Обратный ход

Дни в капище шли друг за другом, сливаясь для Кощея в единое, едва ли отличающееся красками полотно. — И чего мы тратим его силы на простое травничество? — бурчал Ратибор, наблюдая за тем, как юноша таскает из леса корзину за корзиной, оттесняя в лекарской избе все больше пространства, — раз уж взяли под крыло, так пусть учится скорее! — Ему нужно восстановиться…пусть занимает руки привычным и знакомым, — мягко возражает Божен, смотрящий за тем, как Кощей мог часами стоять у стола с травами, сортируя бутоны, листья и соцветия, смешивая мази и настаивая отвары, иными словами, делая всю ту работу, что иным молодым волхвам казалась скучной и рутинной. Божен был прав в том, что это успокаивало юношу — и в делах он стремился забыться, унять сосущую грудь и душу тоску. Было ли ей имя? Разочарование, тревога, страх неопределенности? Или все это лишь иные прозвища печали, именующие собой разбитое сердце? Меж Кощеем и остальным миром была тонкая, туманная дымка. С того дня, как ноги его пересекли границу бывшего когда-то домом княжества, все чувства словно заморозились, скованные оцепенением рассеянного равнодушия. Он исправно исполнял все поручения, что давали ему старшие волхвы, но наставники с досадой подмечали, что лиловые глаза были не то пусты, не то покрыты пеленой — мыслями Кощей явно был далеко, и не прикладывал ни малейшего усилия, чтобы завести не то, что дружбу, а хотя бы знакомство с окружающими его людьми. — А что ты умеешь? Какая у тебя сила? — с любопытством вопрошают подсевшие к нему за трапезой в одни из первых дней пребывания в капище другие молодые волхвы. — Лечить могу, — коротко бросает Кощей, и этой репликой собеседники не удовлетворяются — травы прикладывать наука невеликая, — И в сны людей проникать еще. Навязывать всякие видения, мысли… Менять их намерения. — В сознание проникать? — неуверенно повторяет один из них. — Вроде того, — пожимает плечами Кощей, — Я не знаю, как это правильно называется. — Через прикосновение и заговор можешь? — Да нет, на расстоянии тоже, — и он наконец поднимает глаза на говорящего с ним, замечая на лице того смятение, — А что? — Ничего, — не без удивления, оттененного скепсисом, отвечают ему, — Такое немногие могут… «Что-то не так?», — размышляет Кощей, — «Что-то не так», — резюмирует он, с досадой наблюдая тихие перешептывания и долгие взгляды, что тут же отводят, в лучшем случае одаривая его неловкой улыбкой. «Ладно, не в первой…», — вздыхает он, опуская лоб на сложенные локти — «Даже тут выбиваюсь». Ему было невдомек, что для всех здесь он загадка, молчаливая фигура, на которую порой старшие волхвы не гнушались тратить час, а то и больше, объясняя что-то один на один. И то, что для Кощея было следствием его глубокой, печальной погруженности в себя, иным со стороны виделось флером загадочности, возможно даже с толикой высокомерия. Но кое-кто, высказавший желание познакомиться с ним больше положенной вежливости, все же нашелся. — Привет! Я Плаша! — во время одного из вечерних кругов вокруг костра — обязанность являться туда юношу, к слову, едва ли радовала, — к нему подсаживается невысокого роста курносая девица, со смешным, округлым лицом и мягкими, покатыми плечами. Будь у него желания думать об этом глубже, он бы удивился, полюбопытствовал — единственная девушка в капище, как она вошла во служение? Но эта мысль ускользает от него, зато торчащие в разные сторону рыжие пряди отдаются уколом в глубине груди. — Кощей, — коротко отвечает он, едва поворачивая голову в сторону бодро тараторящей девушки. — Я подумала, ты новенький совсем, хочешь, покажу тебе получше, что есть вокруг капища? Я видела, ты ходишь за травами, а чуть дальше отличная… — Нет, — твердо произносит юноша, прерывая звонкую девичью трель. — Нет? — с некой растерянностью переспрашивает Плаша. — Не люблю рыжих, — сухо бросает Кощей, поднимаясь на ноги, — и вообще дружбы не ищу. — Эм…а я высоких не люблю! — скрывая за широкой улыбкой неловкость и растерянность, радостно и торопливо возвещает Плаша, — и…и высокомерных! Мы отлично сочетаемся друг с другом! На эти реплики юноша не реагирует даже бледным призраком улыбки, молча уходя прочь. «Тяжелый же у него взгляд», — вздыхает Плаша, — «Давящий такой и…грустный?». — Ты все же будь с ним поосторожней, — произносит наблюдавший за картинной со стороны Ярослав, — мало ли, что у него на уме. «И почему его вообще пустили!», — со смятением размышляет он, подмечая краем глаза раскол меж старшими волхвами, не все из которых одобряли это решение. — Ему просто тяжело, — хмурится девушка, припоминая просьбу Божена приглядеть за Кощеем по возможности. — Он хмур и молчалив, но плохо будет, если совсем замкнется в себе, — произнес тот несколько недель назад, отведя ведунью в сторону и кивая на тогда еще незнакомого Плаше темноволосого юношу, — Посматривай за ним, хорошо? — «Оба они тут как белые вороны…хорошо бы помогли друг другу», — думал Божен, всматриваясь в бодро и воодушевленно кивающую девушку. Однако завязать даже скромное приятельство с Кощеем было действительно