Нева-нева-нева-неважно, ни боли, ни жажды, Крылатым умирает каждый, рождая дожди, Нева-нева-нева-неважно, ни боли, ни жажды, Умрёт и наш мираж вчерашний, однажды, дожди…
Ночь была достаточно тёплой, но земля уже успела остыть и лежать было холодно. Андрей правда мало что мог в данной ситуации — разве что отползти на небольшое расстояние. Подросток не помнил, как оказался на обочине в каком-то глухом районе — последнее, что осталось в памяти, это успокаивающий голос Савелия Филипповича и просьба не кричать, несмотря ни на что. Андрей помнил, что они сели в машину, куда-то поехали, а потом всё вокруг исчезло, поглощённое темнотой и отчего-то уютным теплом. Очнулся он, лёжа ничком на земле. Всё в той же футболке, спортивных штанах и без каких-либо средств связи. Телефон, видимо забрали, либо потерял при переезде. Страх парализовал и без того ослабленное тело, беспомощность, не способность убежать откровенно злили. Слёзы, такие запрещённые в своё время отцом, сами текли, не спрашивая разрешения. От них было и горько, и холодно. А ещё было ужасно обидно, вопрос, почему это случилось именно с ним, звучал в голове постоянно. Как никогда хотелось домой, к маме, как по заказу вспоминались все недомолвки и ссоры, за которые было и стыдно, и неловко. Отерев грязной ладошкой мокрые щёки, Андрей сделал медленный вдох, успокаиваясь. Слезами в данном случае было уже не помочь, тем более, что он снова мог заснуть, а допустить этого не хотелось. На помощь звать было и опасно, и бесполезно — тишина была звенящая, даже отдалённого шума машин было не слышно. Андрей чуть приподнялся на локтях, собираясь с мыслями. Паниковать и отчаиваться было конечно, проще, но хуже. Неожиданно перед носом подростка оказались чьи-то огромные ботинки, берцы, вынырнувшие из темной, влажной травы. — Вы кто? — вопрос, заданный дрожащим голосом, остался без ответа. Сил на сопротивление у мальчика просто не было — он очень замерз и устал. Чьи-то неожиданно сильные руки мягко оторвали его от земли и понесли куда-то в темноту. Из одежды незнакомца Андрей успел рассмотреть чёрную толстовку, джинсы и берцы. Лицо было скрыто платком. «Кажется, я попал…» — подумал Андрей, прежде чем его погрузили на заднее сидение и захлопнули дверь. В салоне было тепло, даже жарко. Тот же человек в чёрной одежде по-хозяйски завернул подростка в безразмерную теплую куртку, и немного повозившись на переднем сидении, протянул чашку от термоса, приказывая пить. Несмотря на странное поведение, опасности от незнакомца Воронцов не чувствовал. Может, притупился инстинкт самосохранения после пережитого стресса, а может, подсознательно хотелось думать, что теперь перед ним не опасные преступники, а свои. От ёмкости вилась тонкая струйка пара. И Андрей, наплевав на всё, сделал первый, робкий глоток. Даже если бы в чае оказался яд, он бы не смог от него оторваться, настолько вкусным и спасительно горячим был чай. После двух глотков по телу мальчишки прошлась волна тепла, зубы перестали стучать, а к щекам прилила кровь. Безумно захотелось спать. Сил хватило только на то, чтобы отдать недопитый чай обратно и поудобнее устроиться на сидении — широком и с приятными, на ощупь, чехлами.***
— Стас, ты помнишь Леру Архангельскую? — Калитникова отвела Станислава вглубь коридора, к небольшому окну, с засыхающим цветком в горшке на подоконнике. Володин, отвлекшись от внешнего вида коллеги – она, как и просил Волынский, приехала в форме и выглядела потрясающе, — кивнул. — Да. А что ты её вспомнила вдруг? Вы о ней с генералом беседовали почти час? — И не только о ней… Что ты так на меня смотришь? — Валентина непонимающе посмотрела на Володина. — Что-то не так? — Да всё так, Валя, всё так. Просто ты своим внешним видом работу отдела парализуешь напрочь. — Стас улыбнулся. — Извини, перебил. Рассказывай, я тебя слушаю. — Скажешь тоже. В общем, Лере… — но договорить на этот раз ей не дал Волынский. Тоже в парадной форме, он выглядел крайне непривычно и дико. Китель