Всё могло быть иначе

Как описать то, о чём я думал, проснувшись, в то время, когда ночь начала раскрываться перед первыми несмелыми лучами солнца, которые вскоре, набрав силу, разорвут её на кусочки-тени, как напоминание о ней?.. Первый вопрос, возникший в моей хмельной голове, был: «Зачем?», а дальше сонное сознание стало воспроизводить картинки вчерашнего сумасшествия, мешая трезво анализировать, заполняя ими мой член, заставляя его протестующее встать. Будто кто-то спрашивал его мнение... Чёрт! Я прикоснулся к нему, чувствуя, как ему хочется ласки. ... Всё, чего мне сейчас не хватало, так это ощущения тепла его затылка под рукой и мягких прядей в ладони, то опускавшихся, то поднимавшихся, в то время как его язык вытворял немыслимые движения, кружа вокруг ствола, нарочито медленно задевая уздечку, которое накрыло меня. Рот Виктора снова и снова насаживался на мой член на всю длину, пока головка не упиралась в его глотку, чувствуя жар его горла... Господи, у меня в жизни никогда не было более постыдной мастурбации — я откровенно дрочил, вспоминая минет, сделанный мне мужчиной. Но дальше от моих спешных движений, подгоняемых стыдом перед самим собой, становилось не столько приятно, сколько больной, словно рука принадлежала не мне, словно я не чувствовал, что мне нужно... Удовольствия практически не было. Я остановился. Так продолжать не хотелось. Заставил себя думать про работу в госпитале, про наши вылеты на боевые операции... Напряжение в паху отпускало, оставляя после себя неудовлетворённость. Тень ночи укрыла меня своим прожжённым балдахином, даря забытьё... ...Подойдя ближе, я с упоением разглядывал вертолёт. В это время довольно высокий мужчина, футов шести, держа шлем в руке, что-то рассказывал группе слушателей в боевом снаряжении. Я не решался нарушить инструктаж и оставался на месте. Слова, доносимые порывами ветра, были не разборчивы, но по тому, как он их произносил — чётко, размеренно, сохраняя зрительный контакт — можно было судить о том, насколько он безупречно владеет материалом. Уверенность и хладнокровие — вот что излучали его движения, выражение лица и обрывочные интонации. Светло-русые волосы сильно контрастировали с карими глазами. Как я смог разглядеть цвет его глаз? Не знаю. Просто появилась явная уверенность в этом, когда наши взгляды встретились. Уголки его рта немного поднялись вверх, но тут же лицо вновь стало сосредоточенным... От этого зрелища по моему телу растекались волны удовольствия. Казалось, для этого человека не было ничего невозможного. Ничего. Те нереальные вещи, которые он вытворял со своим вертолётом, были просто на грани технических и человеческих возможностей. Я им открыто восхищался, взглядом провожая каждое его движение. Солнце. Небо жёлтое от песка и пыли. Фрэнк, покинувший это «смертоносное насекомое», не спешил снять шлем и уверенно, но несколько вальяжно шёл к лагерю. Его тело было настолько гармонично сложено, что могло бы украсить собой любую одежду. Но в форме пехотинца с жилетом он был особенно хорош — здесь каждый штрих подчеркивал его обаяние и мужественность... Жаль, что древним грекам и римлянам не довелось увидеть его фигуру, иначе бы все статуи Богов войны лепились с его тела. — Сэр, — обратился я к нему. — Не могли бы Вы мне показать... — Как просыпается эта машина под моими пальцами? — его глаза несколько прищурились, и губы изогнулись в слабой улыбке. — Именно, сэр! — Что ж, лейтенант. Буду ждать тебя на вечернем прогоне. Если не передумаешь! Несколько часов до заката пролетели незаметно. Я был весь в предвкушении нашего «занятия». Господи, что за слово я придумал для своего оправдания? Я просто хотел быть ближе к Фрэнку, попытаться