Cui prodest malum? *
— Это просто никуда не годится, сначала подлый, варварский поджог, а теперь — вот это. Мы в отчаянии, барон, еще немного, и нам просто нечем будет платить этот бессовестный квартальный налог! Куда смотрит король?! — Полный мужчина в расшитом зеленом сюртуке схватился за голову. Гордый глава гильдии торговцев выглядел крайне непривычно в своем отчаянии. Близилась осень, а урожай не обещал быть щедрым, и пожар на большом зерновом складе в одном из частных владений крайне взволновал гильдию, в связи с чем затянувшееся до обеда совещание было наполнено тревогой и беспокойством. И вот, вдобавок, вечерний гонец оповестил о том, что Кристофер Хадсон, тонкий дипломат и необычайно прозорливый купец, надежда и опора в ведении внешней торговли, был сражен внезапным сердечным недугом. — Успокойтесь, Фергус, я уверен, что Лиара Хадсон в свои тридцать четыре более чем способна взять на себя дело отца. Мы оба знаем о ее блестящем уме и цепкой хватке. Не время раскисать. Спокойные слова Ривендера, по-видимому, немного утешили купца, он взял себя в руки и принялся сыпать извинениями, расправляя свои богатые одежды. Обсудив дальнейшие действия и получив еще несколько поддерживающих фраз, глава гильдии раскланялся и поблагодарил за повторную встречу в позднее время, пообещав барону бочонок лучшего вина со своей винодельни. Тай Ривендер не любил вино. Когда обеспокоенный посетитель удалился из кабинета, он секунд двадцать смотрел в никуда, а затем медленно опустил голову на письменный стол и накрыл ее руками. Огонь в камине окутывал помещение мягким светом и теплом, но руки и пальцы ног барона были холодны как лед. Подобраться к очагу или накинуть плед казалось невозможным подвигом. Ривендер заправлял городом десятый год, и за это время приключилось немало трудностей, но сейчас… Все. Было. Плохо. Все и раньше было не роскошно, но тенденции трех последних месяцев стали, выражаясь цензурно, абсолютно безрадостными. Да даже аманийские тролли, редкие гости в здешних землях, внезапно заявили о себе, устроив два набега на фермы за одну прошлую неделю. В землях к югу, за границами владений Ривендера, отмечались случаи неизвестной болезни, делавшей людей живыми мертвецами. Так называемой чумы, о которой толком невозможно было даже расспросить. Орден паладинов и церковь уж очень странно отмалчивались, что выдавало их явную озабоченность. А то, что сами служители Света озабочены борьбой с «всего лишь пока неизвестной болезнью», ничего хорошего не сулило. И вообще, королевство будто завязло в болоте неопределенности. Никто не мог ничего объяснить, запланировать, распорядиться. Барон пытался вникнуть в суть вещей, разузнать, что к чему; он слушал и наблюдал, но никак не мог понять векторов развития, ориентиров, задаваемых центром, которые вроде бы озвучивались, но были зыбкими, как утренний туман и пространными, как монолог проповедника. Полежав на столе какое-то время, он все-таки собрался с силами и побрел на кухню, чтобы попросить служанку заварить ему чай. Проще было позвенеть колокольчиком, но в голову это не пришло. Перед тем, как пойти готовить, она передала барону письмо, сказав, что его принес посыльный около получаса назад. Оно было запаяно простой печатью без символов, на грубой коричневой бумаге также не было никаких опознавательных знаков. Тай был сыт по горло новостями и бесцельно стоял, держа в руках конверт. Служанка вышла с подносом, казалось, мгновенно, он пропустил ее на лестницу и двинулся следом, в комнату с потрескивающим камином и уютной тишиной, уселся в кресло и положил письмо на чайный стол. Сделав несколько глотков травяного чая, он распечатал письмо. Написанное твердой рукой, аккуратным витиеватым почерком, оно повествовало: Премногоуважаемый барон Тайтус Ривендер! К превеликому сожалению, обстоятельства не позволяют мне представиться, скажу лишь, что мы знакомы, хоть и не столь близко, как хотелось бы. Я вынужден просить Вашей помощи, но, ни в коем разе, я не прибегнул бы к подобной дерзости, если бы вопрос напрямую не касался судьбы государства. Прошу оказать мне услугу и встретиться со мной завтра, за час до полуночи у таверны «Ветвь сирени» на третьей миле от ворот города. Вдобавок к вышесказанному, заранее прошу простить меня за то, о чем я Вас попрошу: никому не говорите, куда Вы отправились, и позаботьтесь об одежде и лошади — Вас никто не должен узнать. Вас будет ждать мой человек, дабы проводить до места встречи. С низким поклоном и надеждой, К.Т.***
