Аномалия: Ночь и акриловое безумие

То самое не влезшее посвящение. Ну, во-первых, хочу поздравить с Новым Годом Макишиму. Собственно, эта работа от первой буквы и до последней точки вся посвящается одному ему. А поскольку он был хорошим хохлатым и терпеливо ждал, пока она появится — вручаю ее с максимальной торжественностью. Жду тебя дома. Во-вторых, за музыкальное сопровождение хочу поблагодарить Мая ^^ Особенно за марш, да. В-третьих — Вайзли. Хочу поблагодарить за его работу над исправлением текста. Теплого шарфа и жаропонижающего, радость моя. В-четвертых… Да-да, мне есть кому еще сказать спасибо. Дорогая Вампирша! Спасибо за то, что тебя так заинтересовала идея, что ты даже переступила через себя и решила ее читать! Причем до того, как я ее выставил. Дважды. Трижды. По мере написания. Если бы ты еще и плюсы с минусами указала — цены бы тебе не было! (Кстати за идею с третьей части тоже надо сказать спасибо этой вот жопке: З) В-пятый — на худой конец, просто-напросто Совушке. За то, что дал мне мотивацию писать дальше, ну, и за приятные слова в процессе. Любви и ежиков тебе.: З Причина идеи — вот она: З https://pp.vk.me/c630619/v630619189/1a0b4/c2tDyU-AtY0.jpg https://pp.vk.me/c630619/v630619189/1a0ad/t2GqQnO18Lg.jpg Музыкальное сопровождение: Celldweller — It Makes No Difference Who We Are Celldweller — Against The Tide Celldweller — The Imperial March       За окном сгущался вечер. Улицы запестрели светом фонарей и неоновых вывесок, создавая отрадную для глаза картину и даже какой-то намек на праздничную обстановку. Об окно, протестуя против того, что кто-то заперся в теплом доме, бились крупные хлопья снега; некоторые, словно не желая сдаваться, липли, потом таяли, растекались кашей из мокрого снега и медленно сползали вниз, намерзая ледяной коркой, которая искажала весь вид из окна, оставляя только расплывчатые огни с улицы.       Часы отщелкивали одиннадцатый час, когда в тишине квартиры раздался звонок. Мелодия была на редкость противной, и у Сего возникло желание разбить проклятый телефон, когда музыка вдруг стихла и раздался голос. — Алло? — Зашуршал плед; в тишине было слышно, как хрустнули косточки, когда любовник Сего поднялся, и, словно заранее зная, что сидеть дома ему не дадут, принялся собирать свои вещи, успевая надевать некоторые из них прямо на ходу. Или хотя бы натягивать.       Макишима неохотно открыл глаза, заворочался, оставшись без любимой грелки, и тоже поднялся, помогая молодому мужчине с темными растрепанными волосами одеться побыстрее, отыскать свои вещи среди царящего возле кровати хаоса. — Да, понял, сейчас буду, — Сего с интересом заглянул в лицо любимому, заметил, как тот хмурится и тут же отступил, опуская глаза и быстро натягивая на голое тело хотя бы рубашку, поспешно сбегая на кухню. Чтобы не травить любопытство, куда и зачем его Карателя так поздно вызывают, выдергивая из его, Макишимы, объятий.       Собрать любовнику обед — на случай, если того задержат, упаковать чистую рубашку на смену — с той же целью.       Каратель стоит в дверях и смотрит, как крутится почти полностью белоснежная тень по кухне.       Когами чуть хмурит брови, однако это длится недолго — даже без пяти минут в рабочей атмосфере, мужчина не может не заглядываться на Сего.       Длинные ноги, обласканные им чуть ранее днем, на внутренней стороне бедра наливается всеми цветами радуги засос, на коже еще остался след от его зубов. Краешек ягодиц то и дело мелькает при широком шаге, и будь у них шанс и время — Шинья бы послал к черту дела, разделся обратно и с великой радостью прижал бы этого бледного красавца где-нибудь у обеденного стола. Пальцами поднял бы белые полы рубашки, сжал бы упругие ягодицы в руках и приподнял, усаживая прямо на столешницу. Зарылся бы лицом в светлые волосы, искусал бы белоснежную кожу шеи, потом бы любовался потерявшими фокус глазами цвета желтого топаза.       А потом повторил бы то, что за сегодняшний вечер они проделали уже раза четыре, порядком оголодавшие после почти недельного расставания — Когами работал над трудным делом, домой их во время расследования не отпускали.       