Aen Seidhe

      Какое-то странное чувство. Будто бы издалека, неясная, но вполне ощутимая боль. Плоть словно рвётся, расползается на части, теряет и без того нарушенную целостность. Дрожь прошла по телу, окончательно возвращая его в этот мир, а боль стала только сильнее, резче, невыносимее.       Йорвет застонал, попытавшись пошевелиться. Его придавило чем-то тяжёлым, и эта тяжесть мешала дышать в полную силу. А может, дело было вовсе не в тяжести. Правую руку дёрнуло, снова это странное ощущение, чавкающий звук. Одноглазый с трудом повернул голову и отупело уставился на комок шерсти, вгрызающийся в его собственную руку. Дошло не сразу, эльф вообще не особенно соображал, где он, что произошло. – Похуй, – прохрипел он первое, что пришло в голову, будто бы просто желая удостовериться, что не утратил способность говорить.       Собакообразное существо, напуганное внезапным дёрганым движением и звуком охрипшего голоса, сбежало, трусливо поджав хвост. Одной проблемой меньше. Йорвет пошевелился снова и сразу же пожалел, что сделал это. Замерев, он дождался, когда боль, наконец, отпустит. Ждать пришлось долго, по крайней мере, так показалось эльфу.       Спустя какое-то время Йорвет понял, что тишина была лишь обманом разума. Где-то в отдалении он смог различить голоса, ржание лошадей, какое-то копошение, позвякивание. Эльф был здесь не один. Он попытался прислушаться, чтобы определить, кто это, но без толку: слова разобрать не получалось, как и языка речи в целом. И предводитель скоя’таэлей лежал, не рискуя выдать своего местоположения, прикрытый от посторонних глаз трупом. А кто-то неумолимо приближался, продвигаясь медленно и осторожно, сопровождая своё передвижение скопом различных звуков каких-то постоянных действий.        «Bloede dh’oine», – чуть привычно не выругался вслух Йорвет, разобрав таки Общую Речь. Темерцы. Картина произошедшего накануне постепенно выстроилась в памяти. Не сказать, чтобы эльф испугался, но нервишки немного зашалили, понимая, что он в ловушке. Тело сигнализировало о том, что он ранен, причём серьёзно. О серьёзности ран одноглазый мог судить и по воспоминаниям о последних минутах до того, как он отключился. Боров на нём – темерец, которого Йорвет успел пырнуть перед тем, как самого его, наконец, свалили с ног, изрешетив болтами, как ежа.       Тошнотворная вонь заставляла голову идти кругом, а к горлу то и дело подступал ком, грозящий желчью выплеснуться наружу. Но Йорвет продолжал лежать, лихорадочно соображая, как выбраться из сложившегося тупика. Он же сам всегда говорил своим, что нет безвыходных ситуаций, нужно лишь хорошенько пораскинуть мозгами, однако именно сейчас мозги упорно отказывались работать, и эльф ходил как по зачарованному кругу, мысля о чём-то совсем неважном в настоящий момент.       Толстяк, лежащий на Йорвете пришёл в движение тяжело и грузно. Тянувшие его люди вполголоса ругались, проклиная тот день, когда этого Петра – видимо, так его звали – приняли в кавалерию, несмотря на габариты. Эльф напрягся, готовый пусть и впустую, но дать отпор.       Звук пролетевшей над головой стрелы был словно гром среди ясного неба. Наверное, Йорвет даже дёрнулся бы от неожиданности, если бы не ощущал себя сейчас бревном, утыканным гвоздями. Одной стрелой ничего не ограничилось, и они градом посыпались на остатки темерских войск. Одноглазый с упоением вслушивался в вопли и чавкающие звуки захлёбывавшихся своей собственной кровью людей. И ему было уже абсолютно наплевать, кто и с кем сейчас воюет. Это могли быть и Нильфгаардцы. А с нильфами шансы выжить были довольно высоки, если они признают в Йорвете главу Флотзамских скоя’таэлей, конечно. Но разгадка вызвала в одноглазом волну возмущение, когда над ним склонилось до боли знакомое лицо с хитрой полуубылкой. – Велла, – прошипел эльф, – какого хуя ты тут забыла? – Да идиота одного, когда драпала, – хохотнула та, её раскрашенное синяками и кровоподтёками лицо выглядело довольно радостно. – Ребята, взяли! Только аккуратно.       Несколько пар рук подхватили Петра и стащили его с Йорвета, чем вызвали приглушённый стон: даже это освободительное по своей сути действо вызвало новую волну боли. Велла выругалась, заметив, что ранения у Йорвета серьёзнее, чем казалось до этого. Тот не сводил с неё своего глаза, отчётливо читая по лицу свои шансы. – Что, – тихо усмехнулся он, – хреново, да? – Ничего, – отмахнулась Велла, – берите его. Он либо тут сдохнет, либо мы попытаемся что-то сделать. Ну? Что стоите?       Всё те же руки подхватили Йорвета за ноги, предплечья, голову и мелкой перебежкой потащили к лесу под прикрытием своих товарищей и их точных стрел. Флотзамский скоя‘таэль сжал лишь плотнее зубы, чтобы не сорваться, и вперил взгляд в подёрнутое облаками небо. Нужно было отвлечься – боль была настолько невыносимой, что эльфа порывало вопить. Наверное, не стоило его всё-таки трогать. Теперь одноглазый чувствовал каждой клеткой, как дерево в нём пришло в движение, раздражая ещё больше кромки присохших ран.       Под сенью деревьев стало как будто бы лучше: солнце больше не резало глаза, прохладный полумрак дарил спокойствие и какую-то несвойственную Йорвету сонливость, правда, стало ещё холоднее. – Вель, – позвал он негромко, но эльфка тут же послушно оказалась рядом. – Да, Йорвет? – она всё время с беспокойством оглядывалась, они продвигались по лесу пешком. – Ты же знаешь, это бесполезно, – он криво улыбнулся.       Велла перевела на предводителя флотзамцев взгляд своих голубых глаз, а через секунду нахмурилась. – За мной тоже было идти бесполезно, – отрезала она, прекращая разговор на корню. – Вель. – Что? – отозвалась эльфка резче, чем хотелось. – У меня в мешочке на ремне. Монета. Выбрось её. – Что? – переспросила Велла. – Просто выбрось. – Хорошо, Йорвет, хорошо, – она приказала «белкам» остановиться, чтобы выполнить просьбу. – Ух ты, – девушка уже вертела в руках вытянутую на свет монету, чуть склонив на бок голову, – красивая. Откуда? – Выбрось. – Да ну, Йорвет, это ж какой-то ценный артефакт. Она старше нас с тобой вместе взятых. Зачем такому добру пропадать? Йорвет? Ах, Йорвет, твою же мать, – отшвырнув в кусты ценный артефакт, Велла прошлась ладонями по бледным щекам одноглазого. – Не смей спать, слышишь?! Не смей! Йорвет!