взять то, что нам не принадлежало. Небо стало ржаво-фиолетового оттенка, напоминая о том, что скоро ночь завладеет отмеренным ей временем. Ларсон меня уже ждал. Я шёл, хотя хотелось бежать. А он стоял, без стеснения разглядывая меня, и широко улыбался. — Готов, Уотсон? — крикнул он, не дождавшись, пока я подойду ближе. — Всегда, сэр! — вытянулся я и отдал честь. А когда я уже почти с ним поравнялся, Фрэнк тихо добавил: — Тащи за мной свою охренительную задницу, Джон, — и еле заметно провёл языком по нижней губе, слегка её сжав. Я сглотнул на слове «охренительная» и почувствовал, что низ живота стало будто обволакивать теплом. Он забрался первым, открыл дверцу кабины и что-то там делал, мне трудно было рассмотреть. Меня только мучил вопрос, как же там могут разместиться два человека, если там должен быть только один пилот? Наверх мне явно не хотелось... Фрэнк уже спустился обратно на землю и жестом указал мне лезть в кабину. — Давай, Джон! Моё кресло тебя ждёт. — Но, сэр, там может находиться только ... — Один? Да. Ты прав. Но если ты перестанешь задавать ненужные вопросы и начнёшь следовать моим указанием, то всё будет как нельзя лучше. Ты мне веришь? — Конечно, — разве я мог себе позволить усомниться в нём даже в мыслях. И только, когда я стал забираться в кабину, я заметил, насколько потемнело вокруг. Сердце всё быстрее разгоняло кровь. Я сел в его кресло, почувствовав своими мышцами все его выпуклости. Чёрт, мне оно показалось самым удобным из всего, что было здесь на базе. — Итак, Джон. Машина, — его голос стал каким-то тягучим, обволакивающим, словно сама темнота отрезала все пути назад, — любит ласку и уважение, — сказав это, он посмотрел мне в глаза. И я занервничал. Не знаю почему, видимо, потому что сама ситуация была какой-то неправильной, но такой нужной... Его ладонь легка мне на бедро чуть выше колена и замерла, но от неё исходил такой жар, что захотелось её движений. Сжимающих, давящих, поглаживающих... Тем временем Ларсон продолжил своё повествование: — Садясь в кресло, нужно постараться занять как можно более удобное положение. Можно позволить себе немного расслабиться — влиться в единство с машиной, — я ощутил, как его рука начала своё действие. Неторопливыми круговыми поглаживаниями, стараясь обхватить нижнюю часть бедра, она слегка сжимала напряжённые мышцы, понуждая их к расслаблению. Я непроизвольно развёл ноги шире, словно приглашая её подняться выше. В паху уже становилось жарко, хотелось закрыть глаза и ни о чём не думать. Просто быть. Здесь и сейчас. Никаких мыслей и раздумий о правильности происходящего. Ничего. Только рука и ее движения, рождающие волны удовольствия, поднимающиеся выше и выше... — Когда сидение кресла мягко принимает твои ягодицы, словно очертив их округлость и подчиняясь их упругости, а твои пальцы закрепляют ремни безопасности, чтобы как можно меньше разрывать этот контакт, вот именно тогда машина понимает, кто её заполняет изнутри, властно, но нежно нажимая на нужные кнопки, — голос пилота сорвался на шёпот, а его ладонь легла на мою уже взбунтовавшуюся плоть, чуть надавив. — Ммм... Боже, — не выдержал я. — Есть важные последовательности нажима и прикосновений, — он надавил большим пальцем на интуитивно найденную через все эти неимоверные слои ткани головку и поводил подушечкой пальца вправо-влево. И вдруг сжал её большим и указательным пальцами. Я распахнул глаза. Было совсем темно. Фрэнк всё также находился снаружи, и было не понятно, как он смог так долго на чём-то стоять, держа равновесие. Он, словно желая опять ввергнуть меня в беспамятство, сжал весь мой член сквозь ткань и продолжил: — Так вот, Джон, чтобы эта штуковина подняла меня в