Следующий день прошел без особых происшествий, но барон почти не спал ночью, и все происходящее его раздражало. Вчерашнее письмо не шло из головы, он тщетно пытался подобрать отгадку к инициалам. На ум приходил только Кевин Торнхилл, мастер мебельщик, и эта кандидатура, естественно, отбрасывалась. А еще долгие годы никто не обращался к нему по имени. Странно… все это было очень странно. К вечеру Ривендер, несмотря на все возможные риски, решил явиться на встречу. По крайней мере, он предпочитал так думать, но в глубине души знал, что согласился сразу. Он нашел глухой дорожный плащ из темно-серой шерсти, обул самые простые сапоги, снял фамильное кольцо. Заплел в косу свои длинные волосы и тщательно спрятал под одежду. Рано отпустив слуг отдыхать, барон, выходя, никого не встретил ни в доме, ни во дворе. В конюшне он запряг бурую кобылу конюха и, накинув капюшон, выехал на улицы Стратхольма. К счастью, никто не обратился к нему в пути, и в назначенное время барон подъехал к спящей таверне, окруженной густыми кустами сирени. Он спрыгнул с лошади, обернулся и вздрогнул от неожиданности: будто ниоткуда перед ним возник неприметный мужчина. — Идемте за мной, — коротко сказал тот. Человек повел его не в таверну, а в соседний, довольно ветхий двухэтажный дом. У входа он повернулся к барону и попросил поводья лошади, а также объяснил, как пройти в нужную комнату. Залитый тьмой холл здания казался обжитым, но людей было не видно и не слышно. Следуя указаниям, барон прошел вверх по лестнице; некоторые ее ступени начали подгнивать, и древесина слегка продавливалась. Он ступал мягко, а дом в ответ не скрипел половицами, словно поддерживая его в тайной авантюре. Поднявшись, Ривендер повернул налево и в конце темного коридора зашел в тесно заставленную мебелью и утварью комнатушку, освещенную лишь светом звезд через узкое окно у потолка. В конце нее едва просматривалась еще одна дверь. Тай чувствовал себя героем романа о тайных заговорах и разбойничьих кланах. Внутри покалывало желание развернуться и уйти прочь, но возможная серьезность вопроса заставляла идти вперед. Он рефлекторно проверил крепление кинжала на поясе. На мгновение остановившись перед входом, барон все же толкнул потрескавшуюся дверную ручку и тихо зашел внутрь. В освещенной светом камина и единственной свечи квадратной комнате за столом сидела фигура в плаще с капюшоном. Помня о необходимости оценить обстановку, барон боковым зрением отметил узкую кровать рядом с дверью и пару стульев у свободной стены. Кроме картины на ней, никаких предметов уюта в комнате не было — не похоже, чтобы в ней кто-то жил постоянно. Скорее, это было тайное место для переговоров. Человек в плаще поднялся и сделал пару шагов навстречу. Он был выше барона, а многослойная одежда придавала еще больше массивности. Незнакомец откинул тяжелый капюшон, открывая прежде сокрытое в тенях лицо, и учтиво поклонился. По плечам рассыпались волосы с сильной проседью, в прошлом бывшие черными. На лице темнели два вертикальных узора, спускающиеся от надбровных дуг по векам, скулам — почти до самого края челюсти. Ривендер видел подобную роспись однажды у друида, но этот человек однозначно не был связан с культурой ночных эльфов. Он казался знакомым, но эта мрачная внешность, черные глаза с жутковатой туманной поволокой сбивали с толку. Тай пытался ухватить ускользающую тень воспоминаний, но не мог. — Приветствую тебя, барон Тайтус Ривендер. Я безмерно рад, что не ошибся, полагая, что ты ответишь на мое приглашение. Тай молча смотрел на говорящего, ожидая, пока тот представится. Склонность к выразительному молчанию была отличительной чертой барона и вызывала букет