей глубины океана, по которому необходимо было добраться до Педра Бранка.

***

Вода. Волнуется, пестрит. Не так, как вчера. Вчера было пасмурно, она тёмная была, некрасивая. Сегодня ловит зайчики своей рябью, и мне в глаза бросает. Волна, вторая, третья, и так до бесконечности. Я их постоянно слышу, если окно приоткрыть. Какие-то тихо плещутся, другие ударяются о камни. Если высунусь сильнее, то увижу пену, разлетающуюся от удара, и чёрно-прозрачную, показывающую острое и корявое дно, воду. Язык её с белой каймой чешет основание башни. Ей это тоже неприятно, как и мне. Страшная она, пугающая, вода эта. Мне, выросшей в горах, совсем она не нравится. Я к ней не привыкла, но я с ней смирилась. Она мне чужая, но даже чужие слушаются и подчиняются. Если заставить. И я чужая, но могу слушаться. Здесь высоко, и раньше я любила высоту. Но раньше внизу была земля. Даже бездонные ущелья земных трещин ужасали меньше этой подвижной тёмно-тёмно синей плоскости, под которой неизвестно что. Её мокрость, ощущение, что она окутывает и порабощает – отвратительно. Не хочу, чтобы она меня щупала. Я вообще и представить не могу, чтобы меня что-либо щупало – гадко как-то, не хочется. Воздух – единственное, что меня касается, потому что не чувствуется. Когда ничего не чувствуется – это хорошо. Бесчувственность такая приятная. И такая трудно достижимая. Я устала чувствовать. Когда-то изболелась испытывать чувства, а потом просто устала чувствовать. Чего не коснусь – всё чувствую. И вижу, почти ото всего я видела что-то, что знали и помнили вещи, которых я касалась. С трудом удерживать научилась эти видения. Поэтому не хочу больше. Хорошо, что умею сдерживать, и вижу, только когда хочу. Тяжело иначе. И самое жуткое – трогать воду. Если вовремя не остановиться, и прислушиваться к ней, не закрывая своё видение, то такого испытаю! Дрожь опять пошла, стоило вспомнить. Иногда мне кажется, я стала хуже понимать и думать, может от монотонности дней, а может от склонности какой-то. Иногда всё сбивается в кучу, перемешивается, а иногда вроде бы проясняется. Но мне не нравится, когда проясняется о нём. Снова начинаю чувствовать. Снова во мне огонь гореть начинает, и так жжёт, что больно. Мерещится, ожоги будут, а потом смотрю – ничего. А всё равно обжигает. Стоит вспомнить, или подумать. А так утягивает думать о нём, что проваливаюсь куда-то, и едва отобьюсь от этой ясности, как опять будто во сне. Но сейчас я в очень ясном сознании, запах воды морской слышу, и шум прибоя, и даже своё сердцебиение, и тепло солнечного луча на руках. Солнце тоже касается без видений, потому, наверное, и не оставляет на мне следов. Я не загораю совсем. Была белая и остаюсь белой. Как чистый лист, на котором только отпечатки всего. А может так и лучше, пусть лучше чужое отпечатывается, своего не хочу больше, его изнутри не вытащишь, а оно внутри касается, как грубая ладонь, самого сердца. Я чувствовала их недавно. Они обо мне знали. Хотели сюда. А я не хочу их сюда, мне тут спокойно. Меня тут не трогают. Пришлось воду возмущать. Ей это не нравится, да и мне с ней связываться неприятно, но лучше так, чем позволить добраться до себя этим. И опять будет больно, как тогда. Но хватит вспоминать. Он идёт. Ещё не слышу, но знаю. Поворачиваюсь, не заранее, а как раз, чтобы лицом к лицу. - Привет, как сегодня настроение? – Ещё не курит, хотя чаще всего начинает ближе к концу разговора. Волосы зализаны назад, цепочка толстая на груди висит, рубашка яркая, с пальмами и ананасами, глупая такая, но на нём глупо не смотрится. Я так увлеклась, разглядывая его, что забыла ответить. – Не говорливое, я так понимаю? Он поставил