Я всегда иду следом

Дождь льёт уже четвёртый день подряд. Капли беспрерывным потоком падают с небес, погребая под собой все вокруг. Подоконник едва выдерживает их натиск, отражая в глянцевой мокрой поверхности небо, покрытое тяжелыми грозовыми тучами. Яростный ветер разметает в клочья все на своём пути. Кажется, этой бури нет ни конца, ни начала. Она - вечная, как и любовь к нему... Он сидит в темной квартире на кухне один. Пустой обеденный стол отражает редкие вспышки молний за окном, а посуда в серванте тихонько позвякивает с каждым раскатом грома. Он сидит, положив голову на холодное дерево, одной рукой прикрыв затылок, а второй, вытянутой, держит темную старинную бутылку из зеленого стекла прямо перед собой. Где-то в гостиной эхом отдаётся мерный стук настенных часов. Они только что пробили три часа ночи, а он все остается на месте. Он сидит абсолютно неподвижно, только изредка призрачный сквозняк колышет мелкие кудри на его голове. Во всем мире все будто умерло, оставив после себя немую тишину, заполненную обжигающим холодом и барабанной дробью капель по пустынной мостовой. В сердце пришла Осень, завладев душой. И привела с собой Боль. Он приподнимает голову и смотрит в окно поверх руки, словно ожидая, что снаружи хоть что-то изменилось. Но его туманный взгляд вновь и вновь тонет в непроницаемой черноте ночи, которая все чаще и чаще пронизывается насквозь широкими ветвями света, которые словно обнимают небо и освещают все как днём. Монотонность сменяющихся картинок завораживает и он ещё какое-то время пребывает в таком положении. Невидящие глаза наблюдают за природой, но мысли уносятся куда-то далеко, то ли в миры фантазий, то ли в прошлое... Он уже давно перестал отличать реальность ото сна, заблудившись во времени и окончательно сойдя с ума. Он разгибает позвоночник, садясь совсем прямо, словно кукла, и подносит тонкое горлышко бутылки к губам. Красное сухое вино приятно вяжет рот и оставляет обжигающие следы глубоко внутри, обдирая горло... Кадык медленно ходит вниз-вверх, снабжая организм огненным топливом, от которого так раскалывается голова, но которое одновременно с тем так прекрасно лечит душу... Пусть лишь на время. Главное - заглушить боль в данный момент, а что случится дальше- не важно. Наконец поставив вино на стол, он медленно тянется к конверту, лежащему неподалёку. В тысячный раз раскрывает его похолодевшими пальцами и извлекает из его недр два предмета: фотокарточку и сложенный в несколько раз исписанный вдоль и поперёк небольшой клочок бумаги. Он улыбается одними глазами, смотря на первый предмет. На него глядят двое жизнерадостный молодых людей, стоящих в обнимку где-то в центре города, окружённые яркими огоньками Рождества. Сейчас бы, глядя на себя в зеркало, он ни за что не сказал, что один из них- это он сам пару лет назад... Эти три года невероятно поменяли его... Они его сломали, дали понять, что он абсолютно обыкновенный, такой, как все. И даже слабее, чем многие. Ему не чужды чувства. Они пытают его каждую ночь... Глаза медленно ходят по строчкам письма... Видно, что оно написано второпях, на спине товарища. Почерк во многих местах срывается, ручка течёт, о значении большинства слов можно лишь догадываться. И все же, оно написано от души... "Дорогому Шерлоку Холмсу от доктора Джона Ватсона! Я так рад, что наконец пишу эти замечательные строки, ибо это значит, что я совсем скоро вернусь домой, в Лондон, к тебе! Не представляешь, насколько мучительными были для меня эти три года разлуки... Шерлок, не могу поверить, что через каких-то полтора месяца я вновь увижу тебя и все станет, как прежде! Я считаю буквально каждый час до отправки домой... Пару недель назад нас с отрядом перебросили в наиболее жаркую точку, но я пока нахожусь в лагере- очень много пострадавших, каждого надо непременно вылечить, но с горем пополам мы справляемся. Очень много потерь, людей, лишившихся конечностей... Замечаю, что с тобой я стал куда сентиментальнее, что ли. Смотрю на элементарные вещи под другим углом, уже