Butterfly

Тодо кажется, что его грудь стянута обручем. Стальной лентой, не позволяющей вдохнуть. Его лёгкие горят и разрываются. "Хэй, Маки-чан!" Крик в пустоту. Настолько громкий, что, кажется, из ушей кровь пойдёт. Настолько отчаянный, что разрыдаться хочется. А Макишима молчит. Тодо думает, что он его ненавидит. Он рассказывает Макишиме всё. Абсолютно. По крайней мере – старается. О врачах, о тонких запястьях, запахе гуаши и свободе. О бабочках, которых он пытался поймать прошлой ночью. И совсем немного об обруче. Самую малость. Но, "я буду в порядке, Маки-чан, честно-честно!" И, кажется, голос на секунду срывается. Маки-чан зачем-то ставит будильники на 4 утра. И пьёт кофе. Горький, совсем без сахара. И до ужаса крепкий. Слишком много кофе. Тодо в ужасе от этого, ведь "Маки-чан, это вредно для сердца". А ещё Макишима старается отучиться пить из трубочки. У него плохо получается. И читает скучные книги, которые задают в школе. Тодо всё ещё рассказывает. И на этот раз, действительно обо всём. О гуаши зелёного цвета, "так похожа на твои волосы, Маки-чан". О персиках и вселенной. О бабочках, которых он пытался поймать этой весной. Тодо никогда не курил, но хочется. Аракита говорит, что он идиот и "кто вообще затягивается в первый раз". А обруч, кажется, сжимается сильнее. И Тодо, на самом деле, кажется что он – идиот. Ему это даже нравится. Тодо провёл в больнице всего четыре дня, но по его расчётам – год. И Маки-чан, кажется, действительно ненавидит его. Он даже не ответил ни на одно письмо. Кажется, даже не распечатал их. Джинпачи слишком поздно понимает, что Маки-чана нет. Да и он, на самом деле, ненавидит бабочек. Абсолютно всех. Ненавидит себя, эти сигареты и гуашь. Аракиту, и даже немного Маки-чана. Его губы опять кровоточат, а он снова понимает всё слишком поздно.