небо, я должен нажимать и нажимать её чувствительные кнопки, ждущие прикосновения моих пальцев. После чего она разогревается и начинает вибрировать... — его пальцы справились с ширинкой, ладонь проникла в штаны и мягко сжала мою мошонку через хлопок белья. Фрэнк замолчал и резко втянул воздух через нос, прислонившись лбом к моему плечу. — Но должна быть всегда исправна система охлаждения, — он одним движением высвободил мой член наружу и подул на головку, которая была раскалена до предела и готова была выплеснуться тёплым семенем, словно вулкан — лавой. — Фрэнк... Я... Сэр... — я не мог произнести ни слова. — Надо беречь любой механизм и относиться к нему трепетно, и он ответит тебе тем же, — вытянув пальцы туннелем и накрыв ими мой член, так, чтобы головка упиралась в купол ладони, он начал подстраиваться под темп движения моих бёдер и через некоторое время добавил: — Джон, я сам сейчас кончу, если ты не перестанешь извиваться всем телом и кусать свой кулак, сдерживая стоны. — Как скажете, сэр, — я разжал челюсти и освободившейся рукой хотел отдать честь, но Ларсон, размазывая предэякулят по головке, как-то по особенному задевал уздечку, сея искры в моей голове, и: — О... ммм... — вырвалось громче, чем хотелось. — Господи, сейчас ещё вся база кончит, если ты будешь так себя вести. Джон, я тебе и половины не рассказал, — досадовал Фрэнк, тяжело дыша. — Я всё равно уже ничего не слышу, простите, сэр, — и, подавляя стон, я снова закусил кулак. — Как я хочу тебя попробовать, Джон, — еле слышно, словно в темноту произнес Ларсон, но я услышал. Я продолжал толкаться членом в его руку, а в голове возникали картинки, как его губы смыкаются вокруг моей головки и ритмично посасывают её, иногда насаживаясь глубже, дав ей почувствовать его влажное нёбо. Я инстинктивно увеличивал амплитуду движений бедрами, стараясь по возможности ничего не задеть. Фрэнк ещё сильнее сомкнул пальцы вокруг моего члена, я уже плохо понимал, что происходит, а он лишь прошептал: — Давай уже. Все хорошо. Верь мне... — это всё, что смог уловить мой мозг из сказанного дарителем этой охренительно-мастерской ласки. Ещё мгновение, и я взорвался, выплёскиваясь в его руку, до боли впиваясь зубами в костяшки пальцев. Я был просто на грани безумия. Время перестало существовать в моей реальности. В нашей с Фрэнком реальности... Я проснулся от собственного крика, чувствуя, как тело содрогается в посторгазменных судорогах. Что именно вырвалось из меня, я никогда не узнаю, но, почему-то уверен, что это было его имя. Пустота, заполняемая теплотой и желанием жить... Жить за двоих! Не существовать, словно безвольная амёба, будто вместо разума у меня хеморецепторы, а полноценно жить. Сейчас я ненавидел Вика за то, что он подсунул мне «китайца», думая, что все средства хороши в достижении поставленной цели. Но, в то же время, я был ему благодарен за то, что, желая моё тело, он провёл меня через острую грань, не дав искромсать себя в клочья. О, я был полон решимости! Я твёрдо поклялся себе, что именно с сегодняшнего дня начну на должном уровне тренировать свою руку, возвращая ей физическую полноценность, дополнив упражнениями на мелкую моторику, такую необходимую моим пальцам. Да, и самое главное, что я должен был сделать, это, наконец-то, ответить себе на вопрос: «Кто такой Виктор Тревор?» На часах 6:27. Наспех одевшись, я спустился в гостиную, быстро огляделся, но не нашел ничего, чем можно было бы оставить след на бумаге, и решил послать смс, чем и занялся, уже выйдя из дома и ловя попутку. «Спасибо, Вик. За всё! Но мне нужно время», — вот, что он прочтёт, проснувшись. Минут через сорок я был уже у себя в коттедже. Только теперь у меня появилось