Пришлось поймать мысль там, где она замерла, и с тихой страстью обнять подошедшего с небольшим свертком любовника, не забыв поцеловать перед уходом — чтобы несколькими минутами позже поспешно вылететь из дома и, оглядываясь на свои окна, сесть в машину и двинуться в сторону Бюро.       Сего остался один на еще некоторое время и с тихим вздохом решил заняться уборкой — как-никак, теперь он «хозяюшка» в доме своего Карателя, которая следит за тем, чтобы, когда тот вернется, его ждал и сытный ужин, и истосковавшийся любовник, уставший уже через свои лазейки вызнавать, над каким делом и с кем работает бывший следователь. Надо собрать разбросанные вещи, сдернуть запачканные простыни. Тут Сего всегда слабовольно прижимал их к лицу, телу, жадно вдыхая ускользающий запах кожи любимого — иногда с очень страшной мыслью, что его Каратель в опасности, ведь кругом полно преступников, латентных и не очень, которые всегда готовы к тому, что за ними придет его Шинья. И тогда… Страшно, что впервые влюбившийся Макишима потеряет свою любовь.       Ах… А он ведь, и, правда, влюбился в него — грубого, нежного, опытного и страстного. Так глупо. Жить в системе, практически скрываться, затирать данные о себе, ожидая шанса выбить из той кучи мозгов все воспоминания о своей скромной и присмиревшей персоне…       Сего встряхивает волосами и открывает глаза, продолжая затормозившуюся было работу.       Ему нужно привести спальню в порядок и проверить, что продукты в холодильнике не испортились. В конце концов, его Каратель должен правильно питаться, а не лопать всякую дешевую лапшу быстрого приготовления. И его задача, чтобы так и было. И тогда можно не беспокоиться о том, чтобы они жили вместе долго и счастливо.       Свежий, качественный чай. Если повезет, то к утру его любимый уже вернется и сможет угоститься новым чаем с восхитительным вкусом и запахом. Чуть позже он поставит его завариваться.       В их доме — настоящая отделка и предметы, никаких голограмм. Но и возни с подобным хватает. Впрочем, если каждый день поддерживать чистоту — то и проблем с этим нет. А там они могут выехать в собственный особняк Сего, который стабильно практически вылизывает немногочисленная прислуга, которую он долго и тщательно подбирал. Верные, опытные как в быту, так и на войне. Только такие ему и подходят.       За мыслями проходит пара часов, Сего успевает разобраться с выстиранным бельем, застелить кровать, даже повозиться с утюгом. Учиться быть совершенным для любимого оказалось трудно, но зато полгода пролетели нескучно, и уж точно Каратель стоил всех этих усилий. Не даром ведь Макишима его столько добивался. Почти каждый день крутил хвостом у него перед носом, когда он был на работе, ждал дома с набором старомодных отмычек под тонким бельем, которые у него изымали каждый раз, стоило только оказаться распростертым на постели под ставшим еще сильнее Карателем. Пробирался в дом через окна, взламывал сигнализации, позволяя любовнику наказывать его так сладко и извращенно, мучительно и приятно. Когами наслаждался им, как наградой за каждое дело, будто только для этого он и распутывал все эти дела — чтобы получить передышку, во время которой он сможет скрыться от всех, закрыться в доме вместе с Макишимой, сделать аномального грязным, развратить еще больше, чем в прошлый раз.       От сладостных воспоминаний в пах вернулась зовущая тяжесть, и одновременно тело как-то жалостливо просигналило хозяину — оно не заполнено, важной составляющей не хватает.       Сего всхлипывает и силой заставляет себя успокоиться. Ему мало. Всегда мало Карателя. Поэтому они виделись чаще, чем было запланировано сначала, поэтому живут вместе, поэтому Сего стал «женой» своему партнеру.       Он заваривает чай и возвращается к привычным делам. Лишь бы успокоиться, дождаться Шинью и соблазнить так же, как он делает это всегда — искусно, расчетливо и самозабвенно. Может быть, он натрется душистым маслом и будет выскальзывать из рук, и тогда держать придется до синяков, которые так любит видеть на своем теле Сего после их ночей любви.       