непросто. Даже когда старцы постепенно стали вовлекать его в учение наравне с остальными, он лишь послушно следовал указаниям, но едва ли заводил беседы помимо необходимой. — Мне все равно с кем, — равнодушно пожимает плечами Кощей, когда другие молодые волхвы бодро объединяются для очередного данного им задания, а он так и остается стоять, не сделав ни к кому шага навстречу. Ярослав бросает на него короткий, задумчивый взгляд, но все же предпочитает знакомого и привычного товарища. — Я пойду с ним! — бодро возвещает Плаша, выступая из ряда. — Хорошо, — кивает Божен, — Объяснишь заодно, что нужно делать? Ведунья активно кивает, и подавив тяжелый вздох, рвущийся из груди, Кощей следует за ней. — Почему ты увязываешься за мной? — спрашивает он, пока они плутают меж деревьев. — Я единственная девушка в капище, на меня так часто косятся… — начинает рассуждать Плаша. — И причем тут это? — помрачнев, вопрошает Кощей. — Эм…ну а ты вошел во служение взрослым, — она неловко улыбается, — такого почти никогда не бывает, еще и родился не на этих землях… Со мной тоже не то, чтобы общаются, и я подумала… — Если ты хочешь подвести к мысли, что отбросам и второму сорту лучше держаться вместе, то уволь, — резко прерывает Кощей, ощущая, как внутри вновь поднимается волна раздражения, — Предпочитаю быть один. — Я не называла тебя вторым сортом… — растеряно отвечает Плаша. «Такой озлобленный», — огорченно думает она, опуская голову и дальше следуя за юношей молча, — «Но нельзя всегда быть одному!». Кощей, скосив короткий взгляд через плечо, испытывает прилив досады, все так же отливающий все тем же раздражением — резко осаженная спутница выглядела понуро. «Ага, знаем мы этих…милых и добрых», — хмыкает он, отгоняя оттенки сомнительных сожалений и подмечая краем глаза темное пятно, что рябит глаз, расплываясь не на земле, но в нескольких сантиметрах выше. — Здесь, да? — Ага, — коротко бросает Плаша, опускаясь рядом с темной массой на колени. — Я не знаю, что нужно делать, — произносит Кощей, поднимая глаза на ведунью, — Это… — он касается края пятна кончиком пальцев, на что ведунья испуганно охает. — Ничего, я объясню, не трогай только! — Плаша сразу ободряющее улыбается, словно и не была брошена в нее пару минут назад очередная злая и колкая реплика, — Смотри, вытягиваешь руки вперед ладонями вверх, ну или вниз… — она поднимает глаза к лицу Кощея, — Нужно взяться за руки, дыры всегда закрывают в паре, на всякий случай, чтобы сбалансировать и подхватывать, может стать плохо, дурной морок нахлынуть… Вздохнув, юноша следует ее указаниям, накрывая пухловатые, мягкие ладони, своими. — А теперь представь, что мы сшиваем ее, ты со своей стороны — я со своей, — добавляет ведунья. — Что это вообще такое? — спрашивает Кощей, когда им достаточно быстро удается справиться с делом, во многом потому что его с его стороны темное пятно затягивалось почти мгновенно. — Провал в межмирье, — поясняет Плаша, окидывая взглядом длинные пальцы, — «Да…понимаю почему Ярик так косится на него, сила действительно немалая», — Опасно, когда они появляются, души и духи могут запутаться, провалиться туда, где быть не должны. — Понятно, — кратко отвечает он, мысленно размышляя о том, что раньше такого не встречал — в том числе на той самой иной стороне. После они бродят по лесу еще несколько часов, находя пятна и больше, и меньше первого. — Хм…так много никогда раньше не было, — хмурится Плаша, стирая с побледневшего лба испарину, — Еще и так близко к капищу. «Раньше не было…», — мысленно подмечает Кощей, не меняясь лицом. Но гипотеза у него имеется, и выведав момент, он подходит к Божену с тихим вопросом. — Это происходит, потому что Чернобог больше не заточен в межмирье, верно? — Да, — спустя паузу волхв кивает, и юноша замечает на покрытом морщинами лице тонкую тень тревоги, — Это пока не твоя тревога, но не произноси его имя лишний раз. Не сказать, что Кощей испытывал глубокое чувство вины — быть может, от того, что не вполне осознавал далеко идущие последствия поступка, а быть может от того, что все еще пытался примириться с тем, что поступок этот никак не помог склеить разбитое, вернуть былое, а стал лишь финальной чертой под чередой бед, валившихся на голову. Но глубокие и долгие взгляды, что порой кидали на него старцы, и внутренняя интуиция подсказывали — нечто маячит на горизонте, что-то, что может быть опасным и поколебать спокойствие, что за многие поколения люди легкомысленно считали незыблемым. — Будем тренироваться выстраивать защиту, — в один день объявляет Ратибор, выводя всех на широкую поляну, — Мы уже делали так, на это требуется много сил, но попробуем снова. — Нужно сосредоточиться на хорошем воспоминании, — поясняет Божен Кощею, — на самом светлом, и перенести это чувство в дух вокруг себя. Оглядевшись, он видит других волхвов, что, коснувшись земли, с легкостью создают вокруг себя прозрачную дымку. У кого-то она плотная, как туман, у кого-то — почти прозрачная, зато расходящаяся вширь на несколько аршинов. «Хорошее воспоминание…», — со смятением думает юноша, опуская