желание действительно обжиться в этом доме, почувствовать его «своим». Вдруг возникло ощущение, что я его только увидел, как будто в первый раз. Я с большим интересом рассматривал мебель, картины и другие мелочи представленного интерьера. Пусть дом был довольно мал и очень скромен, но он оказался весьма уютным, и я этому искренне обрадовался. Окончательно разобравшись с коммуникациями, включив бойлер для горячей воды, я принял душ, потом быстро позавтракал, выпив большую чашку кофе с несколькими крекерами, чудом оказавшимися в ящике буфета, и определил для себя порядок действий на весь день: уборка, чтобы пыль и беспорядок не раздражали, поход в магазин за продуктами и приготовление обеда, чтобы голодный желудок не отвлекал от решения главной на сегодня задачи — плана дальнейшей реабилитации своего организма. На это я отвёл весь вечер, удобно устроившись с ноутбуком за кухонным столом. Просмотрев в интернете множество литературы и пособий по возможным комплексам упражнений, я составил свою, по-моему, оптимально приемлемую для меня, программу тренировок. И начались дни моих физических страданий: не так просто, оказалось, втянуться в прежний ритм нагрузок. Тело меня нещадно подводило, наказывая моё рвение болью, одышкой и абсолютно изматывающей усталостью. Кровать стала моим любимым другом, который принимал меня всегда, не требуя ничего взамен. Шли недели, превращаясь в месяцы. В конце декабря, в праздник, на который позволил себе, как в Кэмп Бастионе, всего бутылочку пива, я послал Тревору смс, поздравив его и пожелав счастливого Рождества. Ответ пришёл незамедлительно, выраженный всего в двух словах: «Я скучаю». Я ничего не ответил, спрятав мобильник в карман. По прошествии почти трёх месяцев ко мне постепенно начала возвращаться былая физическая форма. Я чувствовал себя бодрее и выносливее. А вот к чему я никак не мог привыкнуть, так это к тому, что за всё время наступившей зимы я ещё не видел снега. Чёрт! Я по нему скучал. Позвонил Гарри, спросил про погоду и поинтересовался, как у них дела. Она, почти невменяемая от того количества алкоголя, что уже успела выпить, заплетающимся языком сообщила, что они с Кларой всё-таки расстались и подали на развод, а дальше я так и не понял, кто виноват и что в Лондоне со снегом. Потом я опять вспомнил про разницу в часовых поясах и, сказав напоследок, что маме бы это не понравилось, нажал на «сброс». Мне стало как-то тоскливо. И чем дольше длилось моё одиночество, тем чаще я вспоминал о Викторе, не находя достаточных оправданий, чтобы не стесняться этих мыслей, поэтому и прятал их старательно в самую дальнюю комнату моего сознания. Нужно было искать работу, но я не представлял, чем именно мог бы заняться здесь, где медицина для меня пока закрыта, где, в лучшем случае, меня могли принять в ряды парамедиков, что для начала, можно сказать, не было бы самым плохим, конечно, но и далеко не являлось пределом мечтаний для бывшего военного хирурга в звании капитана. Но деньги имеют свойство заканчиваться — выбирать не приходилось: и я подал документы в ближайший отдел, ожидание ответа с решением о принятии меня на работу могло занять две недели. И вот в один из январских вечеров, не зная, чем себя занять, я решил попробовать найти в интернете информацию про человека по имени Виктор Тревор, математик. Различные серверы выдали мне десятки ответов, но ни на одной фотографии я не увидел знакомого лица. Явно, поиск во «всемирной паутине» — не мой конёк. Бросив это глупое, по моему мнению, занятие и с силой захлопнув ноутбук, не думая о последствиях ни «жесткого» обращения с ним, ни моего дальнейшего поступка, я решил прогуляться в бар. Уже в первые секунды после