За приятными мыслями он едва не пропускает момент, когда Каратель звонит ему, чтобы сдержанно и одновременно очень нежно, только для него сказать, что он едет домой.       Когами слышит радостный вздох с другого конца телефона и в нем чувствует то, что Макишима от него всегда старается спрятать: облегчение. Аномальный всегда радуется, когда Шинья возвращается домой, особенно без ран, радуется так, что прыгает в руки еще с порога. Наверное, именно ради этого тысячи лет люди заводят себе семьи — чтобы было кому встречать с такой искренней радостью дома, было кому кормить с рук, с кем проводить вечера, слушая, как любимый читает вслух. — Да, я возвращаюсь, — снова, скорее для себя повторяет Когами, чтобы попрощаться и положить трубку — ему еще машину вести.       Он вспоминает своего партнера. Кожа — такая белая, что еще немного, и казалась бы прозрачной. Волосы тоже белые, неровные и бросают тени на идеальное лицо. Белоснежные ресницы, зубы, бледные губы и такой редкий намек на румянец. И единственное, что в нем цветного — это его глаза, ну и то, что обычно очень тщательно скрыто одеждой.       Его партнер весь состоит из белого, и, наверное, может спорить даже с мифическими альбиносами в своей белизне — таких в мире больше не осталось, но говорили, что они тоже имели белые волосы и кожу.       И это вынуждало Когами постоянно думать, что бы такого сделать, чтобы его партнер хоть денек походил контрастным.       Он покупал вещи и со временем поменял интерьер спальни. На черном шелке Макишима был еще бледнее, чем обычно, почти эфирный. Наверное, таким полагается быть неземному видению. Только вот Шинья был не готов отказаться от вполне человеческой, осязаемой части любовника. И это заставляло его вновь обдумать, что можно сделать.       На светофоре он притормозил, потом и вовсе припарковался, обдумывая совершенно безумную мысль, которая неожиданно пришла в голову, и которую никак не удавалось отбросить куда подальше и сосредоточиться на вождении.       Он прошел несколько кварталов, выкурил половину пачки, напряженный и задумчивый, привлекая к себе внимание немногочисленных в этот час прохожих. Несколько раз петлял, возвращался к машине, снова уходил. Мысли кипели, и Когами просто ждал хоть какого-нибудь знака, чтобы понять, хорошо ли он придумал.       Знаком стала яркая вывеска, освещенная лампами. На стеклах — витражи, дверь звякнула колокольчиками. Третий час ночи, но этот магазинчик еще работал. Видимо, у него есть и ночная смена.       Продавец дремал на стуле, так и не проснувшись от мелодичного звона. Когами как зачарованный разглядывал шкафчики, набитые предметами подчас непонятными для него, обывателя. Но он быстро нашел то, что могло бы помочь ему добавить немного ярких цветов во внешность возлюбленного.       Ровный ряд тюбиков, 42 цвета. Наверное, рай для любого художника, хотя цена, признаться, заставила удивиться, но, тем не менее, Когами разбудил продавца и попросил упаковать не только тюбики, но и палитру. В ответ на замечание о том, что страшно представить, какой силы должно быть снизошедшее на мужчину в костюме вдохновение, Когами только усмехнулся и отвернулся, дожидаясь, пока ему отдадут пакет с купленными материалами.       Кроме палитры ему дали еще кисти, но Шинья не планировал ими пользоваться. Он знал, что утром Макишима будет кричать на него, но все же был уверен, что краски будут наноситься его пальцами, собственноручно, тщательно и очень нежно.       И каждый цвет, каждый мазок уйдет на тело Сего.       Было уже ближе к четырем, когда Каратель припарковался у дома, в последний раз закурил и вытащил ключ-карту. Солнце и не думало вставать — зима добротно делала свое дело.       Сего, как оказалось, успел заснуть на кухне, положив руки на стол и водрузив сверху голову. Шинья помялся, но постарался бесшумно избавить от пакета с покупками, чтобы иметь возможность аккуратно поднять юношу и отнести в кровать, где с тела была снята ненужная теперь рубашка, а на глаза легла повязка — Шинья планировал немного разнообразить их постельную жизнь. Пусть Сего хотя бы сегодня будет полагаться не на свои глаза и насладится всеми прелестям ласк.       