ладони на землю. В животе закручивается неприятный холодок, и все же, прикрыв глаза, он пробует. Первое, что приходит в голову нестройным роем — воспоминания, которые он с примерно одинаковым упорством отгонял и лелеял в своем сердце. Мощные ладони опускают на его плечи шубку, мужчина напротив него улыбается, смеется, сильные руки подхватывают за талию, с легкостью поднимая от земли. Княжеские руки скользят над шахматной доской, а он ласково смотрит на него исподлобья, изучая и подмечая каждую деталь лица. Горячие уста касаются его рта, пальцы зарываются в волосы, и в ухо льется шепот, заставляющий глаза наполниться влагой. Были ли в его жизни дни счастливее? Это ускользает, открывая место другому дню — выжженым где-то в глубине шрамом, что едва рубцуется. Оплеуха, щека горит, волосы болезненно тянет, лицо впечатывают в стену. — Как ты вообще посмел? Ты, раб, просто купленная скотина? Забыл, откуда я тебя забрал?! Все, что у тебя есть, дал тебе я, и это твоя благодарность?! По лицу течет кровь, больно, но еще больнее — в груди. Кощей, сцепив зубы до скрипа, морщится, стремясь найти еще что-то, что-то, что не связано с князем. Он медленно и аккуратно расчесывает волосы своей госпожи. Легкий смех, под ногами — разгоряченная от солнца плитка, и павлины разбегаются прочь, напуганные их игрищами. — Беги быстрее, — за спиной раздается женский смех, — А то не догонишь ее! Солнце меркнет, вокруг — темная, прохладная ночь. Он просыпается один, в этой сухой и жаркой днями пустыне, он один, и никто не придет за ним. Всю его преданность оценили недорого — парой золотых серег и монет. «Нет, нет! Не они!», — юноша мотает головой, прогоняя и это воспоминание, — «Другое!». Его учитель мягко, ободряюще улыбается ему — новое дело спорится в руках, и сначала осторожные и сухие, а после более теплые наставления помогают освоиться. — Думаю, мне тебя боги под конец жизни послали как сына… А князя ты береги… Сухая рука ослабла, уже едва может сжиматься на его ладони. «Знал бы ты, как я оказался далек от всех твоих наставлений, Ратко…», — с горечью мелькает в его голове. Прикусив губу, Кощей зажмуривается, едва замечая, как руки, уложенные на землю, становятся горячими. Вокруг него и всех остальных волхвов в мгновение ока возникает круг темного, почти черного пламени высотой в два, а то и три мужицких роста. — Это… — он замирает, с опасением ловя тревогу в глазах всех окружающих, — Это может служить защитой, — торопливо добавляет юноша в ответ на нахмуренный лица старших волхвов. — Да, — кивает Божен. — Но это не то, что нужно, — поджав губы, произносит Ратибор, и движение его сухой ладони заставляет стену из пламени исчезнуть, — Это не должно идти из гнева, нужно сосредоточиться на совсем другом! «Да будто я не понимаю!», — с отчаянием думает Кощей, ощущая как все взгляды устремлены на него. И хотя многие из них смотрят с сочувствием, юноша едва ли может ощутить его в действительности. Грудь сдавливает чем-то холодным, неприятным — хочется извиниться за очередное сооруженное своими руками недоразумение и одновременно внутри вспыхивает злость. Будет ли место, где его наконец станет достаточно? Или, наоборот, где его не будет чересчур? — Прости, я…я не могу, — поднявшись на ноги, произносит Кощей, и с лицом ровным уходит прочь, и торопливость его шагов выдает смятие. «Смотрят еще все… Как на диковинку какую-то! Или как на убогого, который с такой простой вещью справиться не может!», — думает он. Но те мысли лишь хлипкая, тонкая перегородка, которой он силится закрыться от того, что есть причина его действительной боли. Что он за человек такой, что даже самого жалкого хорошего воспоминания не смог наскрести? — Кощей! Стой! — однако почти сразу, даже не дожидаясь реакции старших, за ним бросается Плаша, — Да стой же, Кощей! Все в порядке? Ты расстроился, да? — тараторит девушка, — Это нормально, что не получилось с первого раза! «Какая же она доставучая, как банный лист! Что ей надо от меня!» — со злостью думает Кощей, сжимая ладони в кулаки, — «Почему просто нельзя оставить меня в покое! Все прочие же могут, почему она нет!» — Послушай, — он резко разворачивается, обнаруживая за своей спиной торопливо двигающуюся к нему девушку, — Если твоя жизнь была полна радости и счастья, то я ужасно за тебя рад, иначе вообще трудно представить, как можно быть такой тошнотно улыбчивой! — со злостью цедит он сквозь зубы, — И ходить все время с таким юродиво- довольным выражением лица! — в этой реплике полный злости юноша передразнивает и приподнятую интонацию Плаши, и выражение лица, что в его представление трансформируется в уродливую, перекошенную гримасу, — Но я не такой, не такой как ты, поняла?! И хватит пытаться пожалеть меня, подружиться! Ничем хорошим это не кончится, — оскалившись, Кощей делает шаг к ведунье, одаривая ледяным взглядом снизу-вверх, — Была раньше тоже одна добренькая, все в подружки набивалась, ходила вокруг да около, да только вот… — И что же с ней случилось? — глухо и тихо спрашивает девушка, чувствуя, как гневный лиловый взгляд буравит ее