самых различных реакций у уважаемых господ и прекрасных дам. Кто-то боялся и избегал его, кто-то считал заносчивым нахалом, женщины находили эту черту притягательной, а иногда — хамски оскорбительной. Но за четкие формулировки и лаконичную учтивую речь он снискал себе хорошую славу среди правящей элиты и подданных. Разумеется, среди тех, кто не нарушал границ приличия — самодурства Ривендер не терпел. А его ночной собеседник уже на первый взгляд производил впечатление интеллигентного человека, в нем чувствовалась особая стать и изысканные манеры. Способный оттолкнуть большинство людей антураж не мог скрыть благородного происхождения. — Осмелюсь предположить: ты не узнал меня, хотя, как я упоминал в письме, мы не раз встречались. Я КелʼТузад. Он не стал уточнять большего, и в этом не было необходимости: Тай всматривался в его лицо и с удивлением узнавал давнего друга, можно сказать, наставника, не раз помогавшего делом и добрым советом тогда еще юному и неопытному градоправителю. Пропавшего Кирин-Торского мага, позорно исключенного из ордена без лишней огласки за занятия темными искусствами и объявленного в розыск, доселе не увенчавшийся успехом. Некромант. Что ему нужно? Ривендер слегка поклонился в ответ. — Приветствую тебя, КелʼТузад, храня светлую память нашей старой дружбы. Губы КелʼТузада тронула улыбка. — Я необычайно признателен столь почтительному отношению ввиду небезызвестных обстоятельств, вынудивших меня отдалиться от общественной жизни. Я бы с радостью посвятил время разговору о том, как приятно я удивлен, глядя на то, как ты вырос и возмужал, утвердился как влиятельный аристократ… Но обстоятельства обязывают меня перейти к обсуждению дел незамедлительно, — изящным жестом он пригласил Ривендера за стол. Усевшись напротив, КелʼТузад положил локти на стол и свел пальцы рук под углом. Теперь его лицо хорошо освещалось пламенем крупной свечи — лицо усталого человека, несшего тяжкое бремя. Впалые черты, морщины, прочертившие бледную кожу, явно не были лишь следствием возраста. — За годы своего отсутствия я многое познал, гораздо большее, чем известно ордену Кирин-Тор. Мне доступны поистине великие силы, и я явился к тебе, ведомый их волей. Будет излишним повествовать о тяжелом и ухудшающемся положении в королевстве, измотанном войнами и истощенном тяжким выживанием. Каким бы очевидным это ни казалось, я говорю с точки зрения предзнаменованных истин, явившихся мне и повелевших найти тебя. Тайтус… — он вздохнул. — Над Лордероном нависла беда. — Я ожидал услышать нечто большее, чем эфемерные пророчества, — с напускным равнодушием ответил Ривендер. — В Лордероне уже есть стабильный источник сакральных откровений. Предпочту не открывать для себя новых. — Твой прагматизм достоин великой похвалы, барон. Не спорю, я не так близок к насущным заботам, и, в самом деле, мои умозаключения не имели возможности сформироваться без тесного взаимодействия с высокими материями… КелʼТузад сплетал фразы тончайшей дипломатической вязью, но молодой феодал чувствовал, что это была осторожность не вдохновенного каллиграфа, а взломщика сейфов. К нему подбирали отмычку, и, внутренне улыбнувшись, он решил понаблюдать за этим. И колдун продолжал — на языке, так давно знакомом барону. Языке протоколов, отчетов, постановлений. — Тем не менее, нельзя не признать тот факт, что и совершенно без содействия упомянутых сил цепкий ум истинного управленца способен проследить некоторые тенденции, которые ни при каких условиях невозможно исключить из внимания при формировании видения концепций перспективного развития… — распрямив сцепленные пальцы рук, он поднял взгляд на собеседника и понизил голос. — Нынешняя власть не способна удержать королевство от падения. Лордерон ускользает из рук правящей династии. Ривендер сжал зубы и немного задержал дыхание, не позволяя каким-либо эмоциям отразиться на его лице. Мятеж? Откровенной глупостью было бы обсуждать заговор против короны с ним, градоправителем Стратхольма, верность престолу которого была незыблема. Не произнося ничего в ответ, он слегка поднял бровь, придавая