Красный шелк. Макишима будто был не разукрашенным произведением искусства в луже крови, будто кто-то решил отразить его суть и прошлое в одной этой картине. И вскоре Когами будет тем, кто заставит его утонуть окончательно и бесповоротно.       Душистое массажное масло было нанесено на тело — может, так краски лягут лучше. Но, по крайней мере, возможное раздражение скорее всего минет нежную кожу любовника. Шинья целует голое плечо успевшего свернуться на боку любимого и слезает с кровати.       Раздеться, сложить одежду подальше, взять палитру и начать смешивать краски. Серебряный и золотой, получилось нечто блестящее. А если добавить красного — ближе к коралловому.       Поцелуй, и следом появление аккуратного сердечка на щеке. Шинья наверняка в этот момент походил на ребенка, который тщательно и продуманно рисует на холсте будущее произведение искусства. Но у него уже было произведение искусства, осталось его только раскрасить.       Мазок, еще и еще, отпечатки ладоней, изогнутые линии — тело любовника в итоге стало главной палитрой. Небесная синева и синева озерных вод. У глаз — изумрудная зелень, чтобы, когда Сего откроет глаза, радужка засияла золотом. Губы обвести красным гелем для губ, почти таким же красным, как простынь, на которой лежит его любимый.       Через некоторое время на теле аномального отразились, по меньшей мере, все цвета радуги.       Когами делал все со странной, ставшей для него нормальной не так давно нежностью.       Чуть больше полугода назад он был похож на ищейку, которая брала след, так или иначе, пропитанный «запахом» этого человека, и шел по нему с основной целью: разорвать, уничтожить чудовище под маской красивого юноши.       Его психопаспорт был соответственных темных оттенков, а индекс был так близок к тремстам, что иногда он опасался, что тот перейдет в режим уничтожителя при наведении на него.       Теперь все было иначе. И это Макишима, виновник повышения его индекса, теперь сам все исправил.       Сего сквозь сон шумно вздохнул, зашевелился, очевидно, просыпаясь, потрогал повязку на глазах, напрягся каждой мышцей, и Когами едва успел поймать его руки, затыкая губы поцелуем, ощущая привкус блеска — сладкий, густой, цепляющийся за нёбо. — Я дома, — выдохнул Каратель, целуя щеку у сердечка, оставляя след своих губ на коже.       Его личный преступник расслабился и повернул голову, шевельнул рукой, пальцы коснулись мазка краски, отдернулись, вновь прикоснулись и потерли, затем Сего растер краску между пальцев и поднес к носу. — Краска?.. — растерянно шепнул он. — К чему это? — Это… Считай, что мне стала интересна одна вещь, и это игра для нас с тобой, — Когами потерся носом о нос партнера, жмурясь, ласково замурчал в ушко, чем вызвал тихий смешок.       Ну, не говорить же, что ты уже довольно давно думаешь, как бы придать любимому немного больше яркости, подчеркнуть его красоту и не превратить при этом в моль? — Ну, если игра, то я согласен. Правила есть? — Макишима улегся, расслабился, ожидая, пока ему расскажут, в чем суть игры. — Есть одно главное правило для тебя — получать удовольствие от того, что я буду делать, — Когами дразнящее прикусил мочку ушка, прошелся языком по ушной раковине, зная, каким чувствительным она является у Сего.       Нанесение красок продолжилось, Когами не забывал целовать и вылизывать чувствительные места, попадавшиеся на глаза. Сего под ним тихонько мурлыкал и часто гладил Карателя по волосам, запуская тонкие белые пальцы. Потом решил, что хватит баловаться, иначе к самому сладкому они так и не перейдут, вскидывая бедра и отираясь о партнера с немой просьбой.       Перевернув любовника на живот, Шинья огладил упругие ягодицы и скользнул взглядом вверх по соблазнительно изогнутой спине.       Он не мог с уверенностью сказать, с какого ракурса Сего ему нравится больше — спереди или сзади. Знал только, что отказаться от шанса посмотреть в раскрасневшееся личико Шинья не мог отказаться, как не мог отказаться от возможности приласкать длинные ноги, покусать чувствительные соски, вылизать живот с красиво обозначившимся прессом.       