насквозь, забираясь под кожу иглами. — Ничего хорошего, — бросает Кощей, и, отступив от Плаши, вновь движется в сторону чащи, наобум, подальше от капища и его служителей. «Да что со мной не так?!», — думает он, прикусывая губу и поднимая глаза в темнеющее небо. Звезды, как и всегда, молчат. — Я…кажется, мне не место здесь, — устало произносит он, приходя к старшим волхвам уже ночью, после долгих размышлений и брожения по лесу. «Но отпустят ли они меня?», — одновременно с тем размышляет Кощей, — «Да и куда идти?..» — Почему ты так думаешь? — мягко произносит Божен, поглаживая седую бороду, — Ты очень быстро обучаешься. Неужели одной неудачи достаточно, чтобы опустить руки? — и старец даже лукаво подмигивает ему. Он догадывался, что неудачами юношу едва ли можно было испугать, а значит причина могла быть куда сложнее и серьезней. — Да, в смысле нет, — Кощей хмурится, неловким жестом потирая лоб, — Но…не знаю, трудно сформулировать. «Не в трудностях дело…», — размышляет он, отводя глаза в сторону, — «Я словно бельмо на глазу здесь, и …сам ведь виноват, ни с кем не говорю, не знакомлюсь, просто не могу, не удивительно, что меня считают странным…». — Ты ушел, потому что не смог найти достаточно хорошего воспоминания? — Вроде того, — пожимает плечами юноша. «И…столько злости внутри», — добавляет он мысленно, невольно касаясь груди, — «Если я хоть немного думаю об этом… Все было таким бессмысленным, таким бесполезным… Ничего, во что я вкладывал столько сил, не стоило того». — Ты хорошо помнишь свое детство? — Нет, — мотает головой он, — Я…не помню вообще до весны седьмой- восьмой. — Хочешь попробовать вспомнить? — Можно, — решается- таки он, движимый не то любопытством, не то отчаянной попыткой зацепиться хоть за что-то. — Ложись на скамью и закрой глаза. Кощей следует указанию. Божен же поджигает несколько пучков трав, и, уложив ладони на юношеские виски начинает тихо шептать, и этот шепот погружает Кощея в зыбкую, пограничную дрему. Место, очень далекое от этого — там ярко светит солнце, вокруг высокие деревья, на которых листьев почти нет, лишь у самой верхушки. Сладкий запах чего-то терпко-цветущего, рядом — журчание быстрой и мутной реки. Перед ним — девушка, одетая в простое, местами затертое платье, с деревянными бусами на шее. А он одновременно видит себя со стороны, и он же маленький коротко стриженный мальчик, что делает первые неловкие шаги, переваливаясь с ноги на ногу. — Рэн…какой ты молодец! — смеется девушка, и он осознает, что это совсем другой язык, и так странно понимать его, — Такой умница! — подхватив его на руки, она целует его лоб и щеки, а он обхватывает ее шею, крепко вцепляясь в бусы. Становится тепло, но картина распадается, словно расколотая от неосторожного удара глиняная посудина. Кощей видит себя сидящим на пыльном крыльце, впившимся в горизонт — этот мальчик уже чуть старше, но всего на пару лет. Рядом снуют какие-то взрослые и дети, его пытаются отвлечь, увести, но насупившись, он упрямо остается на месте. Тревога нарастает, в глазах начинает щипать, и совсем не от пыли, сметаемой ветром. — Нет! — и его вскрик заставляет воспоминание рассеяться — он снова в избе волхвов, и горячий воздух, что еще недавно ощущался таким реальным, оглаживал кожу, исчезает. — Все в порядке? — с тревогой переспрашивает Божен, — Что ты увидел? — Я… Не знаю, — резко сев на лавке, он пытается выровнять дыхание, — Наверное, не стоило этого делать. Я…я лучше пойду, ладно? — и даже не дожидаясь ответа, Кощей, стремительно поднимается на ноги, уходя прочь. «Рэн…», — он мысленно пробует это имя на вкус, и оно ощущается чем-то холодным, чужеродным, — «Нет, все это…как будто в прошлой жизни, не мое. Уже мертво», — и поморщившись, он идет к колодцу, набирая ведро воды и умываясь, словно желая отчасти смыть увиденное, — «И она совсем не похожа на меня, та девушка, и очень молода, быть может даже слишком, чтобы быть матерью… Видимо, в отца пошел, кем бы он ни был». И все равно, увиденное было горько и трепетно в равной степени. Нахмурившись, Кощей растирает мокрое лицо ладонями, бросая взгляд в сторону изб. Но вместо этого идет в противоположном направлении, к лесу. Дойдя до поляны, на которой есть значительное пространство, он опускается на колени, укладывая ладони на землю. «Злость и ярость тоже можно контролировать», — думает он, и сделав глубокий вдох, сосредотачивается. Спустя пару мгновений перед ним возникает высокая стена пламени. Раскрыв глаза, Кощей окидывает результаты своего труда взглядом, а после касается их ладонью — его пламя не обжигает. Еще несколько минут — и он может уменьшать и увеличивать высоту огня, делать его почти прозрачным, едва заметным постороннему глазу. «Когда кому-то понадобиться защита, я смогу ее обеспечить», — резюмирует Кощей, избавляясь от созданной границы без особого усилия, — «Даже если и не так, как все остальные». С чувством удовлетворения, не лишенного оттенка горечи, он возвращается в капище, что все еще едва ли вызывало у него ощущение дома. Кощей идет и мимо круга идолов, и мимо изб, пока не добирается