Момент искренности

Удар когтей в грудь. Она морщится и кричит хрипло, движением руки вырывает, ломая когти, кости нападавшему. Пропустила. Как так? Спиной в стену – без изящества, силы и пафоса, дальше от боли. В глазах – неприятие реальности. Не думаю, что у неё порвано сердце. Суета. Взрыв ставит финальную точку. Ползёт по стене, оставляя кровавый след. Рухнула. Ну, считается – села. Одну ногу подогнула, другую – вытянула. Рукой закрывает рану. Я не подхожу. Эти там суетятся, но бой, кажется, окончен. Я не подхожу – зачем? Это могут расценить как выражение симпатий, всё равно не умрёт же. Никогда не умирала же. Становлюсь ближе, смотрю. Она что-то вроде дремлет, может, в обмороке. Поднимает взгляд. Глаза раненной лани. Как жалко, как мелко. -Не удалось тебе стать небом, — бросаю с края губ. -Позови кого-то, — глотает буквы. -Зачем? Вонголе не нужны два босса. Ты – ошибка. У тебя не должно быть пламени. У тебя даже кольца нормального нет. Продолжает смотреть. Видно, ей очень плохо – взгляд пустующий, мечущийся. Я сомневаюсь, что она видит, где стою. Скорее, узнает на слух. Вдруг ухмылка, острая, как лезвие ножа, чистая, выверенная. -Что разбушевался? – голос горький, полынный. – Я не прошу тебя жалости. Я приказываю: позови кого-то, иначе я выблюю всю кровь, — молчит, а потом добавляет так высокомерно: — Или добей уже, хищник. Она меня никогда так не называла. Трепет. Нет, это от ветра, от противного промозглого ветра. — Ну, чего уставился? Это приказ, черти б тебя разобрали. А голос обречённый такой, разочарованный, что ли. Я и хочу двинуться, но не могу вырваться из плена. Что это со мной? Поменялись местами? Бред какой-то, ночной бред. Чего я жду? Она же сейчас кончится. Редкая минута искренности. Она меня не боится, это видно. -Вот так живёшь, живёшь, бьёшься-бьёшься… А потом такая сволочь, как ты, обольёт дерьмом, ударит в грудь – и хана. А потом другая сволочь – ты конкретно – придет и начнёт настроение портить, — продолжает вещать она. – Ладно, у меня последнее желание… Молчит. Я замираю. Что скажет? Неужели скажет? Не хочу срывать иллюзию отношений, которые могли бы быть. Но их нет, всё равно ведь нет. -Нет. У меня нет последнего желания. Моё, блять, последнее желание – не умирать, потому что родители расстроятся. Закрыла глаза, молчит. Жалкое травоядное, даже тут комедию ломает. Подхожу, касаюсь руки – холодная. Быстро, рвущимся движением – к пульсу. Ноль. Пульса – ноль. Дёргаю за шею – безвольная. Рука упала с глухим стуком. И я испытываю бешенство. Тело, жалкое тело – как оно могло не выдержать? Удар, пустые рёбра глухо гудят. Презрительная ухмылка всё не спала с похолодевших губ. Ветер веет диковато, страшно, безумно. Я тормошу её в ужасе, попеременно бью. Как тело не выдержало момента нашей искренности? Шевельнулась?! Нет. Бред. -Ты, жалкое травоядное! – ору. Зачем? Чем меня это так беспокоит. Что-то никак не доходит, что всё уже. Не то, чтобы есть что-то невысказанное, но как же так. Вот, можно топтать небо ногами. Но это не то небо, которое нужно, что ли? Или не хочется портить? Вот, победил, выиграл. Но материальное не приносит удовлетворения. Злюсь. Отчего? Так бесит этот пафос. Ты же слабая, слабее их всех, прибилась к кучке, левая, глупая. Ничего не умела! Дура. И нет, никакой симпатии. И сказать я тебе ничего не хотел. Дрянь. Лежишь тут, испустив дух. Слабачка. Умирают – слабые. Сильные выбирают жить. Я уж думал тебе кое-что сказать, но ты не выдержала должным образом момент. -Что за объявление? -А, тут скоро турнир: Вонгола ищет хранителя Облака. -Как так? А Хибари где? Неужели погиб?! -Не. Его Тсуна выгнал. -НАХРЕНА?! -Ну, говорят, после той жаркой потасовки его нашли в подворотне, целующимся с Ноной. -И что? -Она была мертвая.