сидел на нём ничуть не хуже костюмов, но было видно, что сам полковник ничуть не рад такому наряду. — Ты заделался её чичисбеем*, я смотрю? — ехидства у Петра Сергеевича было не занимать. — А ты ревнуешь? Ай-ай, товарищ полковник, нехорошо изменять. Или вы не знаете? — Мальчики, а ничего, что я тут? — Калитникова посмотрела на обоих мужчин, затем, махнув рукой решила понаблюдать за перепалкой со стороны. Солнце, подозрительно яркое светившее в окно, нещадно било в спину, припекая и без стеснения напоминая — на дворе лето. Валентина открыла окно и с трудом поборола искушение усесться прямо на подоконник. Её бы, во-первых, никто не понял, а во-вторых, в узкой форменной колючей юбке сделать это было проблематично. — Кому я изменяю? — Как кому? Службе. Единственной и неповторимой. — Клоун. — Волынский закатил глаза к потолку. — Я к тебе попозже зайду, договорим. — Многообещающе усмехнулся Володин и повернулся к Валентине. — Знаешь, Стас… Давай в другой раз. Иди, поговори с Петром, ему это очень нужно, видимо. — Как скажешь. Станислав ушёл следом за Петром, а Калитникова, постояв немного у открытого окна, направилась в свой кабинет. Новых поводов для размышлений было предостаточно. Одного взгляда на рабочий стол хватило для того, чтобы полковник улыбнулась, мысленно поблагодарив ребят — рядом с фоторамкой стояла чашка с чаем, а поверх органайзера лежала плитка горького шоколада. Её любимого. С некоторых пор к сюрпризам Валентина относилась, мягко говоря, неважно, но этот действительно тронул. Всегда приятно, когда о тебе заботятся, вне зависимости от звания, статуса и прочих факторов. В кабинете Волынского тем временем шла оживлённая беседа. — Слушай, Пётр. Я не знаю, что ты там себе напридумывал… Но мы друзья с Валентиной. Просто друзья. В дружбу между мужчиной и женщиной можно верить, а можно не верить. Но она есть. Если тебе так проще… Считай, что я считаю себя виноватым перед Валей за то, что в первый раз был далеко и полностью в своих проблемах. И не смог помочь. Называй это как хочешь. Валентина, конечно, женщина невероятная, умная и красивая, но для меня это второстепенно. Мы друзья. — Понимаю, Стас, понимаю. — Но не думаю, что она оценит твой поступок — заказ Воронцова. — Ты ей рассказал? — Не я. Шибанов. Стас, сжав губы, молча саданул по столешнице кулаком. — Да не горячись ты. Валентина поймёт, я уверен. Тем более, между нами, мальчиками, Иван этот — козёл редкостный. Получил по заслугам. — Надеюсь, недоразумений между нами не осталось. — Процедил Станислав и вышел из бывшего кабинета Валентины.***
Капитан Филиппов решил до начала рабочего дня забрать результаты экспертизы. Попутно немного пройтись, проветриться, раз уж проснулся рано и сон ему изменив, ушел к другому. Утренний город, умытый ночным небольшим дождём, казался Диме ужасно красивыми, нарядным и уютным. Как всегда спешащим, но всё равно родным и понятным. Больше этого Фил любил ночной город, поздние прогулки, но случались они чаще не по его личному желанию, а по служебной необходимости. Но сейчас, добравшись до судебно-медицинского бюро, с прихваченными в порыве вдохновения эклерами, Филиппов был искренне рад чуть-чуть пообщаться с патологоанатомом. Острая на язык, иногда невоздержанная, безусловный профессионал — сотрудничать и просто общаться на отвлеченные темы было увлекательно. — Полина Дмитриевна, доброе утро! — Фил забежал в лабораторию с большим пакетом в руках. Полина Дмитриевна, в маске и неизменном костюме, склонилась над очередным анатомированным телом, с увлечением накладывая швы. — И тебе доброе утро, Дима. Подожди минутку, я сейчас закончу… Через пару мгновений перед Филипповым появились нужные материалы. — Вот результаты по Славновым, вот по третьему мужчине. — судмедэксперт протянула три тонкие папки сотруднику убойного. — Как там Волынский? Зверствует? — Ну, по-всякому бывает. Но если потребуется, поможете с ядом? — капитан обворожительно улыбнулся. — Обязательно, Дим. Или можно курс от бешенства Петру проколоть. Станет добрее как минимум. — Спасибо, Полина Дмитриевна. Вы же наша фея-крёстная. До свидания, я побегу. Это вам, — Фил вручил женщине пакет и поспешил покинуть прохладное помещение. Ему ещё предстояло забрать результаты экспертиз у химиков и наведаться к трасологам. — О, пирожные «прощай фигура», — Полина Дмитриевна довольно улыбнулась. Конечно, сотрудники убойного наглели чаще остальных, но в целом, вели себя прилично и мило, вот как Филиппов, например, только что.***