А от вида его спинки, развратно прогибающейся, когда он входит, у него все тормоза отказывали, и секс становился действительно животным. Любовник, впрочем, не жаловался — в отличие от некоторых бывших партнеров Когами, которые любили подрать горло на тему того, что он слишком груб в постели. Может, это было одной из причин, почему к этим людям так быстро клеился ярлык «бывший».       Макишима же нравился ему целиком, с любого ракурса, любой частью тела, и даже своим характером, что совсем редко приходилось по вкусу нравному парню. Нравилось его понимание сути Карателя, смиренное понимание его графика. За полгода жизни он ни разу не закатывал скандалы на тему того, что Когами уделяет ему мало времени. Больше хныкал, что хочет видеться чаще, и будь проклята его работа в Бюро, чем, черт возьми, подкупал Шинью.       Сего научился быть ему хорошим партнером, они жили вместе, отдыхали вместе, стоило только появиться свободному времени — куда-то ехали и что-то выбирали, смотрели, покупали, обсуждали. В спорах Каратель часто уступал своему иногда до боли рассудительному партнеру, но никогда не обижался.       В конце концов, хотя бы у одного из них должны быть по-настоящему остро заточенные мозги, если дело касалось бытовых мелочей, а не глобальной проблемы борьбы с латентными.       Поцелуями касаясь выпирающих лопаток, Когами приласкал так каждую выступающую косточку. По сравнению с покрытым красками передом, спина была очень белой.       Но отчего-то портить это совершенство не хотелось. Когами вдруг подумал, что, наверное, будь его любимый не таким совершенным, было бы совсем не интересно. Сейчас он гадал, какие простыни подчеркнут красоту его избранника, какие вещи стоит одобрить, когда они вместе обновляли гардероб. Пусть у Макишимы был совершенный вкус, но он, правда, прислушивался к словам Когами, который и сам старался научиться не быть бесполезным в быту.       И лишние краски, которые он сегодня внес, не изменят того, что Когами любил своего Белого Принца таким, какой есть.       Будто если что-то изменится — это уже будет не он. И уж точно Шинья не сможет назвать его больше Белым Принцем.       Хотелось посмеяться над собой, но вместо этого Каратель предпочел заняться любовником.       Прикусив чувствительную кожу на пояснице и оставив темно-синее пятно засоса, Когами помял руками упругие половинки, потом заставил приподнять бедра и развести ноги пошире, что заставило щеки аномального заметно покраснеть — даже кончики ушек заалели.       Сегодня хотелось чего-нибудь особенного и совершенно развратного.       А заодно приятного для любимого. Может быть, как раз загладит вину, что не предупредил об «игре».       Кончик языка заскользил по задней поверхности бедра, перешел на ягодицы. Пришлось извернуться, чтобы аккуратно втянуть в рот мигом подтянувшиеся к телу яички, покатать их, приласкать языком. Сего возбуждался от его ласк практически моментально, так что проблем с дальнейшей задумкой тоже не было.       Пришлось самому лечь, подложив подушки под голову, Сего поставить над собой и заставить ухватиться за волосы — изголовье было удручающе маленьким.       Подтянув бедра, Шинья принялся ласкать член, лизать, втягивать в рот, покусывать головку и вытягивать образовывающуюся смазку до протестующих стонов — которые, впрочем, не были приказом остановиться. Ладони мяли ягодицы, пальцы нет-нет, а проскальзывали между ними, касались горячего, быстро сжимающегося от прикосновений сфинктера, массировали и вновь оставляли в покое. А Когами ждал заветных слов, смешанных со сладостным стоном. — Прекрати издеваться, — в конце концов Сего все же не выдерживал, и, краснея, пытался насадиться на пальцы самостоятельно, потом двинул бедрами вперед, пытаясь получить и одну, и вторую ласку. Разумеется, безрезультатно, ибо Когами уже отодвинул и лицо, и пальцы, но Карателю было приятно слышать подобные просьбы и видеть такое нетерпение.       Учитывая же, что сегодня секс у них уже был, растягивать можно было быстро. За полгода тело аномального уже привыкло принимать его и без растяжки, но рисковать не хотелось.       