до самого дальнего угла. — А тебе тут нравится, да? — с легкой улыбкой протягивает он, наблюдая за лебедем, что с немалым удовольствием облюбовал пруд недалеко у раскидистого дуба на самой околице у кромки леса. «Можно побыть еще. Перезимовать. А потом…уйти я всегда могу. Успею научиться всякому…», — вздохнув, он обхватывает предплечья руками, — «Не станут же они меня силой удерживать, верно? Или заставят это…как он там говорил? Искупление…». С такими мыслями он заходит в воду, и, подхватив подплывшую к нему птицу, обнимает ее, зарываясь пальцами в белые перья. Так дни идут дальше — и Кощей во многом остается для всех холодным и нелюдимым, таинственным юношей, что нагоняет то, что другие учили годами, за седмицы. Божен допускает его до некоторых книг, обучает рунам, и он впитывает все, как иссушенная солнцем ткань впитывает воду. Юноша даже начинает привыкать и к капищу, и к новому окружению, пока в один день привычная рутина не нарушается. — А что за суета? — спрашивает он, когда, возвратившись с многодневного сбора трав подмечает в капище непривычную суету. — Да князь тут явился, с бурым медведем на знамени, — отвечают ему, — вон, идет как раз. — Ага, с медведем на знамени…- рассеяно произносит Кощей. «С медведем…», — мысленно вторит он, опуская корзины с травами на землю. И подняв глаза он видит того, кого уже не чаял встретить. — Эй, Кощей, ты чего? — его тянут за рукав, и отмерев, юноша переводит взгляд с приближающейся к нему фигуры на лицо волхва, а после резко бросается в противоположную сторону. «Нет! Нет!» — он стремглав бежит, почти не различая дороги, не чуя под собой земли. Лес мельтешит ветками, плутая, а не закрывая, и споткнувшись о корень, он встречается носом с землей, — «Нет, нет, нет», — сглотнув, юноша переворачивается на спину, болезненно морщась, — «Он… Не может быть! Не хочу!». В груди словно кончается воздух, а виски расходятся болезненным гулом, и Кощею требуется очень много усилий, чтобы сесть и сделать нормальный вздох. Сколько секунд он смотрел в это лицо? Буквально пару мгновений, а чувство — будто молнией все тело пронзило. «Так…все нормально…», — думает он, опираясь рукой на дерево и поднимаясь на ноги, — «Зачем он явился? Все-таки убить? Или…». Но в попытке спастись он загоняет себя в тупик, ведь тот, кто явился по его душу, не посчитал зазорным отправиться вслед. — Вот ты где, Галчоночек мой, — над ухом раздается до боли знакомый голос, и как же давно он не слышал в нем таких ласковых интонаций, — И куда так испуганным зайцем убежал, а? Князь стоит прямо перед ним, во всей парадной красе — не видение, не морок, не сон. Протяни руку, коснись — и наткнешься на теплую человеческую плоть — Ты хотел меня убить, — шепчет Кощей, отступая на несколько шагов назад и упираясь острыми лопатками в дерево, — Я знаю! Но это обвинение, брошенное резко осипшим голосом, Мстислава едва ли смущает. — Хотел, ошибся, ты здорово напугал меня, Галчонок, разве ты сам не понимаешь? Сжег конюшню, творил не пойми что, — улыбнувшись, мужчина в мгновение ока сокращает то расстояние, что юноша отвоевал для себя неимоверным усилием воли, — Говорил не пойми как… Но теперь я вижу, что ты вернул себе здравый разум, — сильные ладони с чувством полного права ложатся на его талию, притягивая к себе, — А я, пока тебя не было, я все понял. Мстислав подхватывает его подбородок, задирая голову и вынуждая смотреть глаза в глаза. — Как я могу позволить уйти тому, кого люблю? — протягивает он, проскальзывая кончиком пальца по подрагивающим устам, — Даже если он наломал таких дров? Эта фраза заставляет все внутри юноши рухнуть. Порывисто выдохнув, Кощей укладывает дрожащие, заледеневшие от волнения руки на мужское лицо, и из последних сил сосредоточившись. Так или иначе, встреча с Темным Божеством не прошла для него даром, как и попытка избавиться от ее последствий — теперь взор его был зорок как никогда, с пугающей легкостью мог проникать туда, куда может действительно заглядывать не стоило. И уже через пару мгновений лицо Кощея искажается болезненной гримасой. — В-врешь, — хрипло произносит юноша, — Ты врешь мне, княже… Ты сердце мне вырезать хотел! — Ты же скучал, я знаю, — тем временем шепчет князь, чью решимость вернуть себе верного слугу и полюбовника едва ли может что-то поколебать, — Я чувствую! Я тоже по тебе скучал, ты даже не представляешь как… По волосам твоим вороным, — жаркий шепот продолжает обжигать шею и ухо, в то время как сильное тело вжимается в него плоть к плоти, — По глазам люпиновым, колдовским…по щебету твоего голоса, — И не только по щебету, — хмыкает Мстислав, прикусывая мочку его уха и выразительно сжимая ладонь на ягодице, отчего Кощей вздрагивает всем телом, ощущая, как по спине стекает холодок, и одновременно тело бросает в жар. — А как же все другие? — сипит он, пока язык проходится плетью от ключиц по кадыку. — Другие? — с искреннем непониманием переспрашивает мужчина, едва ли замедляя свои ласки. — Все твои другие любовники, — Кощей одаривает его горьким взглядом исподлобья. — Не дури, о ком ты? — хмыкает