выражению лица легкий оттенок разочарования. И КелʼТузад, словно читая мысли барона, продолжил, ничуть не показав себя безрассудным глупцом. — К счастью, у Лордерона есть будущее, есть достойный наследник. Молодой принц Артас Менетил. Он произнес это имя с почтительной торжественностью. Затем КелʼТузад встал из-за стола и продолжил рассуждения, медленно ступая по грубому дощатому настилу. — Его глубокая верность народу, его чистый, незатуманенный сверканием придворных дам взор, его способность принимать настоящие, сильные решения… Артас — длань судьбы Лордерона. Но его способности… — некромант задумчиво посмотрел на свои руки, словно подбирая нужное слово, хотя барон сильно сомневался, что ему это нужно, — недооценивают. После короткой паузы он снова заговорил, еще более уверенным тоном: — Ему не дают действовать, не дают показать себя. Они считают его недостаточно рассудительным. Недостаточно дипломатичным. Вспыльчивым, дерзким мальчишкой. Я и сам держусь мнения, что возраст принца не в лучшей, так сказать, фазе для управления страной. Но кому как не тебе знать, что не это главное. Тебе, принявшему бремя правления всеми северными землями в восемнадцать лет. Сердце Ривендера беспокойно билось. Он смотрел на изрезанную грязную поверхность стола и видел прошедшие годы. Годы борьбы и ответственности. Борьбы с последствиями треклятой войны, с самодурной элитой, с непосильными налогами, с падением торговли, а теперь с этой новой непонятной напастью — не то болезнью, не то безумием. Ответственности за народ, который отчаянно нуждался в помощи, который верил в него. Вряд ли на уме у проклятого хитреца было что-то хорошее, но он говорил дело. Барон не без усилий поднялся, разворачиваясь к собеседнику, чтобы продолжить разговор будто бы снова на одном уровне. Он смотрел на КелʼТузада и тот казался каким-то странно большим, нависшим как туча, хотя был всего на полголовы выше барона. И они говорили всю ночь, то меря шагами комнату, то возвращаясь за стол, глаза в глаза; долгие, емкие и насыщенные речи КелʼТузада прерывались краткими сдержанными вопросами Ривендера. И некромант рассказывал о произошедшем и происходящем, о мотивах и последствиях, о персонах и социуме, открытом и тайном, будто бы подслушанном у каждой значимой двери, считанном из каждого важного сна, и вкрадчивый голос его источал скрытую мощь. И барон слушал его тревожную повесть, недоверчиво, взвешивая каждое слово, но нутром ощущая эту заговорщическую близость с вновь обретенным собеседником, равного которому доселе не было в его жизни. И текли минуты, слагаясь в часы, трещала и капала свеча, и на пороге рассвета настало время озвучить просьбу. — Ты отвергаешь пророчества и тонкие материи, ты считаешь большинство магов и служителей Света ярмарочными шутами, и в последнем ты абсолютно прав. Но не только логику, не только стратегический расчет мы должны призвать на помощь в эти критические времена. И я пришел к тебе волею высшей силы, пришел просить помощи, полагаясь на твою проницательность и мудрость, ибо тебе предстоит сделать нелегкий, но необходимый выбор. Провернуть шестерню механизма судьбы и помочь принцу Артасу исполнить свое предназначение. КелʼТузад подошел ближе на шаг и проникновенно взглянул в глаза барону: — Король Теренас Менетил должен покинуть трон. По спине Ривендера прокатилась волна дрожи. Он нахмурился. — Разумеется, речь не идет о подлом убийстве или посеве смуты. Я прошу содействия в организации обстоятельств, в которых принц наконец проявит свою силу и мужество, поступит как истинный король, возьмет поводья Лордерона в свои руки. И впоследствии цепь начатых тобой событий приведет к тому, о чем мы говорили выше. Королевство балансирует на грани перемен, и я прошу тебя подтолкнуть его. — И что значит «подтолкнуть»? — Я поведаю тебе о Тьме. — Пламя в догорающем камине судорожно заметалось, равно как и огонек свечи, и сжалось, ослабло, будто задавленное невидимой тяжестью; по стенам поползли текучие тела теней. — Тьма сгущается над землями севера. Ты знаешь это. Ты чувствуешь, больше чем