Кончики пальцев скользнули внутрь, раздвигая быстро ставшие податливыми мышцами, Макишима тихо рыкнул и двинул бедрами, мигом насаживаясь, проталкивая их резко и как можно глубже, и Когами не стал противиться, поступательное движение было не менее резким и мгновенным.       Пальцы вошли до самого конца, Сего прогнулся в спине, нетерпеливо уткнулся лицом в темную макушку, шепнул, наклонившись к ушку: — Если так приспичило растягивать, то и третий давай, не хочу долго ждать. Я соскучился и изголодался, господин Каратель, и требую как следует наказать меня за то, что я снял повязку, — упомянутая покачивалась на пальце перед лицом Когами, а аномальный с этакой провоцирующей улыбкой повел бедрами, вновь изогнулся, напоминая, что он очень гибкий и можно не ограничиться просто коленно-локтевой, а взять что-нибудь совсем болезненно-унизительное, или приближенное к тому.       Уж очень Сего нравилось видеть, как Каратель срывается и позволяет своей извращенной и искушенной в делах постельных натуре стать во главе их постельных забав. — Я подумаю над вашим требованием, господин Макишима, — рывок, а затем три пальца жестко входят, давят на простату, и Сего издает пронзительный стон, прикрывает глаза, вновь цепляется за тело Шиньи, который в этом же резком темпе двигает пальцами внутри, не давая поблажек — даже лишнюю секунду, просто ухватить губами такой нужный воздух.       Когда становится понятно, что аномальный вот-вот кончит, Когами резко заваливает того на спину, особенно ощутимо давя на простату.       Белесая сперма заливает живот и грудь, несколько капель на лице парня, который никак не может остановить сжимающееся, дергающееся от удовольствия тело, выгибается и не отпускает своего любимого мучителя слишком далеко, пачкая и его кожу. Хриплый крик-стон, будто Макишима задыхается от удовольствия, зависает в воздухе, и еще долго звучит в погруженной в полумрак комнате. — Ш… Шинья… Внутрь, ну пожалуйста, — жалобно бормочет парень, отлично зная, как реагирует на его высказанные в подобном тоне просьбы партнер. И жадный блеск глаз дает представление о том, сколько сил уходит, чтобы не наброситься на добровольно предлагающего себя любовника.       Сего ощущает, как его запястья ловят, заводят за голову. Когами целует жадно, смешивая слюну, дразня юркий язычок партнера своим, провоцируя показать его. Языки жадно сплетаются и в воздухе, пальцы зарываются в белые волосы. Перепачканный красками, взмокший, Макишима льнет к партнеру при малейшем шансе прижаться, оставляя яркие мазки отражением своего тела на теле Карателя.       Страсть, дикое желание разлились в воздухе запахом пота, красок, масла, звуками шумных вздохов, поцелуев и дикого сердцебиения. Кровать скрипнула, когда Макишима перекатился на живот, выдернув запястья, но вновь оказался в ловушке под телом любовника. Прогнулся, отставил зад, будто течная кошечка, и замурчал, дернул руками, вынуждая прижать их к кровати сильнее, бросая шальные взгляды на партнера через плечо, продолжая провокацию, от которой у любого бы нервы уже давно сдали.       Когами провел ладонью по груди, пощипал соски. По-своему он тоже умел неплохо дразнить своего нетерпеливого любовника, что уже и доказал чуть раньше, вынудив кончить от одних только пальцев. Усмехнувшись, принялся целовать и щекотать языком белые плечи, слыша тихое порыкивание и жалобные вздохи, когда он прижимался и терся пахом о бедра партнера, мгновенно зажимающего горячую твердую плоть между упругих половинок в попытке направить в себя.       Это было похоже на танец, дикий всплеск двух воль, упрямых, жадных, страстных темпераментов, где каждый пытается спровоцировать другого сделать новый шаг первым, сдаться, принять поражение.       Так длилось до той поры, пока Сего не затих, вжавшись грудью в постель, позволяя Когами огладить чувствительное тело до сладкой дрожи во всем теле, до трепетания тех самых бабочек в животе. — Знаешь, понял тут, что не хочу брать тебя вот так сзади, или когда ты на спине подо мной. Иди сюда, — Каратель перехватил изумленного любовника под грудью и поставил на колени, затем сел и усадил покрасневшего до корней волос парня себе на бедра, лицом к лицу, наблюдая, как тот неуверенно кладет руки ему на грудь.       