Неправильно, но иначе и быть не могло

Ночь Илья уже давно спит на своей широкой постели. Наполеон это проверил. Он должен был убедиться, что его сокровищу больше ничего не нужно. От мысли о том, что для него Курякин превратился именно в сокровище, губы сами собой растягиваются в горькой улыбке. Пусть даже Илья не оттолкнул его в тот момент, когда Наполеон, пребывая в неясном забытьи, скользил пальцами по ноге русского, стараясь успеть огладить весь тот небольшой открытый участок кожи, который получил во временное пользование. Илья ведь просто мог быть слишком слаб, чтобы верно истолковать весь тот подтекст, который Соло так опрометчиво вкладывал в каждое свое движение. Наполеон и правда любит Илью, любит это совершенное несовершенство: со вспышками агрессии, с отвратительным чувством стиля. Курякина есть за что любить, практически за тот же список его следует бояться. Соло заканчивает с мытьем посуды, представляя себе, каково это — получить взаимность. Что произойдет в момент, когда Курякин просто подойдет и поцелует. В мыслях Наполеона все выглядит именно так. Русский не будет долго мяться в нерешительности, как мнется американец. Он просто подойдет и заявит свои права на того, кого считает своим. Это наверняка будет самый счастливый день в жизни Соло. Пусть получить желаемое это лишь первый шаг на пути к беззаботному существованию. Не удержавшись, американец заглянул в комнату напарника уже после полуночи. Габи давно легла спать, последнее время девушка редко засиживалась допоздна. Иногда Соло ловил себя на мысли, что напарница может оказаться беременной, ведь немка так же резко сократила количество выпиваемого алкоголя. Думать о таких вещах у американца не было времени. Он снова залип, разглядывая светлую макушку, которая выглядывала из-под одеяла. Было даже немного смешно, как же у русского получилось закутаться в одеяло при своем немалом росте. Соло осторожно приблизился к кровати, поправляя одеяло на напарнике. Себя он успокаивал мыслями, что это лишь временная паника, связанная с недавним заточением русского в кубинской тюрьме. В конце концов, Илья способен о себе позаботиться. Вот только его лицо сейчас такое умиротворенное, лоб совершенно не хмурится. Единственное, что немного портит идеальный образ — небольшой шрам у правого глаза. Но это было незначительной мелочью. От осторожного прикосновения к своим волосам русский немного завертелся, слегка приоткрывая глаза. Такие сонные и очаровательные. И сердце замирает, а глаза стараются запомнить мужчину именно таким, спокойным и умиротворенным. Тот факт, что его не ударили в тот же момент, как он приблизился к кровати, воспринялся американцем, как величайший подарок. Слишком много всего хорошего произошло за последние несколько часов. — А, это ты, — сонный голос Ильи был немного хриплым. В нем чувствовалась усталость. Веки сами по себе опускались, но, кажется, Курякин изо всех сил старался бороться со сном, раз уж он в комнате не один. Эти попытки вызывают у Наполеона только улыбку. Мужчина тянет руку и поправляет немного съехавшее одеяло. Илья, как ему кажется, до конца не осознает, что сейчас проснулся, потому что русский все же прикрывает глаза, снова проваливаясь в сон. И остается только гадать, что за сила рефлексов такая, если даже будучи таким уставшим, он умудрился на несколько секунд очнуться. Будь в комнате посторонний, кто знает, может быть рефлексы сработали бы сами собой, выталкивая опытного агента из сна. Не желая больше испытывать судьбу, Наполеон поспешил покинуть комнату. У себя в спальне Наполеон еще долго не мог прийти в себя. Он беспорядочно расчерчивал невидимые линии по комнате, стараясь справиться с накатившим на него волнением. Скоро новое задание и если навязчивую привязанность не удастся побороть — это может стать проблемой. Нельзя позволить себе забыть, что ты всего лишь вор, который наживался