"Прости меня,
Казалось, маленький Кен уже уходил из школы. Отец забрал его почти сразу после поступления. Какой-то вшивый месяц, и еще неделя. Однако для него время шло иначе. Уход из новой школы был глотком свежего воздуха, так парнишке показалось в начале. Но попав на полигон, он, маленький очкарик Кен, сразу ощутил всю тяжесть тренировок. Что ж, если отец хотел сделать из него мужчину, он не был против. Как раз наоборот: преобладая над своими страхами, Кентин шел к поставленной цели. И, на удивление, три месяца дали о себе знать… Тогда.
Когда он вернулся в школу, его никто не узнал. Действительно, мог ли маленький, щуплый ботаник стоять вровень с накачанным и уверенным в себе шатеном? Ни разу. Что он сделал за три месяца, после военной подготовки? Шокировал всех, отомстил Амбер, довел до обморока Катрин, влюбил в себя парня…
Или же влюбился сам?
Прости меня, что не могу сказать тебе это в глаза. Я боюсь, что не смогу найти правильных слов. Поэтому решил написать тебе письмо. Знаешь, это странно, то, какие чувства я начал испытывать к тебе. Я всё время вспоминаю моменты наших встреч: твои слова, подколы, наши разговоры. Ты сам знаешь, насколько частыми они были на территории школы.
Кентин сидел на лавочке во дворе школы и что-то кропотливо писал. Через час должен был заехать отец и забрать его. Молодой человек так запутался, что не видел лучшего выхода, чем вновь уехать из Свит Аморис. На этот раз он едет не просто на подготовку. Он уже решил, что только служба по контракту сможет отвлечь его от всех посторонних мыслей.
Когда же так все изменилось?
Тогда я многое не мог понять и правильно оценить. Я всё бы отдал, чтобы вернуть те моменты. И поступить иначе.
Когда он вернулся в школу, все было просто. Казалось, карты просто идут ему в руки. Он как вчера помнит, что Амбер повстречалась ему сразу, как только его нога переступила главные ворота. Он даже не стал размениваться на любезности. Схватил девушку за локоть и, притянув к себе, поцеловал. Правда, эту сцену видела Катрин, и пришлось всё объяснять. Но это не страшно, ведь она поняла ситуацию правильно. И Кентин наконец-то спокойно отреагировал на холодную реакцию девушки. Сердце больше не билось так болезненно при виде нее. Годы боли и непонимания прошли. Старый Кен остался позади, страхи остались позади, боль - и та, была позади.
Не сложно осознать, что действительно чувствую. Самое сложное, — это принять. Нет, не тебя. Принять себя. Такого вот нового себя.
Кто бы мог себе представить, что радость от этого открытия окажется недолгой? Если бы кто-то мог, сказал бы? Когда кажется, что весь мир — это новая страница, и ты сам вершишь свою судьбу, приходит боль. Вновь.
Я буду скучать за твоей улыбкой и звонким голосом, нежным взглядом и желанием быть всегда рядом.
Я каждый день вспоминаю время, проведенное с тобой. Наше знакомство… Предчувствие, которое ходило за мной по пятам, было верным.
Сначала появляется яркое, ни с чем не сравнимое пятно, затем все это накрывает раздражением. Непреодолимым, острым раздражением. Любое слово или же действие в твой адрес. Сколько мыслей в тот момент возникает. Почему именно я? Что, другой белой вороны не найти? Я что, остался прежним? Что за странное поведение?
Да, Кентин тогда вернулся и это было равносильно новому ученику… Точнее будет сказать, двум. Тем долбанным близнецам, что вечно старались задеть его, пошутить над ним. А младший, Алекси, так вообще не давал Кентину прохода.
С тобой я учился принимать себя и смотреть на ситуации под совершенно новым углом. Ты показал мне, как наслаждаться жизнью. За время, проведённое в твоем обществе, ты, неосознанно для меня, стал смыслом моего существования.
Это так раздражало, что он стал постоянно прятаться в спортзале. И тебе тайное место, и зона для постоянных тренировок.
Однако место его обитания быстро раскрылось, и, несмотря на это, толпы девчонок не было видно. Один лишь Алекси сидел на трибуне и, кажется, считал каждый подход, потому что когда Кен делал передышку в тридцать секунд, этот странный парнишка скандировал: «Давай, Кентин, ты можешь!»
Да, после одной из тренировок они даже молча сидели. Кентин, откинувшись на стену за своей спиной и переводя дух, Алекси - завороженно смотря на него. В тот момент, на удивление, он не слышал от парня ни единого тычка или подкола. Ни одного слова. Тот как будто превратился в мраморную статую, застыл, и казалось, даже перестал дышать. Кентин тогда решил первым наладить какой-никакой мир, не понимая, какой черт его дернул так поступить.