Новое послание оказалось гораздо страшнее предыдущих и Валентина порадовалась, что включила его не одна. В компании Петра было надёжнее и немного спокойнее. — Ну что, полковник, признаёшь, что бессильна? Твой сын в наших руках, а ты, зная многое, никак к нему не подберёшься. Руки коротки. Скажи спасибо мужу. Но он уже ничего никогда не расскажет. — механический, жуткий голос смолк, на экране появился круглый жёлтый смайлик. Его медленно стали покрывать полосы крови, спускавшиеся сверху вниз. Телефон отлетел в сторону, в угол дивана. Валентина постаралась скрыть дрожащие руки, обхватив себя за плечи. — Твари, — не сдержавшись, выругался Волынский. — Как кошки с мышкой. Уверен, ничего Андрею они не сделали. Лежит в какой-нибудь одиночной палате, ест и спит. — Почему ты так думаешь? — Валя, ну сама посуди. — Пётр Сергеевич присел перед Валентиной на корточки. — Он им нужен, скорее всего, как донор. Вероятнее всего, крови. У него какая группа? — Четвёртая отрицательная. — Вот. Он нужен, скорее всего, именно для сдачи крови. А значит, ему ничего колоть не станут, и лекарствами пичкать тоже. И играют эти твари именно на твоей беспомощности. Уж извини за прямоту, Валя, но если бы Андрея хотели убить, то убили бы сразу… А сейчас, на минуточку, третий день. — Кабанов тоже не сразу устроил Андрею кровавую ванну. — Он намекнул на Воронцова, Валя. Ты понимаешь, что это значит? — Что Воронцов — законченный моральный урод, раз подставил собственного ребёнка. А ещё меня обвинял! — И это тоже. Это значит, что мы легко свяжем Воронцова с фигурантами дела, с Троевым и его сладкой компашкой. Сама знаешь, что группе лиц и по предварительному сговору светит дофига. Упрёмся, но докажем вину этой шайки-лейки. — Ты думаешь, Троев для себя и для жёнушки не купит алиби и хорошего адвоката? — Купит. Но у нас тоже связи имеются. Тот же Коржов, падла, точно не отвертится. У меня на него компромат припрятан, — Волынский усмехнулся. — На чёрный день, так сказать… В общем, скоро этот день настанет… — Ненавижу игры разума. Ненавижу… — Разберёмся, Валя, разберёмся. Ты главное, держись. Я поеду к Воронцову на квартиру, с обыском. Генерал как миленький санкцию выдаст. Буду на связи. — Волынский ободряюще коснулся женского плеча и, чтобы совсем не скатиться в сентиментальность, поднялся на ноги и скрылся за дверью. Новостей от Лернера и Филиппова, уехавших к Троеву с постановлением на обыск, не было. Пётр искренне надеялся, что ребята найдут хоть малейшую зацепку — слишком затянулись их поиски Андрея, каждый час мог стать для подростка роковым. Почти сразу же после Волынского, за какой-то ерундой заглянула Бойко — она по распоряжению Волынского занималась документацией, следом за ней Лернер, с просьбой «срочно подписать», затем кто-то из постовых… В общем, ребята каким-то чудесным образом, выполняя поручения, умудрялись не оставлять Калитникову надолго одну. Максимум, ей удавалось побыть в одиночестве полчаса.***
