Между нами.

«Ну, какого черта на этот раз…» - единственная мысль в голове Кости во время резкой побудки в половине четвертого утра.- «Я же хотел хотя бы раз поспать нормально, почему вечно со мной все неприятности?..» Потягиваясь, Костя вышел из своего номера и, воспользовавшись запасным ключом, проник в номер вокалиста. На огромной двуспальной кровати, аккуратно затянутой покрывалом, бился в истерике Самойлов, у которого, по всем признакам, был очередной приступ панической атаки. На лице Глеба застыла дикая смесь страха и отчаяния, пальцы до побеления костяшек сжимали покрывало… Костя осторожно подошел к кровати. - Глеб, ты меня слышишь?.. Ответом ему был сначала взгляд воспаленных от бессонницы глаз, затем – спина. Костя уже привык к такому. Это даже было своеобразным ритуалом. Вздохнув, Костя лег рядом с Глебом. Он знал, что пока тот не придет в норму, его не стоит оставлять одного. Обняв Самойлова за талию, Бекрев принялся нашептывать ему уже ставшую привычной мантру: - Тише. Вдох и долгий выдох. Ты сможешь, я знаю. Тише, я рядом, ты не один. Еще несколько минут – и Глеб затих. Зная, что он может вытворить все, что угодно и не будучи до конца уверенным, что Глеб спокоен, Костя все так же прижимал вокалиста к себе, чувствуя, как тот дышит… Капали секунды и минуты. Костя осторожно нарушил тишину: - Все хорошо?.. - Да. Сухой и уверенный голос. Значит, Костя не ошибся, и «паничка» отступила. Значит, больше ему тут делать нечего. Убирая руку с талии вокалиста, Бекрев тихо сказал: - Значит, я могу оставить тебя… - Оставь руку. Не уходи. Костя удивился. Сильно. Никогда прежде Глеб не говорил ничего подобного, особенно после атак – ему чаще хотелось остаться одному. Бекрев прекрасно понимал, что Самойлову все-таки стыдно за ту беззащитность, в которой он пребывает во время панической атаки, и потому никогда не навязывался. - Мне очень хочется, чтобы ты остался здесь. Пожалуйста. Не совсем понимая, зачем он это делает, Костя все-таки положил руку на место. Глеб, чуть помедлив, повернулся лицом в Бекреву. Смутившись такого положения дел, клавишник все-таки убрал руку. «Я же не гомик какой-то..» Не стоило отвлекаться – едва только Костя убрал руку, Глеб быстро положил руки на талию Бекрева и притянул того к себе. Не сильно, не грубо. Просто словно чтобы получше слышать. - Костя... Ты знаешь, что ты очень красивый? Костя ошарашенно «лупал» глазами на Глеба. Нет, ну что это такое?.. Глеб же, словно не заметив смущения своего одногруппника, тут же принялся рассуждать на какую-то отвлеченную тему. Кажется, про то, что кто-то там ему передал что-то подозрительное. Костя не слушал. Костя хотел спать. В таком состоянии, да еще и без очков, он едва-едва смог поймать взгляд Глеба, не то, чтобы вслушиваться и внимательно вглядываться в каждую черту его лица, чтобы понять, насколько серьезна эта тема… Иногда поддакивая, Бекрев и сам не заметил, как разговор от фанаток перешел к девушкам в общем, затем – к предпочтениям, а после Глеб, кажется, решил перейти на сексуальную тему. Этого Бекрев уже терпеть не мог. Он просто хотел выспаться, черт подери! Словно почувствовав желание Кости уйти, Самойлов придвинулся к нему вплотную и, глядя в глаза, спросил у него: - У тебя когда-нибудь был секс с мужчиной? Да, Глеб любил подтрунивать над Костей. Младших ведь принято разыгрывать? Но Глеб не смеялся. Да и спросил он каким-то... Очень странно низким голосом. Опустив глаза, Костя тихо ответил, решив, что терять нечего: - Нет, а у тебя? - Ну... Всё к этому шло,но не сложилось. Да и чёрт с ним. Не найдясь с ответом, Костя промолчал. Глеб тоже не стал развивать тему, поглаживая клавишника по талии, иногда спускаясь на бедро. «Что он, черт подери, делает? Я что, выгляжу, как какая-то шлюха? Стоп, Константин, тише, придержи коней. Это, наверное, просто отходняк у него. Хотя, обычно такого не было… Или это просто Снэйк мне чего-то недоговаривает? Черт, как теперь выкрутиться? Может, прикинуться спящим? Нет, не прокатит – он смотрит на меня… Боже, почему я такой идиот? Надо было хотя бы сидеть рядом, а то сейчас выгляжу, как подросток, впервые оказавшийся в постели с кем-то, наверное... Хотя, чего это я? Я же натурал. Глеб, наверное, хотел приколоться, но передумал… Черт, как же жарко…» Углубившись в свои мысли, Костя не замечал, что он то и дело нервно облизывает губы. «Все, надо сейчас идти досыпать. Дай Боже, посплю часок-другой... Потом ведь еще ехать. Мать-мать-мать, зачем он так на меня смотрит, а? Наверное, дело все-таки во мне...» - Костя. И снова – более низкий, чем обычно, с хрипотцой голос вырвал Бекрева из пучины мыслей, не предвещавших ничего хорошего их обладателю. Чуть вздрогнув, он слепо воззрился на Глеба: - А?.. В ответ Самойлов осторожно коснулся его губ своими. По телу клавишника словно прошел электрический разряд, до того