на руинах искореженной войной Европы. Что все твои методы, все замашки вызывают у русского скорее отвращение, чем удовлетворение. Вот только какая-то часть сознания упорно отвергала эту мысль, страстно желая, чтобы русский наконец обратил свое внимание на то, как Наполеон мучается. Возможно, они больше никогда не смогут работать вместе, но так хотя бы не возникнет никаких недомолвок — будет предельно ясно, что Курякин его ненавидит. Ненавидит эти низменные желания, презирает любую связь между мужчинами. Американец приготовил одежду на завтрашний день и устроился на кровати, закинув одну руку себе под голову. Потолок в комнате был самый обычный, но сон не шел. Стоило закрыть глаза, как в памяти яркой вспышкой начинали сиять эти сонные голубые глаза. От их вида тело снова начинало восставать против воли своего хозяина. Да и в конце концов, он же болен. Тяжело болен. И это ему наказание за все то, что он украл, будь то предметы искусства или чужие сердца. Илья никогда не будет принадлежать ему целиком, а вот сам Соло в сети уже угодил. Из-за присутствия в их квартире девушки Наполеону приходилось спать в штанах, мало ли что может произойти посреди ночи, а светить перед Теллер своими выпирающими со всех сторон достоинствами американец пока не был намерен. Оттягивая вниз резинку, Наполеон чувствовал легкое облегчение. Член снова стоял, причиняя определенный дискомфорт. И если в начале осознания неприятного факта того, что у него встает на напарника, Наполеон старался избавиться от напряжения с помощью прохладного душа, то теперь он четко знал, что подобный метод не сработает. Уверенно обхватывая свой возбужденный орган, Соло глубоко вдохнул. Нужно было не разбудить спящих Курякина и Теллер. Пусть американец и был бы рад, если бы русский присоединился к его импровизированным посиделкам. Пальцы сжимают плоть сильнее, вместе с этим накатывает чувство собственной ничтожности. Он дрочит на напарника, который спит в соседней комнате, который ранен и очень устал. И не будь сам Наполеон таким медлительным, ничего такого бы не произошло. Бедра сами дергаются вверх и рука замирает, для разнообразия можно и тазом поработать. Обхватывая член крепче и толкаясь в тесноту кулака как можно ритмичнее, Наполеон представляет, что рука принадлежит вовсе не ему. А лучше, если это будет и не рука вовсе. С губ срывается тихий стон, такой вымученный и жадный. Женщины уже давно не привлекают внимание американца. У них все слишком явно, они несовершенны. Курякин представляет собой недостижимый идеал. Соло хотел бы стать похожим на своего коллегу, ну или получить этого коллегу себе, чтобы заполнить пустоту собственного несовершенства. — Илья, — срывается еле слышный шепот с приоткрытых губ, и густые вязкие капли пачкают рельефный пресс. Бедра совершают еще несколько ритмичных движений, стремясь хоть немного продлить уплывающее удовольствие. Слишком разные, чтобы жить под одной крышей и работать бок о бок. Слишком разные, чтобы относиться друг к другу равнодушно. Вот только почему же тогда один предпочел влюбиться, а другой слепо ненавидит? Мысли возвращали к реальности, предвещая короткий и неспокойный сон, полный отчаяния. Утро Пробуждение уже вторые сутки подряд не приносило необходимой бодрости. И пусть тело было отдохнувшим и полным сил, разум был совершенно измучен внутренними переживаниями. Чувствуя себя героем дешевого бульварного романа, Соло побрел в ванну. С кухни доносились голоса его напарников, которые в отличие от него самого, не разбазаривали полночи на всяческие глупые мысли о возможности счастья и взаимной любви. Они тратили щедрый подарок на нечто куда более важное в сложившейся ситуации — полноценный здоровый сон. Приводя себя в порядок, сбривая утреннюю щетину, Наполеон надеялся лишь на то, что Уэверли, как и всегда, не сдержит обещания и заставит агентов выдвигаться к месту