Волынский, едва войдя в подъезд, где жил Воронцов, так некстати наткнулся на словоохотливую Аглаю Кирилловну. Бабулька, заулыбавшись во все имеющиеся полтора зуба всплеснула руками. — Милок, я недавно тебя вспоминала! Знаешь, какое средство чудесное нашла, для роста волос, закачаешься! Берешь, значитца, литр керосина, лопухов побольше — они пачкаются быстро, барсучий жир и шерстяной пояс собачий… А ещё, милок, главное берёзовые опилки не забыть. Побольше… — Стоп-стоп-стоп. Я при исполнении и вообще, не верю в народную медицину, — Петр Сергеич поспешил прервать поток народной мудрости. — Зря, касатик, зря. Глядишь, и волосья бы пробились, девки бы табуном стали бегать. Я ж гляжу, ты холостой да не женатый. Не порядок… — Мне и лысому очень неплохо. Авдотья, э-э-э… — Аглая я. А по батюшке Кирилловна. Спрашивай, милок, коль пришёл. — Скажите, Аглая Кирилловна, чужие к Воронцовым не приезжали? — Чужие – нет. А вот хахаль Оксанкин зачастил. Замуж девка хочет, вот и старается, — поделилась словоохотливая старушка. Занимательную беседу прервал вовремя появившийся участковый, ведущий за собой понятых. В кильватере у них шел Долганов, только что закончивший беседу с одним из клиентов. — А что-то ты, милок, хочешь квартиру осмотреть? — Провести обыск. Воронцов в больницу попал, в реанимации сейчас, а нам нужны его документы по бизнесу. — Ой, туда ему и дорога… — отмахнулась Аглая Кирилловна. — Прости Господи, говорить так грешно, но противный он человек, высокомерный. У нас в парадной его никто не любит. — Аглая Кирилловна, мы к вам попозже зайдём. Обещаю. — Клятвенно заверив пенсионерку, Волынский кивнул и участковый достал связку отмычек. — Ой, касатики, там же Оксанка дома. Звоните смелее, она откроет и обыщите всё. — Ну, раз так, то проще. — Денис утопил в гнезде кнопку звонка. Мелодичную трель было слышно даже на лестничной площадке. Предприимчивая Аглая Кирилловна, устав стоять, быстро приволокла табуретку с кухни и теперь с комфортом наблюдала за происходящим. Открыла Оксана минуты через три, запыхавшаяся, лохматая, замотанная в ярко-розовую простыню. — Кто вы и что вам надо? — Полковник Волынский. Вот постановление на обыск. А вы прикройтесь, гражданочка и дайте нам пройти. Мужчины потеснили растерявшуюся Воронцову. Но молчание её длилось недолго. Реакцией на мужской голос, откуда-то из глубины квартиры, стал выразительный звук падения тела. — Вы вторглись в мою личную жизнь! Какое имеете право? — Такое, Оксана Алексеевна, что ваш дядя является подозреваемым в деле о похищении Андрея Воронцова. И мы ищем любые доказательства его причастности. — Дядя? Похитил Дюшеса? Бред! Я не позволю вам рыться в его вещах… Вам лучше уйти. — Оксана, милая, если вы будете мешать следственным действиям, то о личной жизни отныне станете мечтать в камере изолятора. Ясно излагаю? — Ясно. — Девушка, всхлипнув, повыше подтянула простыню. — Идите тогда, ищите. Надеюсь, мне и моему другу позволите одеться без ваших сотрудников? — Вуайеристов среди нас нет. — Скрывая улыбку, поведал Долганов и первым направился в комнату Воронцова. — Проверю-ка я, кто там нашу Оксану развлекает. — И действительно, полковник обнаружил в её спальне судорожно одевающегося Артура Лагина. Точным ударом в солнечное сплетение Лагин был частично обездвижен, участковый быстро надел на него наручники и, полуодетого, повёл в большую комнату. — Отличные боксеры. Стильные. — Пётр Сергеич ухмыльнулся, глядя на нижнее белье с мультяшным героем губкой «Спанч-Бобом». Через сорок минут силами полковника и прочих участников обыска, были найдены бумаги, касающиеся бизнеса, ноутбук, планшетник и несколько карт памяти. — Хорошо, что Воронцов ничего в офисе не держал… — Задумчиво протянул Денис, глядя на добытые «трофеи». Их старательно описывал участковый, торопясь и едва ли не высунув язык от усердия. — Это точно? Тогда хорошо, да. Но боюсь, наш местный хакер от такого количества работы сойдёт с ума. Придётся нагружать одну из красавиц. — А твои эти красавицы ещё и умницы? А то работа серьёзная… — Умницы, ещё какие. Иногда такое придумают, хоть стой, хоть падай. — хмыкнул Волынский. — Ты всё на часы смотришь. Торопишься? Так поезжай, куда тебе там надо. — Клиент, Петя, выгодный… — Денис смутился и протянул руку для прощального рукопожатия. — Созвонимся. — Волынский кивнул. На обратном пути полковник совсем забыл про общительную старушку, но она нагрянула сама. В парадно-выходном халате и с кокетливым гребешком в абсолютно белых