Неумолимое течение времени (The Inevitability of Time)

В их первую встречу в Национальной галерее Бонд испытывает странное дежа вю. Он сидит перед картиной Тернера с мыслью, что это худшее место для секретной встречи, когда парнишка садится на скамейку рядом с ним и заговаривает о том, как неумолимо время. У него мягкий голос, в котором слышны поэтические нотки: словно все свои школьные годы тот учился читать Шекспира идеальным пятистопным ямбом. Он выговаривает гласные плавно, будто слова — это мелодия давно позабытой песни. Бонд не может понять, почему этот голос кажется ему таким знакомым. — Что вы видите? При взгляде на юношу Бонд думает лишь, что тот чересчур молод для должности нового квартирмейстера МИ-6, однако в нем есть что-то, отчего он кажется мудрее своих лет. Бонд не знает, дело ли в остром языке квартирмейстера или в обманчиво крепкой хватке теплой руки при рукопожатии. Может, все дело в манере, с которой тот произносит «Ноль-ноль-семь» – так, будто они знакомы всю жизнь. Это ощущение не покидает Бонда, и он решает, что они непременно встречались раньше, пусть даже будучи незнакомцами в вагоне метро или самолете, потому что он знает этого мальчишку. — Мы встречались прежде? — спрашивает Бонд, на что квартирмейстер загадочно улыбается. — Нет, я так не думаю, — отвечает он. — Но мне говорили, что у меня одно из таких лиц. Но вот в чем дело: лицо этого юноши никак нельзя отнести к тем заурядным, ничем не запоминающимся лицам, которые сольются с толпой в любом уголке земли. Мальчишка подле него — полная тому противоположность. Его нельзя назвать привлекательным по общепринятым меркам, но он красив незаурядной, врезающейся в память красотой. Бонд силится вспомнить, где и когда их пути пересекались, но у него не выходит. Парнишка — Кью — улыбается одними губами: дразнящая ухмылка самым уголком рта, которая не таит в себе никакой опасности, но при этом далеко не безобидна. Горячая волна возбуждения разливается внизу живота, и Бонд понимает, что попал в западню. Кью протягивает Бонду сопроводительные документы, которые Бонд окидывает внимательным взглядом. У Кью красивые, правильные черты лица, описать которые можно исключительно на языке архитектуры, потому что он весь — острые углы и прямые линии. Его образ смягчает лишь непослушный завиток, спадающий на лоб, и чувственный изгиб губ. Бонд понимает, что рассматривает Кью, — глазеет на него — но ничего не может с собой поделать: он не отводит глаз, даже когда встречается с Кью взглядом. За стеклами его очков сияют поразительной глубины серо-зеленые глаза. Они напоминают Бонду причудливое смешение красок на картине перед ними: прозрачную воду Темзы, какой она бывает ранним зимним утром. Сам не зная почему, Бонд задумывается о бессмертии. Он отмахивается от сентиментальной мысли — типичного признака приближающейся старости — и смотрит Кью вслед: — О дивный новый мир.