того, как я зашёл внутрь, я пожалел о своём желании «выйти к людям». Заметив меня издали и помахав рукой, ко мне поспешил молодой человек и, подойдя ближе, услужливо улыбаясь, поинтересовался: — Добрый вечер, сэр. Отлично выглядите! Ваш столик свободен. Мистер Тревор будет позже, да? — Мистер Тревор занят своими цифрами. Спасибо, — стараясь выглядеть, как можно беззаботнее, ответил я. — Очень жаль. Мы скучаем по его игре, — явно не скрывая своих чувств, прокомментировал менеджер зала. — А что случилось? Что значит «вы скучаете»? — Ну как же! Вот уже несколько месяцев он не приходит и на звонки не отвечает. Мы подумали, что Вы, сэр, знаете, в чём дело. Вы же все последние дни, когда мы его видели, были с ним. Простите мою несдержанность, сэр. Проходите, пожалуйста. Приятного вечера. Мясо и овощи — банально, но вкусно. Почему-то захотелось выпить бокал красного вина, и я не смог отказать себе в этом удовольствии. Спокойно ужинал, наслаждаясь напитком, смакуя его послевкусие, но мысли о Вике, о том, где он столько времени пропадал, мне не давала покоя, рождая в голове червяки-сомнения, что это случилось из-за меня, из-за того, что покинул его так надолго. Звук смс отвлёк меня от мыслей, а, взглянув на экран, я замер. На дисплее мобильника отправителем значился Вик. Я щёлкнул «открыть». «Почему ужинаешь за нашим столиком без меня?» — я с трудом моргнул, не веря собственным глазам. И пока я думал, что ответить на это сообщение, перебирая в голове все возможные варианты, с противоположного края столика отодвинули стул. И только тогда я поднял глаза и встретился взглядом с Тревором. — Кхм... привет. Присядешь? — выдавил я из себя. — Уже. В чём дело, Джон? — тоном, не терпящим возражений, спросил Виктор. — Проблемы? — признаться, я немного растерялся от такого «приветствия». — Ты меня избегаешь, словно...кхм... Что происходит? — он сложил пальцы в замок и положил руки на стол. — Тебе показалось. Как ты узнал, что я здесь? — Следил за тобой, — его спокойствию можно было позавидовать. — Что? Ты в своём уме, Вик? Что значит следил? Боже... — я сжал рукой лоб, потер кожу и, глядя на своего собеседника, потом спросил: — Кто ты, Виктор Тревор? Чем ты действительно занимаешься и как твоё настоящее имя? Говори, я тебя внимательно слушаю, — отставляя от себя тарелку, я сложил руки на стол, обняв пальцами локти, ссутулил плечи и приготовился слушать. — Джон, ты прав. Мне есть, что тебе рассказать. Я не совсем тот, за кого себя выдал. И если, выслушав меня, ты встанешь и уйдёшь, я тебя пойму. — Я... — Мерзкий ублюдок! Тебя ведь предупреждали, — раздался голос неизвестного, за которым последовали два выстрела. Я интуитивно пригнулся на мгновение, а потом повернулся в сторону разыгравшейся драмы и увидел, что около барной стойки лежит человек, истекающий кровью. Я вскочил со стула и поспешил к пострадавшему. — Бил! — какой-то парень, подбежав к нему быстрее, стал его тормошить, будто эти движения могли его вернуть к жизни. — Бил, не умирай! Ты не можешь, слышишь. Брайан тебе не позволит, Бил. — Не тряси его! — сказал я, отстраняя молодого человека от теряющего сознания мужчины. Прощупав пульс и мгновенно оценив характер и тяжесть ранения, я закричал толпе зевак, скопившихся вокруг нас: — Что вы стоите? Вызовите «скорую»! И тут тот самый парень, что тормошил этого несчастного, толкая меня в бок, сказал: — Нет! «Скорую» тут нельзя! Ты вообще, кто такой? — уже запуская руку во внутренний карман куртки, видимо, за оружием, «любезно» поинтересовался друг лежащего на полу. — Успокойся. Я — врач. Ему нужна хирургическая помощь. Иначе, он умрет. — Ну, так помоги ему, ты же врач! — Я не могу, ему нужна операция, ты понимаешь? — Это