князь, — Они — мимолетное, неважное. Я даже имен их порой не запоминаю, они — мелочь, а вот ты…особенный, единственный, мой Галчонок… «Я не…», — думает он, прикрывая глаза и прикусывая губу, а тело предательски подается на встречу, покорно следуя за знакомыми руками. И пусть власть этого мужчины над ним уже не была та, что прежде, не было на шее рабской гривны, он снова ощущал себя тем же мальчишкой, которого зажимают у колодца. Все в Кощее замирает, одновременно полыхая и леденея, и он не в силах сопротивляться, не в силах выдавить из себя даже слабого, сиплого «нет». — По что тебе эти волхвы, Кощей, — а княжеские руки уже ушло задирают длинную рубаху, оглаживают кожу шершавыми от оружия ладонями, — Возвратись, все тебе прощу, забудем все, — жаркий шепот бежит по крови сладким, парализующим ядом, — Хочешь, избу тебе новую лекарскую отстроим? А хочешь, прямо рядом со мной в тереме покои твои будут? Советником своим сделаю, встанешь по мою правую руку! — Я… — робкая попытка ответить прерывается глубоким, страстным поцелуем, что прижигает каленым железом. Все тело пылает, распадаясь мелкой дрожью, пока, подхватив за бедра, Мстислав не приподнимает Кощея от земли, прижимая к себе еще сильнее. Чужие уста пожирают его, чужие руки оглаживают, сжимают, поглощают. Он маленькая точка, сжавшаяся до пределов пространства, не имеющая воли, не имеющая силы. Руки скользят на плечи, лодыжки смыкаются на пояснице, и юноша не различает ничего, кроме ровного гула в ушах, в котором преломляется дыхание, смешанное с дыханием. — Эй! И князь, охваченный пылающей в крови страстью, тоже не сразу слышит этот голос, и говорящий с ним поднимает с земли шишку, бросая в спину, и наконец заставляя обернуться. -Пусти его! — за его спиной стоит ведунья, — Пусти его, говорю тебе! — Тебе? Ты, пигалица, вообще знаешь с кем разговариваешь? — снисходительно произносит Мстислав, окидывая Плашу тем взглядом, которым одаривают плешивого воробушка, — Не видишь, разговор у нас важный? «Разговор у него, конечно!», — со злостью думает девушка, бросая взгляд на стыдливо натягивающего задранную рубаху Кощея. — Ха! — Плаша задирает голову, делая решительный шаг к мужчине, — Князь ты или самый последний холоп, перед волхвами и уж тем более Богами все равны, — И моя власть здесь больше твоей! — твердо произносит девушка, благодаря всех Богов, что под сарафаном не видно ходящих ходуном колен, — Отпусти его. — А с каких это пор девки себя за волхвов считают? — хмыкает князь, и недобро улыбаясь, поворачивается к Плаше, — Шла бы ты отсюда подобру-поздорову. — А не то что? — задрав голову , храбро возражает она, ощущая как по спине бежит ледяной холод — крупный мужчина, воин с мечом наперевес никаких хороших ассоциаций не вызывает, поднимая темные и пугающие воспоминания, что живут даже не картинами — мурашками клокочущей тревоги по всему телу, и все же, она не отступает. — Ты разве не слышала, что я сказал? — хмурится Мстислав, и поджав губы, подходит к ведунье, укладывая ладонь на плечо и выразительно, крепко сжимая, — Иди- ка куда шла и не лезь. Но эту перепалку, которую князь уже вновь был готов прервать, намереваясь сделать шаг к Кощею, прерывает возглас одного из старших волхвов, подоспевшего к всеобщей суматохе: — Что здесь происходит? — Эта…девица прерывает очень важный разговор, — протягивает Мстислав, отнимая ладонь от ведуньи. <Плаша же, воспользовавшись заминкой и растерянностью на лице Мстислава, быстрым прыжком оказывается рядом с деревом, хватая юношу за локоть и стремясь оттащить в сторону. — Пойдем, — тихо шепчет она на ухо дезориентированному, замершему в сложном смешении чувств юноше. Однако, Кощей так же стоит, словно ноги к земле приросли, и не может отвести взора от лица, от карих глаз, чей блеск ошпаривает, как всполохи огня. — За то, что вы пытались сделать, еще и на святой земле, положено очень большое наказание, Князь, — быстро зло цедит сквозь зубы Плаша, прожигая мужчину выразительным, полным праведного гнева взглядом, — И не думайте, что можете завалить капище дарами и на все просто закроют глаза! — и она переводит взгляд на нахмурившегося старца. «Дары…принес дары…», -заторможенно думает Кощей, позволяя Плаше себя увести и ощущая на спине прожигающий взор карих глаз, — «Купить меня обратно?..» Он, опустивший глаза в землю, даже не понимает толком, куда девушка его завела, не узнавая первую попавшуюся на глаза ведунье избу, в которой, благо, никого не было. Отогнав всех любопытствующих с улицы, Плаша прикрывает дверь, с тревогой оборачиваясь на оледеневшего Кощея. — Я так его люблю…я так его…люблю…я все равно люблю его, — а тот даже не замечает, как произносит эти слова вслух, оседая на ближайшую скамейку. — Он ничего хорошего для тебя! — жарко восклицает девушка. Этот князь ей сразу не понравился — гость у порога Богов нежданный и не чаяный. — Кощеев, — поджав губы, роняет Ярослав, наблюдая за разговором Божена и мужчины. — Он служил ему раньше, да? — уточняет девушка, перехватывая выразительно приподнятые брови. Хотя князь пришел с щедрыми дарами, был