The Heart

Сердце, оказываясь в чужих руках, всегда билось раскатисто, учащенно, словно угодившая в силки птица. Оно трепетало, когда острые пальцы врывались в грудную клетку, и спотыкалось в последний раз, едва увидев свет. Невредимое, еще теплое и мягкое, но уже бесполезное, оно выпадало на ледяную землю, словно в нем не было совершенно ничего. Жизнь, растягиваемая на годы и века, диким образом умещалась в одной ладони, а потом испарялась. Так быть не могло. Хэйли чувствовала, что так быть просто не могло, и говорила себе, что жизнь была в чем-то другом. Будучи совсем юной, Хэйли, как и все, иногда влюблялась, но довольно скоро поняла, что любить - не то же самое, что быть любимой. Можно отдать себя во власть, и это никогда не будет значить, что ты получишь то же взамен. Хэйли не пыталась представить что-то другое, не пыталась найти оправдание: всего лишь научилась принимать это как данность. Принимать как данность все на свете: от полнолунных превращений до испуганных взглядов случайных свидетелей. Она принимала как очевидное, что царапина на запястье быстро заживет, волчий голод пройдет, родителей не вернуть, и доверять никому нельзя. И сердцем своим разбрасываться не стоит, потому что внутри тебя оно бьется, а вне - разбивается. И полюбить можно кого угодно, и отдать ему все тепло, что хранишь внутри, и объять вселенную, чтобы защитить его. Объять мягким живым сердцем, на месте которого непременно появится пустота, если эта любовь одиночная. Потому что если отдать свое сердце, внутри у тебя ничего не останется. Хэйли отдала свое сердце Элайдже, стала чужой женой, и больше ей нечего было предложить. У нее был муж, нерушимая клятва и долг перед стаей, а сердце, навеки отданное семье Майклсонов, потому что там была вся ее жизнь, осталось где-то очень далеко, под крышей другого дома. И умирать от этого она вовсе не собиралась, так что, выходило, жизнь все-таки заключена не в сердце. Джексон был волком, королевской крови, ее породы. Его сердце оказалось совсем рядом, а пустая Хэйли, как никто знакомая с этой арифметикой, держалась на расстоянии. И они баюкали Хоуп вместе, и отвечали перед стаей вместе, и умирать были готовы вместе. Джексон был волком, безграничной души, ее природы. Он не боялся отдать свое сердце, даже если знал, что внутри него ничего не останется, даже если знал, что взамен Хэйли нечего предложить. Каждым днем она чувствовала, как заполняется пустота, как бьется чужое сердце, навек отданное ей. Безвозмездно, искренне и без сожаления. И Хэйли несла его, чтобы не разбить, потому что знала, теперь оно у них одно. Одно на двоих. Когда ледяные пальцы сжали сердце Джексона, они оба это почувствовали. Рваная плоть, расколотые ребра, потерянный вдох - ничто не ощущалось как должное - только последний удар, отдавшийся в чужой ладони, и тишина. Хэйли не слышала, как кричала, не знала, почему это делает, потому что совершенно очевидно, что так быть не могло. Никто не мог забрать чужое сердце. Все знают, что сердца отдают, и отдают добровольно. Звук приходил толчками, Хэйли слепо металась, тянула цепи и пыталась дорваться до Джексона, хотя знала: ничего уже не исправить. Внутри нее зияла такая же рана, что и в его груди, с каждой секундой заполняясь воздухом. У Хэйли кружилась голова и бешено стучал пульс. Все вокруг заливал страх. Она была где-то очень далеко, не здесь, ничего не понимала и только слышала, как жизнь удаляется от нее, словно гудки от завершенного звонка. Жизнь Джексона была не в сердце, но он сам был большим любящим сердцем, которое в мгновение ока вырвали из Хэйли и бросили остывать на полу. Наступила тишина. Люди вокруг что-то делали или говорили, и Хэйли тоже подражала им, словно встраивалась в общий поток, где можно утопить не только тяжелые мысли, но и саму себя. Внутри нее не было ни звука, только глухой, как эхо, перелив чего-то странного, потерянного. Словно воздух прежде налетал на преграду, а теперь недоуменно проскальзывал, не встречая сопротивления. Чего-то не хватало. Рядом с Хэйли была дочь, Элайджа, Клаус - все Майклсоны, кому она когда-то отдала свое сердце, став их семьей, но в груди у нее по прежнему была дыра. Ей казалось, что все вокруг это замечают, поэтому держалась сдержанно и теплее куталась в шарф. Но видели только траур, скорбь по почившему мужу и близкому другу. И молчали, и соболезновали, и жалели, а все ударялось о пустоту и оседало где-то на костях, не находя отклика. Жизнь определенно была не связана с сердцем, потому что у Хэйли отняли его, а она неведомым образом продолжала существовать. Когда внутри Хэйли снова забилось сердце, она закрыла на это глаза и поджала губы, не поверив, что можно так быстро забыть единственного человека, который заставлял чувствовать тебя живой. Она усиленно игнорировала этот тихий, но отчетливый звук, не понимая, почему начала различать его теперь. Она замерла, прислушиваясь, и уловила еще один, много громче и привычнее. Второй принадлежал ей самой, но первый... Когда Хэйли все осознает, у нее не остается времени на то, чтобы вспомнить, как было плохо до этой минуты. Настойчивое биение маленького сердца, словно барабанчик подыгрывающее ее собственному, заставляет ее и плакать, и смеяться одновременно. Она успевает только переводить дыхание и зажимать рот рукой, потому что пустота внутри нее вытесняется этим уверенным стуком, и на месте первого сердца, которое она отдала близким, и второго, которое у нее забрали, растет третье. И она знает, кто вновь подарил его ей. Жизнь, может быть, и не заканчивается без сердца, но она точно с него начинается.