И даже в часы расставания я подсознательно готовился к новому дню, к очередному дню, в котором снова увижу тебя. Каждый проведенный вместе день я буду помнить. Я понимаю, что завтра я уже не увижу тебя, не услышу звенящий, как колокольчики весной, голос, не почувствую запах твоих волос.
Шатен щелкнул голубоволосого по носу и достал пачку с печеньем. Его любимое, шоколадное. Послышался легкий шелест открываемой пачки, и в следующее мгновение он протянул ее Алекси, предлагая. Видел ли он когда-нибудь большей ласки и преданности во взгляде? И только из-за печенья…
Мелкий почти прошептал «спасибо», и больше ни один из них не проронил ни слова. Они сидели так больше часа. Даже не пытаясь заговорить, каждый был занят анализом сложившейся ситуации. Странным было уже то, что Кентин не проявил сопротивление на тот факт, что посягнули на его личное пространство, а Ал умудрялся сидеть молча. И это не потому что ему нечего было сказать. Кажется, в таком случае говорят - перехватило дыхание. Но это не напрягало, наоборот, по телу разлилось странное, неузнанное ранее тепло. Эта заноза умудрялась давать спокойствие и тепло вместо колкостей, на который «бравый солдат» слишком реагировал.
Я не понимаю, что стало происходить между нами. Я не хочу накручивать себя, и не желаю причинять боль тебе, Алекси".
Кентин почувствовал тяжесть на своем плече и склонил голову набок. Парень умудрился уснуть. Голова парнишки покоилась на плече шатена. Голубые пряди, похожие на летнее небо, разметались по белой рубашке Кена. Тот осторожно дотронулся, легко заправив за ухо прядку, упавшую на лицо. Ему показалось, что спящий дрогнул, но сон его оказался достаточно крепок. Кен тяжело вздохнул, но не пошевелился. Так они просидели еще час или два, после чего Алекси вскочил как ошпаренный и, извинившись, пулей вылетел из спортзала.
На следующее утро он не объявился в школе, и Кен вздохнул спокойно. Целый день был в его полном распоряжении, никто не пытался подшутить или пристать, никто не пытался сказать обидного слова, которое подействовало бы как красная тряпка на быка. И все же к концу уроков он понял, что день не задался. Не было форы, как не было и настроения. Уроки показались вечностью, по сравнению с обычными днями. Он то и дело сверлил парту голубоволосого взглядом. В итоге это не укрылось от взгляда Катрины, и она вставила свои «пять копеек». Девушка со смешинкой в голосе сообщила, что близнецы заболели. Дальше парень ее слушать не стал.
Так прошел день, а за ним и следующий, и целая неделя. Кентин был словно робот с заданными командами. Утро — подъем, сборы, поход в школу. День — уроки, обед, какие-то разговоры, в которых он не принимал участия. Вечер — возвращение домой, уроки, которые никак не желали быть сделанными. Ночь — попытка уснуть и забыться. И так по новой, один день сменял другой. Кентин прекрасно помнит этот ураган странных для него чувств. Но даже он не мог представить, что сможет их испытывать к этому странному мини-урагану. Ни тогда, ни сейчас.
***
Кентин грустно улыбнулся, поставив последнюю точку. Письмо было окончено, но не покидало чувство, что главное в тексте отсутствует. Парень пробежался по написанному глазами еще несколько раз и ничего особого не обнаружил. Но что-то ело изнутри, выворачивало внутренности, пожирая их. Несмотря на достаточно теплое начало осени, его пробила мелкая дрожь. В момент тело сковала разъедающая досада. Он же мог вовсе сделать иначе? Нет, не мог. И он это знает.
Дело не в одобрении, дело в нём самом. Он не мог так просто придти сейчас и сказать тому, кого отвергал всем нутром, что он ошибся. Он не мог остаться с ним и чувствовал в этом вину. Он бы многое отдал, чтобы именно сейчас появился Алекси и вновь съязвил что-нибудь. Что угодно. А он, Кентин, заглянул бы в эти светящиеся озорством глаза и остался бы. Просто остался. Где-то здесь, где-то рядом.
"Сегодня я уезжаю, чтобы не тешить обоих лишними надеждами".
На горизонте показалась мужская фигура. Грузная и слишком высокая, для того, кого он действительно ждал. К нему направлялся отец. Кен тут же поднялся и отдал честь. Мужчина похлопал его по плечу и одобрительно улыбнулся. Все-таки для собственного отца Кен — гордость. Теперь. Теперь он — мужчина.
Парень бросил еще один взгляд вглубь холла и, опустив сложенный вдвое листок в один из шкафчиков, направился вслед за отцом. Он снова покидал школу. Ему нужно было время. Он знал, что покидает эти стены на несколько лет, и даже не представлял, что бы могло выдернуть его с горячей точки обратно. Он покидал школу молча. Открой он рот, он бы уже не сдержался. Но он не имеет права причинять еще больше боли своими сомнениями.
"Сколько бы ни прошло времени, и где бы я ни был, ты будешь в моём сердце всегда".
Кентин.
