Стрелу не остановить

      Каждый шаг отдается болью в груди, и Аламэль только сильнее стискивает в ладони холодный камень. Когда-то это был подарок, вход в дом друга, и когда-то теплые руки сами надели на шею лучницы этот кулон, обжегший её в ту минуту теплом и неописуемым ощущением доверия. Теперь камень остыл, точно льдом покрылся. Аламэль рвано дышит через рот, поднимая голову так, чтобы ветер осушал лицо.       Она старается убеждать себя, что ей не больно, а потом просто откидывает бесполезные попытки. Ей больно, очень больно.       Знакомое лицо! Кудрявый путешественник смотрит на неё непривычно – в его глазах беспокойно мигает тревога. Наверно, Аламэль выглядит довольно скверно. Перед отъездом Итилиэн, выслушав причитания эльфийки, помогла ей привести себя в порядок, но это не отразилось на взгляде. Аламэль уверена, что ей никогда не было так плохо.       - Выглядишь так себе, - бормочет Давид, протягивая ей руку. Аламэль не знает, что он предлагает, и сухо пожимает плечами, стараясь не поймать его взгляд. Но настырный герой все же ловит её ладонь и заставляет посмотреть на себя. В карих глазах Давида беспокойство смешивается с непониманием, и Аламэль уже не противится, только криво сжимает губы, чтобы не выдать себя. – Эй, ты чего? Случилось что?       Охотница не знает, как ему ответить. Да и стоит ли? Наверно, он и так все знает. Аргента знает точно. Аламэль не хочет с ней видеться, но она должна. А Давид не в курсе, он просительно встряхивает её за плечо, принуждая опять посмотреть на него.       - Совсем раскисла, - ворчит он. – Бери пример с Великого и Ужасного героя Давида, уж я-то не теряю надежду в лучший исход и все делаю, чтобы достичь его!       Но после озвучивания новости он белеет, как снег на крышах Колдрока. Губы его беззвучно шевелятся. Аламэль быстро отворачивается. Она не хочет видеть его реакцию. Давиду требуется время, чтобы справиться с собой, а потом его руки ложатся на плечи Аламэль и мягко её разворачивают. В другой ситуации он бы хвастался тем, что не дал бы Геранту умереть. Но он не хвастается.       - Ты… это… не вини себя… - растерянно говорит он, впервые не находя слов. – Эээ… Великий Давид тоже порой ошибается… так что…       - Я поняла, - горько кривится Аламэль. Она стоит, опустив голову, как провинившийся ребенок. И кулон на её шее отдает тем же мертвенным холодом. – Не моя вина и прочее такое. Где Аргента, Давид?       Он опять бледнеет, хватается за голову и стонет, что госпожа его убьет. Это зрелище тоже печальное, но Аламэль почему-то становится легче. Если Аргента осерчает на раба, Аламэль все равно переведет гнев на себя. Пусть Аргента её убьет, так было бы лучше всем. После того, как глаза Геранта в последний раз открылись, Аламэль больше не хочется жить.       Давид шикает на неё, точно его госпожа, и встряхивает.       - Так, не киснуть! – сурово заявляет он. – Будь что будет! Отныне ты, лучница Аламэль, официально прощена Давидом, Великим и Ужасным, за свой проступок, так что не дуйся! Я хочу снова увидеть твою улыбку.       И он косовато улыбается ей, хотя ему тоже плохо. Аламэль с неожиданным раскаянием понимает, что никогда не воспринимает его всерьез, хотя он уже стал её другом; она благодарно смотрит на него и кивает. Будь, что будет. Она найдет Аргенту и отдаст самоцвет Геранта.       …Но насколько же кулон холодный…