За полгода он так и не вспомнил об этой позе. Он зажимал его везде, любовь к доминированию над этой светлой макушкой вышибала рассудок каждый раз, когда он видел Сего.       Теперь он хочет, чтобы любимый сам двигался для него, на нем, с ним внутри, сам выбирал, насколько глубоко принять его в свое тело, где замедлиться, где ускориться. Теперь Когами будет подстегивать его и давать понять, чего он хочет. — Шинья… — Макишима замирает, ощущая руки на своих бедрах, которые приподнимают его. — Ты готов? — Когами улыбается и быстро целует алеющую щеку вцепившегося в его плечи аномального. — Да… — парень понимает, какой это шаг. Точно так же, как Сего позволял партнеру оставлять следы красок на коже, доверяя ему свое обнаженное тело, так и его Каратель теперь выказывает свое доверие, позволяя быть, пусть не долго, но ведущим.       Сего прикусывает губу и приподнимает бедра, рукой направляет плоть любовника и опускается сверху, хрипло выстанывая его имя, ощущая, как горячие губы обжигают его шею поцелуем, пока он, прогнувшись в спине, дезориентирован той волной удовольствия, которая прокатилась по телу.       Иначе. Сильнее, приятнее, глубже, чем до этого. И все это — только для него.       Переборов слабость, аномальный начинает двигаться, часто постанывая и тяжело дыша. Руки Карателя у него на бедрах не дают сбиться, потерять направление. Потом Когами начинает двигать бедрами навстречу, чуть ускоряя тем самым встречу их тел, и пошловато звучащий шлепок говорит не только о том, как быстро они двигаются вместе, но и о том, каких усилий эта скорость требует.       Но все же ему нравится. Макишима опускает руки на грудь для опоры и шире разводит ноги, шумно выдыхает и улыбается, хищно, только для Когами, понимая до конца, какую власть он обрел над телом партнера и как приятно будет мучить его теперь, и как мучительно это будет для самого Сего. Мышцы сжимают плоть Когами внутри, и тот глухо порыкивает, пытается сделать толчок, но Сего не дает. Сейчас блондин сжимается и не дает продвинуться ни на миллиметр, с тихим ответным рычанием давя на грудь ищущему опору Карателю. — Ты сам захотел, чтобы я был сверху, — Сего довольно облизывается и мучительно медленно начинает двигаться, сжимая мышцы и доводя партнера до иступленного рычания, до сжимающихся на ягодицах пальцах, под которыми быстро расплываются темные пятна отметин.       Аномальный стонет, ощущая эту сладкую боль. Он любит метки, любит проводить утра, ощущая виноватые поцелуи на теле — Каратель всегда извиняется за то, что Сего испытывает боль.       Пожалуй, одно из приятных качеств у его любовника — отсутствие безразличие к состоянию своего пассива.       Сам довел до такого состояния, чтобы Макишима даже ползать не мог, сам утром промазал все внутри и зацеловал. Безумно приятно.       А теперь Сего будет делать приятно любимому человеку.       Сжимаясь, меняя углы, он двигался быстро и чуть медленнее, успевая принимать жадные укусы и поцелуи в шею, сходить с ума от скользящих по бедрам ладоням. Апогеем стал особенно ощутимый укус в плечо, до крови. Сего застонал, почти вскрикнул над Карателем, выгнулся до хруста в напряженной спине, ощущая, как Когами тянет его вниз, вынуждая опуститься до основания. Чуть шероховатая ладонь сжимает его плоть, скользит сначала плавно, потом быстрее.       Для Сего это как двойной удар по болевым. Парень царапает плечи и старается не извиваться так от удовольствия. Когами прижимает его к себе, ощутимый, но приятный шлепок по мягком месту напоминает, что нужно двигаться. Приходится вцепиться в своего партнера, и, тяжело дыша, начать двигаться вновь.       Когами изнывает от нетерпения и хватает любовника за бедра, двигая его и двигаясь под ним быстрее, чем тот может сам.       Он уже просто не может терпеть этот мучительно медленный темп, эти паузы, смены ритма и довольную улыбку Сего, который знает, как тяжело дается Карателю это — уступить свое место ведущего и перестать быть тем, кто контролирует ситуацию. И все же решил по измываться, раздраконить так, чтобы тот в итоге все равно подмял его под себя.       Вот же чертов мазохист.       