ты не понимаешь, — сказал он, доставая кольт и дулом направляя на меня, выражением лица подтверждая всю серьёзность своих намерений. — Так, что стоите? Мне нужно растительное масло или вазелин, полиэтилен размером примерно 20х20, нож, виски, зажигалка, пластиковая бутылка и шланг резиновый, диаметром с мизинец. Действуй, — крикнул на хозяина пистолета. И тут над моей головой раздался голос: — Насколько всё смертельно, доктор? Я поднял голову и увидел пристально глядящие на меня синие глаза удивительной красоты, мягко спадающие вокруг миловидного лица пряди темно-русых волос, большая часть которых были аккуратно собраны на макушке в пучок. На секунду засомневавшись, человек ли это, я ответил: — Пули вошли в лёгкое, вызвав открытый пневмоторакс, то есть, сделав отверстия в нём, свободно сообщающиеся с внешней средой, мешающие дыханию. Это постепенно выключит лёгкое из дыхания. Плюс, у него гемоторакс — кровь сдавливает лёгкое, провоцируя шок и нехватку воздуха. — Вы же справитесь? Он очень добрый, Бил не может так просто умереть. — Может, мисс. К сожалению, может, — констатировал я возможность смерти, расстегнул куртку мужчины и поднял кверху футболку, открыв доступ к ранам. — Дотяните его до приезда Брайана. Я Вас очень прошу, пожалуйста, — произнеся это, она коснулась моего плеча, будто давая мне понять, что она реальна. Я быстро сделал из принесенных вещей герметичную заслонку, обмазав края раны маслом и приложив к ней полиэтилен, чем прекратил поступление в легкое атмосферного воздуха извне. Далее, облив нож виски, я поджег его, разогревая металл, и, немного повернув туловище набок и попросив держать его крепче именно в таком положении, сделал надрез в седьмом межреберье по заднеподмышечной линии, после чего вставил туда резиновую трубку, погрузив другой конец ее в бутылку. — Всё, так он протянет ещё немного. Но без стационарной помощи, он не выживет: шок углубляется, он умирает, — сказал я, рассматривая свои руки, которые были в его крови. Взяв бутылку с виски, я хотел, было, ополоснуть содержимым руки, но решил, что кровь только больше въестся в кожный рисунок и её будет труднее отмыть. Тогда я поставил виски на барную стойку и, развернувшись, пошёл в уборную. — Спасибо Вам, — услышал я за спиной голос, который явно принадлежал Ангелу, не понятно как оказавшемуся в этом пьяном угаре. — Я — Мэрилин. — Не за что, Мэри...лин, простите, — облизнув пересохшие губы, я представился: — Джон, — и, как бы извиняясь, показал запачканные руки, после чего повернулся и продолжил свой путь. — Джон, — голос Вика дрожал, — Джон, ты великолепен. Ты словно Ангел Света порхал над этим несчастным, продлевая ему жизнь. Ты божественен. Я ещё не видел ничего, более впечатляющего, чем этот безумный спор со смертью. Твои движения — такие уверенные, сильные, чёткие! — Вик, это моя работа, понимаешь? И сейчас её у меня нет. Я люблю её и скучаю по ней, — сказал я и, открыв кран, подставил руки под холодную воду, смывая частички мёртвой ткани того парня. Сердце бешено колотилось, даря счастье оказаться необходимым... — Джон, я тебя сегодня никуда не отпущу. Мы едем ко мне. Возражения не принимаются. — Тебе интересно, чего хочу я? — Я знаю одно: если бы тебе это было не нужно, ты бы давно ушёл. — А я и ушёл, — вытирая руки бумажными полотенцами, парировал я. — Джон, мы не договорили. Тем более, я слышал, что ты кричал во сне перед тем, как уйти тогда из моего дома. И этого мне достаточно, поверь! Более чем. — Знаю, — согласился я, вспоминая сон о Фрэнке. — И это она, Джон, та, о которой я тебе говорил... __________________________________________ Примечание автора: " Quae sunt Caesaris Caesari – кесарево кесарю