волосах. — Вот, соколик, на тебе пирожков. Ребяток своих подкормишь. А то тощенькие совсем, — бабулька вручила Волынскому узелок с пирогами. — Угощайся и сам. Прости меня, дуру старую, за мордоворота. Не со зла я. — Спасибо большое, я, пожалуй, пойду. Служба, сами понимаете, — полковник поспешил покинуть квартирку, пропахшую нафталином, пылью и лавандой. Попутно треснувшись о встроенный шкаф, заставленный книгами, Волынский вспомнил Лернера и Филлипова далеко не лестными словами. «Тощенькие совсем… Да на них пахать можно, на балбесах. Вечерами пиво в баре дуют, только не в коня корм», — Волынский закинул на пассажирское место угощение и сел за руль. Мужчина критически посмотрелся в зеркало заднего вида, прикидывая, пойдёт ли ему буйная шевелюра или не очень.***
То, что не давало Филиппову покоя уже достаточно долго, тягостное чувство вины, придавило как-то неожиданно и сразу. Противный ком где-то в груди мешал нормально дышать, говорить, работать… Позволял жить по инерции, но это и жизнью можно было назвать с натяжкой. Дима, едва они с Лернером и задержанным Троевым, оказались в отделе, кинулся к Калитниковой – она, обложившись бумагами, сидела за рабочим столом и что-то внимательно читала. — Валентина Пална, разрешите? — Да, Дим. — Извините… Вы можете меня отпустить буквально на час? Мне к Ильинскому надо, срочно. — Что-то случилось? Ему хуже? — Начал не с того, простите. Михею, вроде бы, стабильно лучше… Мне это очень нужно. — Поезжай, конечно. Что-то ты мне не нравишься, Дима. — Ерунда, Валентина Пална, — Филиппов отмахнулся и даже улыбнулся. — Не выспался просто. «Фил, возьми себя в руки! Мужик ты или где? Сделай морду радостного дебила и всё, рули к Михею. Если уж Шахерезада заметила твою кислую мину… А ей, вообще-то, гораздо хуже, чем тебе. И не ноет. Держится молодцом», — попенял сам себе капитан. — «Надо с Мишкой поговорить, признаться… Легче станет точно». Ребятам Фил бросил, сухое «надо отъехать» и, взяв телефон с рабочего стола, вышел в коридор. А через двадцать пять минут Дима постучался в ординаторскую, чтобы поговорить с лечащим врачом Ильинского. Спустя несколько минут Дима вышел из ординаторской, ещё раз проверил, всё ли из купленного им можно Мишке и направился в хорошо знакомую палату. — Фил… — Михей искренне обрадовался другу. Во-первых, потому что соскучился, а во-вторых, потому что чувствовал себя довольно неплохо, а значит, они могли пообщаться чуть подольше. — Ну, как ты? — Да что мне будет? Лежу, сплю. Иногда кормят. — Может, привезти чего? — Фил, мне девчонки и мама столько всего натащили, я это до выписки не съем… — отмахнулся Ильинский. — А вот ты, друг мой, выглядишь паршиво. — Так всё плохо? — Дима удивленно изогнул бровь, понимая, что дела его реально плохи. Если уж его раненный, забинтованный, недавно выписанный из реанимации друг, говорит, что выглядит он не очень. — Ну, глаза у тебя, Дим, как у побитой собаки. Колись, че случилось. Филиппов взял стул и присел к кровати. — Знаешь, Миш… Я очень перед тобой виноват. Я бы мог тебя подстраховать, да в конце концов, не пустить туда, без подкрепления! Понимаешь?! Мишка… Простить себе не могу эти три огнестрела. Не могу… Миша, в ответ на это, тихонько рассмеялся и, закашлявшись, прижал руку к груди. — Смеяться больно. Дим, да мы с тобой два дебила… Я виню себя за тот случай с тобой, ты казнишься, что под пули вместо меня не кинулся. Квиты мы, Фил, квиты. Перестань терзаться, на тебя смотреть больно. — Воды? — Нет. — Ильинский мотнул головой. — Я сейчас тебе все расскажу, и обещаю, закроем тему. Михей кивнул и приготовился слушать. — Говорят, что человек умирает столько раз, сколько раз он теряет близких ему людей. Я умирал дважды, Миш. Первый — когда погибла Жанна… Второй — когда ты закрыл меня от пули. И знаешь, история с Жанной… Да, это больно. Но по ощущениям — просто царапина. Я вас не сравниваю, Миш, просто говорю, как чувствую… Знаю, что ты чувствовал, когда из меня делали отбивную в подъезде… Стоишь, и