Когами приходится удерживать часть веса на своих руках, потому что в противном случае, Макишима уже не успевает двигаться в заданном темпе самостоятельно. — Ладно, потом потренируемся еще, я совсем забросил твою подготовку, — Каратель ласково гладит мягкие волосы, зарывается лицом в шею и аккуратно валит на спину, стараясь не причинить неприятных ощущений.       И вновь, как и прежде, Сего под ним, мягко жмется и царапает плечи. Длинные ноги заброшены за спину, стоны разбиваются о стены.       Каратель двигается быстро, стремясь доставить как можно больше удовольствия за короткое время. Жадным поцелуем ловит припухшие губы, быстро проводит язычком, увлажняя, подкладывает руку под поясницу, мягко изгибая, пока Сего, откинув голову, тяжело дышит и всхлипывает, бессвязно стонет что-то, начиная торопливо подмахивать бедрами, ощущая себя полностью во власти сильных рук и тела своего Карателя.       Тысячи мгновений вечности, бесконечный танец плоти, нестихающий стук сердца и шум дыхания. Особенно пронзительный стон гремит по комнате, перемазанная красками, некогда белоснежная тень выгибается, и ее острые ноготки раздирают до крови спину мужчины над ним, прибавляя в неписанную картину на красном шелке больше натурального красного.       Когами рычит, хрипло дышит и входит в последний раз, резко, глубоко, притягивая аномального для теснейшего и интимнейшего из объятий. Жарко, кожа влажная, масло и краски на них обоих, на постели, в волосах и на лицах. Когами тяжело опускается сверху, не боясь придавить партнера. Расцеплять тела, кажется, не представляется возможным — Шинья до сих пор ощущает приятную истому, которая разлилась по всему телу и будто сделала неподъемным каждую часть тела.       Но в конце концов, приходится приподняться и лечь всего лишь рядом, чтобы Сего мог лечь удобнее, прижимаясь к горячему телу любовника, жмурясь, как объевшийся кот. — Сегодня все не как обычно, — замечает он.       Каратель молчит, только приобнимает одной рукой любовника, успевшего натянуть шелковую простынь на них обоих, замотаться, как девушка, до самых подмышек. Потом тянется за сигаретой, которую у него отнимает Макишима, заменяя своими губами, напоминая своему герою, что в доме тот больше не курит. — Краски, повязка, масло, новая поза… — Макишима довольно краснеет и жмется, трется лицом о грудь любовника, крайне довольный неожиданным, но приятным разнообразием, внесенным с подачи партнера. — Просто хотел узнать, какой цвет тебе подойдет, хотел увидеть тебя не только совершенно белым, — вздыхает Каратель, признаваясь любимому, в чем заключался первоначальный план. — И как? — Макишима с интересом поглядывает в серо-синие глаза, водит пальчиками по выступающим ключицам и по груди. — Не выбрал, — Когами слегка удручен, но мягкое поглаживание по волосам успокаивает — Сего хотя бы не злится из-за его самовольного эксперимента. — Я мог бы покрасить волосы, и мы бы выбрали что-нибудь, — тихонько мурчит парень, заглядывая в глаза любовника. — Нет, — Шинья морщится, переворачивает на бок и притягивает тело любимого поплотнее к своему. — Проблема в том, что я понял: какой-то другой, с другим набором цветов, — и это уже не совсем ты, — Когами говорит тихо — это его исповедь любовнику, честное признание. — Не хочу, чтобы ты делал что-то с волосами или с кожей. Мне нравится так, как есть. Потому что других таких точно нет. Ты только мой, только мой единственный и неповторимый, Макишима Сего, — Когами аккуратно целует партнера во взъерошенную макушку, прижимает к себе, любуясь его румянцем и вслушиваясь в тихое мурчание крайне довольного блондина. — А ты только мой, Когами Шинья, и я люблю тебя так, что даже не заставлю вручную стирать простыни, — коварно и протяжно тянет парень, под тихое фырканье и собственный смех влезая сверху и сжимая коленками бедра аманта. — Значит, ты не обижаешься, что я перемазал тебя и постель красками? — Шинья поглаживает гладкую и нежную кожу, чуть массируя. — Не обижаюсь, — довольный как кот, Сего вел себя соответственно, и теперь мягко царапал сильную грудь партнера, скорябывая кусочки краски. — А если я скажу, что она очень плохо смывается?.. — … КОГАМИ ШИНЬЯ, ТЫ ИДИОТ!!!