другие, поверь, зависшее в воздухе ожидание, смятение, тревогу. Тьма несет перемены. И ты — ее часть, значимая часть, нексус событийных последовательностей, отмеченных ее знаком. Ты несешь в себе силу, Тайтус. Никто не видит ее, никто не скажет тебе о ней — но ты знаешь, что я прав. Казалось, воздух в комнате сгустился, КелʼТузад пристально смотрел в глаза барона темным, серьезным взглядом. Колени Тая подрагивали, а в груди клубилось какое-то странное ноющее, тревожное чувство, и просилось наружу. Не чуждое, не внушенное, проснувшееся. Барон молчал — на сей раз потому что не знал, что сказать. Он медленно подошел к столу и опустился на стул. Свеча горела с прежней силой. Некромант продолжил негромким, но отчетливым голосом. — Земли у озера Дарроумир начали исторгать мертвецов. Как я уже говорил, мелкие поселения постепенно сдаются, но центр ополчения, Андорал, способен выстоять. На третий день новой луны ты отправишь обоз с провизией в помощь жителям Андорала. В последней фразе не прозвучало ничего преступного, но барон почему-то понимал, что она не окончена, чувствовал леденящие когти ужаса, готовые вцепиться в душу. Он смотрел на собеседника, не отрываясь. — Договаривай, — слова упали камнем. Вместо продолжения, КелʼТузад достал из внутреннего кармана закупоренный сосуд и протянул его собеседнику. Повисло молчание — на мгновение, а, быть может, на несколько минут. По венам потек страх — едкий, парализующий. — Андорал должен пасть. Тай знал, что внутри флакона. Смерть. Это было слишком. Слишком для последних месяцев, слишком для этого дня. Мир сходил с ума. Внутри разгоралась злость. Отравить невинных людей, обречь на гибель? Подло предать тех, кто борется за жизнь, за спасение близких? Спрашивать, как это поможет принцу, было бессмысленно. КелʼТузад не раскрыл бы всего замысла, каким бы тот ни был. — Почему я? — резко спросил барон. — Сил Культа Проклятых, или как вы там себя называете, не хватит на такое предприятие? КелʼТузад улыбнулся картине на стене. — В том-то и дело, мой мальчик, что хватит. Видишь ли, силы, теперь задающие движение ткани мироздания, увы, безжалостны в своем беспристрастии. И позволю себе заметить, что исключительно из доброй памяти к тебе и твоей покойной семье я провел колоссальную работу, чтобы смягчить их влияние по отношению к тысячам жителей северного Лордерона. На твоем месте я бы не пренебрегал этим хрупким балансом и моим особенным отношением. — Некромант продолжал улыбаться, и эта учтивая улыбка была отталкивающей, подавляющей, невообразимо жуткой. — Если, конечно, я не ошибаюсь насчет твоей озабоченности судьбой подданных. Тай сидел за столом, замерев; ужас осознания сковал его спину, а горло душила ответная ярость. Глазами он следил за КелʼТузадом, мерно ступающим по комнате. — Разумеется, ты не будешь сопровождать провиант лично. После отправки не возвращайся в Стратхольм. Ты не должен быть там — и, надеюсь, мы не будем больше тратить время на разъяснения. Остановись на пару недель где-нибудь… — он задумчиво потер подбородок, — я уверен, у тебя найдутся знакомые в Восточных Землях, которых ты давно не навещал. Знаю, ты думаешь, что я могу подвести тебя, изничтожить высокое и заслуженное доверие к тебе. — Он остановился. — И на это я отвечу: меня можно назвать кем угодно — коварным колдуном, безжалостным убийцей… — КелʼТузад взглянул на Тая открыто и как-то обреченно, от недавней жестокости не осталось и следа, — но не предателем. Теперь я оставлю тебя, — он накинул капюшон, взял дорожный посох. — Ты выйдешь спустя пятнадцать минут, через главный выход. Все общечеловеческие принципы морали и чести призывали барона сказать «нет», отказаться участвовать в этом массовом убийстве. По огарку рыжей свечи скатилась капля. Портрет девушки в красном платье укоризненно взирал на него. Тай перевел взгляд на потухший камин. Черное, безлунное небо где-то снаружи злополучной комнаты отсчитывало часы до назначенного момента. — Помни, Тайтус Ривендер, ты — важное звено в судьбе Артаса Менетила. С этими словами некромант покинул комнату. * (лат.) — Кому на пользу зло?