ему хотелось проснуться, перестать… Возбуждаться? «Нет, нет, я сплю. Нет, нет!» А Глеб в это время уже осторожно вовлек его в поцелуй. Ошарашенный, Костя не отвечал на его ласку, но и не вырывался. Что, кстати, очень его удивляло. После «разряда» его словно парализовало. Но стоило Глебу оторваться от губ Бекрева и чуть прижать того к кровати, как у клавишника сразу восстановилась (хоть и не полностью) способность выражать свои мысли не мычанием: - Глеб, з-зачем... - Я так хочу. - Но это... Неправильно же, Глеб... Это неправильно... - Если это есть, значит, это имеет место быть,не так ли? - Да, но... Глеб не дал ему договорить – склонившись к нему, он прошептал: - Что ты чувствуешь сейчас? - Я... Не знаю. Глеб, это неправильно. - Скажи честно. «Не говори ему, не говори! Черт, он же сейчас может начать орать! Хотя, нет, он сам начал... Черт, черт, черт!» - Костя ощущал, как начинают стремительно краснеть щеки. От этого Бекрев смущался еще больше и не мог придумать ничего лучше, нежели сказать правду: - Возбуждение. Глеб... И снова Самойлов прервал его: - Лучший способ справиться с ним - поддаться ему. И снова Костя почувствовал вкус губ Глеба. Такой странный – не сладкий, не горький... Какой-то пресный, но с горчинкой от сигарет. Не сопротивляясь, он позволил вокалисту целовать себя, лишь сдавленно постанывая и изредка отвечая на поцелуй, более глубокий, нежели предыдущий. Почувствовав прикосновение под футболкой, Костя зажался. Он не думал, что позволит Глебу зайти так далеко. Но тело словно жило отдельной жизнью – вот Бекрев уже прогибается, позволяя Глебу снять с себя одежду, которая откидывается им с кровати так, словно это граната, а не одежда. Вот – Глеб снова накрыл его собой... Прикосновения горячего языка к шее. По телу Кости прошла волна мелкой дрожи, заставившая его вцепиться пальцами в плечи партнера: - Но я... Никогда... - Просто расслабься и получай удовольствие. «Получать удовольствие?! Он издевается!» Казалось, Бекрев готов вот-вот заплакать. Сейчас он казался Глебу таким беззащитным, уязвимым... И непомерно желанным. Подарив клавишнику успокаивающую улыбку, Самойлов принялся осторожно ласкать его член пальцами. Чуть повременив, Глеб осторожно коснулся пальцами ануса. Видя, как расширились глаза Бекрева, вокалист вопросительно выгнул бровь. Костя не смог ничего ответить ему. Глеб видел страх в глазах клавишника, понимал, что надо немного успокоить... Но похоть взяла свое. И вот – он медленно погружается в Костю, чувствуя, как тот вздрагивает и слыша едва слышный стон боли. Глеб прикусил губу – Костя настолько сильно сжал его плечи, что там, кажется, должны были остаться синяки. А это нельзя. Нехорошо для имиджа, да и вообще не эстетично. Улыбнувшись, Глеб осторожно обхватил пальцами запястья Бекрева и чуть прижал их к кровати, одновременно начиная двигаться в нем. Ему так хотелось... Хотелось увидеть это лицо в блаженстве, счастье... Но, сейчас Костя лишь едва подрагивает при каждом движении. Хотя, постой-ка.. Нет, постепенно клавишник расслабился, подстраиваясь под ритм, взятый Глебом. С прекрасных губ постепенно срываются стоны… Окончательно потеряв голову, Глеб ускорился, целуя шею Бекрева. Костя почувствовал, что в нем словно что-то переключилось – он смог, наконец, вырвать руки из цепких пальцев Самойлова, но только для того, чтобы, хрипло простонав «Еще..», оцарапать его спину. По его телу словно прошлась свежая океанская волна, унося за собой все страхи и предрассудки, оставляя место только для удовольствия, для эмоций... Костя словно со стороны наблюдал, как он выгибается под Самойловым, как подается бедрами ему навстречу… Слышал, словно сквозь вату, свои стоны, свои просьбы не останавливаться… Он чувствовал, что еще чуть-чуть – и все. Он пропадет, умрет, взорвется, не выдержит. Как угодно. Это нельзя назвать просто оргазмом. Вцепившись в плечи Самойлова, Костя выгнулся буквально дугой, позволив себе соскользнуть в темную бездну запрещенного удовольствия. Он чувствовал, что Глеб спрыгнул-сорвался-соскользнул почти одновременно с ним. Глеб прижимал его к себе, отдавая ему все, что не хотел отдать какой-либо девушке. Да, пусть от этого ничего не будет... «Почему же не будет, Кость? Ты же сам сейчас получил – удовольствие. Разве этого так мало?..» Упав на подушку, Костя пытался привести дыхание в порядок. Это ему практически не удавалось. Глеб осторожно опустился на него. «А что дальше? – думал Костя, обнимая Глеба. – Что дальше? А если это кто-то узнает?.. Но, черт, как же это было великолепно… Но если кто-то узнает? Это же скандал...» Поймав взгляд Бекрева, Самойлов улыбается как-то по-кошачьи. Он видит в глазах клавишника именно те самые искры удовольствия... Только к ним примешивается волнение. Глеб знал, что именно беспокоит Бекрева: - Это останется между нами, Костя. Только между нами.