обходителен и вежлив, да и просьба была у него всего одна — поговорить с Кощеем, интуиция подсказывала, что нечто не так. Когда Кощей — странный, всегда странный и нелюдимый Кощей бросился обратно в лес, едва услышав о госте в капище, Плаша, ведомая острым инстинктом, последовала за ним. И как оказалось, не зря. — Я з-н-наю, — и сглотнув, Кощей касается щеки, осознавая, что по ней течет слеза, — Но даже так…даже так, я на самом деле… Я как дурак, знаешь, я каждый день думал о нем, каждый чертов день, я мечтал, что он поймет, все наконец поймет, и придет за мной, скажет, что, — и еще один горячий, рваный вздох перерождается в сдавленный всхлип, он думает о том, что ему нужно замолчать, но слова прорываются помимо воли, словно птицы, что более не могут быть в клетке, — скажет что л-л-юбит… Скажет, что любит только ме-меня… Что придет… Рот юноши искажается в горькой, болезненной гримасе. Ибо порой нет мечты страшней той, что сбылась. — Ты хочешь уйти с ним? — подойдя к Кощею и опустившись рядом, с тревогой спрашивает Плаша. — Да, я…я хочу, я очень хочу. Но я не знаю. Не знаю…- вторит он, отчасти убеждая в этом сам себя, — Он… Он пришел и я…увидел все по-настоящему… и как бы я не хотел развидеть… «Все это не правда, это никогда не было правдой…», — мысли кружат в его голове роем жалящих пчел, — «Он говорит что л-ю-любит, скучал…не правда…не правда… Он просто хочет власти…он не хочет…не хочет меня по настоящему…», — слезы помимо воли продолжают течь из глаз, освобождая всю боль, что копилась и оседала внутри могильным камнем, — «Без своих сил я…я ничто для него…лишь один…», — он икает, ощущая как в груди, сдавленной всхлипами, почти кончается воздух, — «Один из сотен… И я знаю, чем все закончится, если я вернусь… Боги, за что, я не хочу этого знать, не хочу этого чувствовать и предвидеть!!!». — Я тут, Кощей, — ведунья тем временем кладет руку на спину, касаясь спутанных волос, — Я рядом с тобой. — Я жалкий, да? — резко повернувшись к девушке, почти что шипит Кощей. «Она…она точно презирает меня!», — думает он, вспоминая нелицеприятную картину, что разворачивалась только что в лесу. — Нет, ты не жалкий, — качает головой Плаша, — Совсем нет! Ты просто…запутался, такое бывает! — Я жалкий, — поджав губы, утвердительно резюмирует он, с яростью стирая текущие из глаз слезы тыльной стороной запястья. Они кажутся ему стыдными, подтверждающими его слабость и никчемность. Но порыв накричать на его благодетельницу, оттолкнуть утешающие его руки, тонет в очередном сдавленном вздохе бессилия. — Ничего, ничего. Он уйдет. Все наладится… — продолжает Плаша, робко поглаживая ходящую ходуном спину, — Я с тобой, я тут. — По-почему…ты такая добрая, — Кощей нервно икает, — я шпынял тебя в-в-в-се время, не ставил ни во что, а ты все равно… Ты рыжая, — и переведя было дыхание на мгновение, Кощей вновь всхлипывает, протягивая ладонь к солнечным прядям, — Как…как он… — Да я поняла уже, поняла, — слабо улыбается девушка, — Я тебе воды принесу, хорошо? У него нет сил осознавать эти простые действия, но он чувствует эту простую, непривычную себе заботу как еще один удар под дых, выдержать который с прежним безразличием он не может. Поэтому, когда Плаша возвращается с чашкой воды, он принимает этот дар, нервно глотает холодную, колодезную воду, и когда ведунья раскрывает свое объятье, позволяет себе упасть в него. — Я знаю, каково это, — тихо шепчет ведунья, поглаживая всклокоченные волосы. — Что? — Когда не можешь сопротивляться, — еще тише отвечает девушка, пока Кощей в изнеможении утыкается в ее мягкое плечо. На эту реплику Кощей не отвечает ничего, лишь поднимает глаза к девичьему лицу, на котором, тем не менее, встречает улыбку — ободряющую, и теперь уже не кажущуюся ему безмятежной и глупой. На следующее утро княжеский лагерь все еще подпирает границу капища, и поэтому его зовут в избу старших волхвов. — Он очень упрям, — произносит Божен, завидев юношу на пороге, — Ты должен сказать ему прямо о своем решении. «Прямо о своем решении… Он ведь не сказал, какое именно решение… Значит, думают, что я хочу уйти? Или обозначают, что никто меня тут и не держит?», — тот на эту реплику молча кивает, оставляя все размышления при себе. — Кощей, — Божен окликает его уже в самой двери, — Я бы мог сказать много слов, что склонили тебя в нужную нам сторону. Но это не будет иметь никакого значения, если ты не примешь это же решение в своем сердце, — и уже в который раз волхв дает ему ответ на вопрос, который даже не был озвучен. — Вы бы даже не попытались меня остановить? — все-таки спрашивает Кощей, окидывая старца настороженным взглядом. — Боюсь, что возжелай ты уйти — мы бы просто не смогли тебя удержать, — сухие уста расходятся в глубокой улыбке, — А если бы и смогли, это принесло еще больше бед. — И что, не скажете даже, что я должен исправить все, что наворотил? Что не имею права отринуть служение, что должен направить все силы на то, чтобы не дать Тьме, что я выпустил в явь, расползтись?! — в сердцах восклицает он, наконец выдавая толику своих размышлений, мучавших его между