не так хладнокровно, как бывало раньше... Я так и не погрузился в войну с головой, как намеревался. Потому что каждую ночь мои собственные мысли выносят меня на берег размышлений и воспоминаний о тебе. Первый год я вообще себе места не находил... Прости, что так редко пишу, ведь почтальон приезжает все реже и реже. Написанных писем скопилась уже приличная стопка, но отправлены лишь единицы- самые важные. Впрочем, ты и сам знаешь, если читаешь их, на что я имею дерзость надеяться. Как я говорил уже, обстановка вокруг сейчас не самая благоприятная: пули то и дело свистят прямо над головой. Через два дня выходим непосредственно на поле боя, буду работать в полевом лагере, но в основном- сражаться плечо к плечу со своими друзьями... Давно уже пора. А как отвоюем - сразу домой! Если честно, каждый день борюсь с огромным соблазном начать собираться вещи... Увидимся через неделю после того, как ты получишь это письмо (если мои расчеты верны)! С большой любовью, Джон Х. Ватсон" Это было последнее письмо от него. Чернила во многих местах размываются слезами, что падают на них сверху. Он опять берет в руки фотографию и начинает рассматривать... Потом прижимает к сердцу, обнимает сам себя руками за плечи, и горячие соленые слезы сплошным потоком текут по его лицу... Как бы сейчас хотелось вот так вот сидеть с ним вместе на кухне, болтать обо всем на свете, целовать, когда захочется, думает он. С каждой мыслью внутри все будто рвётся на мельчайшие части, боль в груди возрастает до предела, и, возникнув где-то в глубине, с уст слетает отчаянный крик, больше похожий на вой одинокого волка... Он дрожащими пальцами складывает все обратно в конверт, приглаживает его и тихо кладёт на стол. Потом встаёт голыми ступнями на ледяной кафель и, запустив руки в волосы, подходит к окну, взирающему на него слепым оком ночи. И что он только пытается различить в кромешное тьме?... Постояв вот так вот, он идёт дальше, завершая круг и возвращаясь к месту, где только что сидел. Из-под бутылки торчит белый краешек ещё одного письма, пришедшего с фронта. Он рывками достаёт его и, не читая, хотя делал это уже невероятное количество раз, разрывает пополам, судорожно комкает в правой ладони, а потом разжимает кулак, давая листам словно в замедленной съемке беззвучно опуститься на пол. Он, пошатываясь, спиной отходит назад и упирается в стену. Обессиленный, опустошенный, он сползает по ней на пол, ложится ничком, обхватив руками озябшие колени и тихо страдает. Плачет ночь, плачет и он вместе с ней. Поняв, что сделал лишнее, он, не вставая, тянется рукой к кусочкам письма, оказавшимся в пределах досягаемости. Садится, соединяет их и вновь перечитывает. Это письмо куда короче письма предыдущего... Оно словно написано роботом, а не человеком. Хладнокровно и бездушно. Печатная машинка вывела следующее: "Настоящим сообщается зпт что военный врач Джон Хэмиш Ватсон был убит в недавнем бою за...- далее идут точные координаты точки,- в условиях воздушной атаки тчк Все личные вещи зпт а так же тело покойного будут в скором времени доставлены по адресу Бейкер Стрит 221В тчк" А далее приписка простым карандашом: "Покойся с миром, Джон. Ты был отличным врачом, бойцом и другом". Вновь окунувшись с головой в свою трагедию, он испытывает страшную боль, расходящуюся по всему телу, словно волна. Он тонет в ней, а она уносит его с собой в свои недра. Хмель ударяет в голову и путает мысли. Он встаёт, берет вино и одним глотком вконец опустошает бутылку. "А ведь люди никогда не держат своих обещаний,- проносится у него в голове,- они дают слово, а потом забирают его, предают, лишают последней надежды. Так же поступил и он.. Как он мог... мог... ум..." Нет, даже в своей голове он не может сказать это слово. Потому что не верит. И никогда не сможет поверить... Он опять обращает свой мертвый взгляд к окну и горько ухмыляется. - Я тебя просто так в покое не оставлю, Джон. Скоро встретимся... *** За окном ночь. За окном льёт дождь. Шерлок Холмс идёт навстречу неизбежной судьбе.