проведения новой миссии в ближайшие пару часов. Костюм в данной ситуации больше напоминал броню, за которой американец прятал свой уставший взгляд. Ведь в тройке, которая сидит на тебе просто идеально совершенно невозможно выглядеть уставшим или расстроенным. — Доброе утро, Соло, — отозвалась бодрая немка, разливая по чашкам всех троих агентов чай. Илья стоял к напарнику спиной, что-то делая на кухонном столе. — Уэверли, как и всегда, нас обманул. У тебя есть полтора часа до прибытия машины, — девушка протянула мужчине чашку. В обычной ситуации Наполеон бы непременно возмутился, долго бы ворчал, но не в это утро. Он подарил девушке благодарную улыбку, сделал глоток крепкого чая и впился взглядом в широкую спину русского. Сомнений не было — до Ильи несомненно дошло все то, что вчера позволил себе Соло. И теперь Курякин думает, разбить ли напарнику лицо или же морду. В том, что его побьют — Наполеон не сомневался. Вот только повернулся напарник к нему не с кулаками, а с бутербродом, который был сделан из оставшихся продуктов. Каждый из агентов получил это подобие нормального завтрака, но выбирать не приходилось, нужно было спешно собираться. Взгляд у русского был тяжелее пудовой гири, поэтому американец поспешил смыться в свою комнату под благовидным предлогом сборов. Было совсем не по себе под этим изучающим взглядом. — Тут такое дело, ковбой, — Наполеон разогнулся моментально, оборачиваясь на напарника, который не надолго-то и оставил измученного американца. Опираясь на дверной косяк и исключая все попытки Соло улизнуть, русский своим взглядом буквально втаптывал американца в пол, заставляя жалеть о том, что оружие лежит вне зоны досягаемости. — Я ночью проснулся от странной возни. Только не говори, что ты успел уже и в конспиративную квартиру девку очередную притащить, — Наполеон внутренне выдохнул, стараясь скрыть радость. Уж лучше пусть Илья думает, что американец не в состоянии держать в штанах свой член, чем поймет, что этот член заинтересован во вполне конкретном представителе мужского пола. — Польщен, что ты следишь за моей личной жизнью, большевик. Значит, тебе уже лучше, — возвращая своему лицу привычную ехидную ухмылку, Соло снова вернулся к сборам чемодана, ожидая, что напарник вернется к Габи. Только его надежды не оправдались, уже второй раз. Но сказать по совести, за все прошедшие миссии они не расставались друг с другом больше, чем на несколько часов. Прямо сладкая парочка. А тут целую ночь порознь провели да еще и полдня. Прикосновение к плечу вызвало ожидаемую дрожь во всем теле, Наполеон вновь обернулся на коллегу, который все так же оглядывал его незнакомым пока американцу взглядом. — Конечно слежу. Я всегда слежу за тобой, ковбой. А девушка кажется была невидимой и имя у нее весьма необычное для Кубы, — и голубые глаза сверкнули совершенно новым оттенком синего. Таким горячим и заинтересованным. Никаких угроз не прозвучало. И зачем же Илья выдал информацию о том, что узнал страшную тайну Соло? Во рту мгновенно пересохло, в висках застучала кровь. Хотелось ответов, хотелось узнать отношение Ильи ко всему произошедшему. Только русский планов американца не разделял. Он спокойно сделал шаг назад, изучая реакцию на свои слова, а затем вышел из комнаты, ничего не сказав. Наполеон был подавлен, разбит, полностью растоптан. Хотелось разбросать все свои костюмы по комнате. Ему впервые хотелось поддаться приступу ярости, которая накатывала волнами. Мысли крутились вихрем. Почему нужно так все усложнять? Почему Курякин просто не может сказать, что думает об этом? Хотелось ответов, хотелось кричать. Но он же профессионал, поэтому вещи собраны в чемодан, прическа в идеальном состоянии, а костюм сидит как влитой. На улице их уже ждет машина, которая отвезет агентов в аэропорт. А судя по личному присутствию Уэверли в автомобиле — в дороге речь пойдет об их новом задании.