всеми поручениями, которыми он пытался заглушить голос тревоги. — Хороший воин может быть рабом, — спустя паузу спокойно отвечает Божен, и Кощей ощущает, как слепой взор смотрит не сколько на него, а прямо в самую сердцевину, — И хороший лекарь. Но не хороший волхв. Лицом юноша едва ли меняется, лишь уголки губ нервно дергаются от этой вкрадчивой фразы. Выйдя из главной избы, он садится на крыльцо, и обхватив колени локтями, опускает на них голову, замирая в этой позе на долгие минуты. После юношеская рука поднимается к волосам, доставая сокрытую в темных прядях Иглу. Еще несколько минут Кощей всматривается в причудливый узор ушка, а после переводит взгляд вдаль, на горизонт. Князь с малой дружиной расположился в лесу у капища, и он легко находит самый главный, широкий и большой шатер. Охрана пропускает его внутрь, и юноша обнаруживает князя и нескольких соратников, что сразу замолкают, увидев бывшего лекаря на пороге. Удовлетворенная усмешка, короткий жест повелевающей длани — и все посторонние выходят. — Ты должен уйти, — спокойно произносит Кощей, когда спустя пару минут они с Мстиславом остаются наедине. — С удовольствием, — замешкавшись лишь на мгновение, отвечает тот, в несколько широких шагов оказавшись рядом с юношей, — Но только с тобой. — Я хочу остаться здесь, — произносит он, ощущая, как сердце пропускает удар, отмеряя ложь, что царапает застенки души. — Разве такова цена твоей любви? — протягивает мужчина, сощуриваясь и обходя его кругом, — Так легко готов оставить ее позади? — Я снял оковы с Бога Тьмы, чтобы спасти тебя, Мстислав, — устало произносит Кощей, — И буду платить цену за свою любовь еще очень-очень долго, быть может, всю жизнь. «Которая сама к тому же обещает быть до ужаса долгой», — внутренне усмехается он. — Так если ты так дорого платишь, — руки мужчины ложатся на его бедра, притягивая к себе, — Зачем отказываться от нее? — и втягивают в жаркое, крепкое объятие. Эти касания все еще заставляют кощеево тело вздрогнуть, но теперь он может удержать эту волну, расходящуюся теплом и холодом, под контролем. — Только подумай, Галчонок. У нас может быть все, — горячий шепот обжигает шею, — Признаю, я был не прав, не понимал…какое сокровище на самом деле купил на том базаре, — руки мужчины ложатся на его грудь, прижимая к себе, а губы скользят по затылку, — С твоими силами и моими воинами, мы можем сделать княжество царством, что мир не видывал! «Забавно», — думает Кощей, прикрывая глаза, — «Он так алчет власти, что готов снова рискнуть…», — и юношеские уста расходятся в тоскливой улыбке. — А не боишься ли ты, что в моих силах будет это царство сделать своим? — протягивает Кощей, приподнимая бровь и оборачиваясь лицом к князю. Повисает пауза, в течение которой Мстислав внимательно всматривается в него, и со смешанным чувством горечи и досады юноша понимает, что слова эти хоть и были услышаны, но едва ли восприняты серьезно. — Тебе не оно нужно, — с легкой усмешкой отвечает князь, мягко опуская ладонь на его лицо, — А то, что нужно…я дам с лихвой, — подтверждая свои слова, Мстислав притягивает его к себе, касаясь губами губ. Поцелуй этот — кинжал по мягкой поверхности языка, распарывающий глотку, стекающий в горло. Но Кощей не отказывается от него, укладывая ладони на мощные предплечья, позволяя сильным рукам зарываться в копну волос и ложиться меж лопаток. Испивая этот яд до конца, запоминая напоследок его вкус во всех оттенках. — Говоришь, что все другие для тебя ничего не значат? — разомкнув касание, тихо произносит Кощей. — И имен их не помнишь? — Да, — кивает князь с удовлетворенной улыбкой, что явственно говорит о том, что он ощущает дело решенным в свою пользу. — А моего ты даже и не знаешь, — спустя долгую паузу с печальной улыбкой произносит Кощей, — «Он ведь и правда…не спросил даже его. Ни разу», — Уходи прочь, княже, — добавляет он, поглаживая рукой выделанную кожу княжеского облачения, в то время как на лице Мстислава проступает замешательство, — Я теперь волхв капища Белобога. И не гоже мне иметь подобную связь ни с девой, ни тем более с мужем, — и предупреждая возможные возражения, Кощей вновь касается уст князя поцелуем, легким, почти невесомым. На этот раз действительно последним — так же целуют уста мертвому, отправляя в путь к погребальному костру. — Силой ты меня с собой более не удержишь, а по своей воле — не останусь. «Уйду — сгину, всего себя отдам, а все равно моим по-настоящему не станешь», — думает Кощей, и прежде, чем уйти прочь, он, со спиной прямой и ровной, улыбается уже не своему князю короткой и печальной улыбкой. Выходя из шатра, он закрывает глаза, чувствуя, как горло стягивает удавкой, но вместе с тем нечто внутри лопается, как рана, что нагнаивалась, а теперь наконец очищается, обещая остаться шрамом. «Вот значит, как ощущается свобода…», — после думает он, наблюдая издали за тем, как бывший возлюбленный сворачивает свой лагерь, удаляясь с видом мрачным и раздосадованным, ощущая непривычный вкус поражения, — «Разве не должна она быть сладка? А на деле такая несправедливо…горькая».