большой ящик с продуктами у холодильника, подвинул ногой к тому впритык. - Разберёшь потом, - и сел на кресло, которое я не очень любила занимать, потому что там он обычно и сидит, когда приезжает. Нет, я его не ненавижу. Он такой, какой и надо. Бесчувственный. Почти. Я просила его научить меня равнодушию, и у него получилось. Почти. – Я ненадолго сегодня. Вопреки обыкновению, он закурил. Так быстро, едва на порог. - Элия, давай начистоту? – Огонёк зажёгся зажигалкой, без моей помощи. Когда я спокойная, не всегда получается. Иногда ничего не получается, а иногда очень. – Ты ведь солгала о белой женщине, от которой погибнет дракон? Я открыла рот, чтобы ответить, но оттуда полился смех. Я не хотела его злить или доводить, и смеяться не хотела, но не удержалась. Не знаю, почему. Порой находит что-то такое, смеюсь заливисто и долго успокаиваюсь. И сейчас пришлось заняться тем, чтобы успокоиться. Я рукой закрыла губы, но хихиканье так и просачивалось сквозь пальцы, аж слёзы из глаз выступали. Он вздохнул, оглядев меня прищуром, мои белёсые волосы и тонкую, плоскую фигуру. - Ничего ведь не случится, я прав? То была твоя ложь, - настойчивее спросил он. Я кое-как взяла себя в руки, но всё равно смешки врывались между словами, нервные какие-то, инородные. - Может, и не случится. Может, дракон погибнет, а может, погибнет белая женщина. А может они оба, - я опять засмеялась, но резко оборвала свой смех, встретившись с ним взглядом. - Зачем ты врёшь? - Я говорила тебе правду обо всех, про каждого твоего соперника, про всех твоих врагов! Я всё тебе сказала, и ты знаешь, что ты всегда выигрывал, потому что я не лгала! - Да, я знаю, но зачем ты солгала мне обо мне? – Он не злился. Не раздражился. Он никогда не угрожал мне и не относился плохо. Ему было всё равно, мне было всё равно. Выгодное партнёрство, компромисс, он оградил меня от них, от мира, который пугал, кормил и одевал меня. Я выдавала ему тайны этого мира и людей. – Зачем, Элия? Потому что ты нанял его. Потому что ты. Как и они. Вы все одинаковые. Я же пообещала, что и тебе придёт конец? Ты не знаешь этого, я сама себе пообещала, но ты не дурак и знаешь, что я без ненависти хочу уничтожить тебя. У меня нет сил, но я могу сделать так, что ты сам себе всё испортишь. - Не знаю, - снова солгала ему я. – Видения бывают путанными, не всегда точны. Ты слишком близко. - Итак, дракон не погибнет из-за белой женщины? - Может быть. А может быть белая женщина погибнет из-за дракона? А может быть дракон погибнет из-за дракона. - Но кто-то точно погибнет? – хохотнул он, сделав глубокую тяжку. Я села под окно и захихикала, помотав неопределённо лицом. Джиён встал с кресла. – Ты рехнулась, Элия. - Может быть. - Мне не нужно бесполезное оружие. Ты исчерпала себя, по-моему. – Сказать ему, что они были рядом? Что я не подпустила, хотя они могли бы… Сказать ему, как много вокруг него тех, кто способен погубить дракона? Сказать правду, кто и когда погибнет? Он всё равно уже не поверит. Но я не буду. - Ты убьёшь меня? – окончательно посерьёзнев и успокоившись, я подтянула колени к подбородку и смотрела на него, замершего в проходе, оглядывающего дверь, а не меня. - Всё, что испортилось, следует выбрасывать, Элия. Если оно не подлежит ремонту. Подлежу ли я ремонту? Я не знаю, можно ли меня починить? Сломана ли я? Что-то со мной не так – это всегда было ясно, но насколько я не такая, как все, за эти месяцы, что провела вдали ото всех? Важнее другой вопрос: хочу ли я ремонтироваться? - Я всегда избавляюсь от ненужного, - вздохнул Джиён и, прикрыв за собой дверь, опять оставил меня одну. А под окнами вода. Волна, вторая, третья.