сделать ничего не можешь, а время идет… А у тебя на руках кровью друг, напарник, брат истекает. Ужасно… Мишка, это были мои пули, понимаешь?! Мои. Досталось тебе… Больше всего боюсь узнать, что плохие прогнозы, и что… — Я не смогу вернуться на службу? — как-то легко и буднично произнес Ильинский и поймал глазами глаза друга. — Да. — Значит, так тому и быть. Не, ты не подумай… Я без службы с ума сойду, это как если кусок сердца вырвать и души. Но главное, Дим, что я остался жив. Лучше уж так, но живым… Мама, девчонки, они не пережили бы… И ты. А вообще, знаешь, я не думаю, что прогнозы будут плохие. Врачи ничего определенного не говорят, но я-то по себе чувствую, что и ноги-руки на месте, только с легкими беда. И нагружаться пока нельзя. Это все поправимо. — Конечно, — Фил чуть улыбнулся, чтобы показать другу — все хорошо. — А я больше всего боюсь узнать, что останусь неходячим инвалидом. Повисну у матери и сестер на шее, буду есть кашку и сидеть в четырех стенах. Фил, если такая фигня случится… Пообещай… — Нет, ты что?! — Дима вскочил и, уронив стул, лишь чудом его подобрал. — Михей… Я не хочу умирать сам. И тебе не дам. Мы поставим тебя на ноги. Клянусь. — Ты мне друг? — Друг. Но «левый» ствол не принесу. И вообще, знаешь, что! – Фил, вспылив, вскочил на ноги. — Что? — Михей был спокоен, лишь глаза выдавали его настроение. — Миш, ты настоящий мужик. Герой. Профи. Так будь мужиком, докажи всем, и главное, себе, что ты можешь. И вернись в отдел, на свое место. Ты нужен нам, Михей. Ты мне нужен. Так что не раскисай. Не думай о плохом. — Дима поправил на напарнике чуть сбившееся одеяло. — Я пойду, и так тебя заболтал. Отдыхай. Женька с Тохой завтра придут… — Пока, — Ильинский даже рукой немного махнул, на прощание. Последние слова Димы были в точку. Вместо вполне объяснимой жалости к себе, от постоянной боли и неясного будущего, пришла злость. И желание встать на ноги, во что бы то ни стало. Фил ушёл, Михей хотел было поспать, но сон не шел. Вместо этого капитан пустился в воспоминания. Болезненные, яркие — как будто случившиеся вчера, их нужно было еще раз пережить, чтобы отпустить наконец-то. Вместе с пожирающим, несмотря ни на что, чувством вины. Все чувства из недавнего прошлого вернулись, но были гораздо слабее, чем обычно. Вспомнилось, как пытался докричаться до Володина, до ребят, объяснить, повиниться, что вина его, Мишки, и ничья более… Что он просто должен найти отморозков и отомстить! .. Нашел, отомстил. Только легче не стало. Добавилась вина иного рода — мог не стрелять. Но выстрелил. Сделал выбор, за который и обязан отвечать. Вспомнились сочувственные взгляды Жени, более сдержанные взгляды мужчин… Бьющие одинаково больно. Казалось, что не могут они понимать его чувств, не могут! Но делают вид, что понимают. Странно, наверное, но Ильинский отныне боялся не новых нападений, а страха. То противное состояние, при котором тут же пересыхает во рту, сердце начинает выписывать чечетку, а адреналин в крови бурлит, подобно лаве… Боялся страха, спасался то алкоголем, то длинным прогулками, выматывался на работе, «добивал» себя в спортзале, но все равно регулярно просыпался от кошмаров… Вздрагивал от любого звонка. Отчего-то стыдился появляться на работе. Мало с кем разговаривал. Жил по инерции все те четыре месяца, пока Фил — напарник, коллега, брат и друг, находился в коме… Улыбаться впервые искренне Миша стал с появлением Фила в отделе. До этого были дежурные, вымученные улыбки — чтобы ребята не беспокоились его душевным состоянием и не лезли с расспросами. Теперь они поменялись местами. Причем, в обоих случаях по роковой случайности фигурировала Калитникова и ее похищенный сын. «Цикличность, мать её…» — мысленно выругался Михей, чувствуя, как его начинает клонить в сон. — «Мечтал выспаться, вот, Миша, получай… Спи сколько влезет». Через несколько мгновений Ильинский спал, неожиданно спокойно и без сновидений. На душе, как ни странно, стало гораздо легче и светлее.