***
Почему именно ночью туалет становится настолько уютным местом? Здесь ведь никого нет, и не страшно отпустить мысли погулять, навсегда. Их унесёт ледяной ветер, шальной, беззаботный. Я не ванилька. Да, я сижу на подоконнике и думаю, но... я не влюблен, мне просто нравится смотреть на него, просто нравится думать о нём. Влюбленность это совсем другое! Это всякие бабочки в животе, ну... Я знаю. Мне рассказывали... Хотел бы поговорить об этом, но не с кем. У меня есть лучший друг, верно, но беседовать с ним о том, что он мне вроде как нравится стремно, не кажется? Мне приятнее смаковать это странное чувство, словно щекочущее душу, оно не даёт скучать, не даёт мыслям опустошиться. Чувство свежее, как этот ветер, выдувает лишнее и заполняет нутро собой, теплое, как весенний солнечный луч. Но оно ломает тебя, подчиняет, однако тебе это нравится, до поры до времени. Я не влюблен, но писал записку о том, что это так. Было действительно рискованно подложить записку с признанием прямо на его сложенную форму, пока в казарме никого не было. Этот вопрос так и остался не закрытым, потому что каждый понял, что девушек в казарме не водится, но верить во что-то иное никто не решился. Каждый день немного умираю и от этого живу только яростнее! Единственная трудность - не смотреть в его сторону слишком часто, не вызывать подозрений, точнее вопросов. Зато поздней ночью проблем с этим нет, смотри себе сколько влезет. Мне нравится его худоба, не чрезмерная, но достаточная, чтобы его запястья выглядели более изящно, чем у других, лопатки и позвоночник выпирали чуть сильнее, чем это обычно, кадык был виден чуть отчётливее, а шея чуть тоньше. Хочется подержать его руки в своих, перебирать длинные пальцы, прикасаться к бирюзовым венам под светлой кожей. Ночь укрыла город своим чёрным одеялом. В казарме все давно спят, да и не только в казарме, на часах уже около трёх ночи. Я слышал, что во время курения в организме происходит выброс адреналина, но почему же тогда мне каждый раз так спокойно? Сигареты как таблетки от стресса. Ты вдыхаешь и выдыхаешь горький дым, несущий смерть, но тебе плевать, ты стараешься не думать о будущем - черта всех подростков, говорят взрослые. С каждым вдохом ты получаешь свежие мысли, а надоевшие, измучившие мозг и исчерпавшие себя, покидают голову с выдохом. И так по кругу много, много раз. Сегодня как-то особенно холодно, а я в одних трусах и майке уже давно замёрз. Я думаю собираться докуривать и идти в казарму, как в туалет входит Илья. - Эй, Трофим, а ты че тут делаешь? - спросил удивлённо Сухомлин. - Сплю, не видно? - Сидя на подоконнике? Погоди, ты что, опять куришь? - он подходит к окну и с интересом разглядывает сигарету, зажатую между моими пальцами. - Побежишь будить всех и докладывать? - Трофим,ты че... - Значит,подождешь утра,пока все проснутся, - сам не знаю, отчего так разозлился. Может быть, от того что несколько месяцев назад они влезли не в своё дело? Хоть и были правы. - Разве ты не бросил? - Не вижу смысла отвечать на слишком глупый вопрос, ответ на который не требуется. - Слушай, а дай мне! - помолчав немного, выдаёт Сухой. - Что? - в недоумении спрашиваю я. - Ну, я тоже хочу попробовать, - серьёзно говорит, поправляя очки. - Курить бессмысленно. - Тогда почему ты куришь? - Ну, мне нравится называть Винстон дерьмом. Про себя. После каждой затяжки, - улыбаюсь. - Тогда я тоже хочу назвать Винстон дерьмом. Сань, ты друг мне вообще или нет?! - Да без проблем, - протягиваю ему пачку, откуда тот уверенно достаёт одну сигарету и зажимает фильтр между пухлых губ. Подаю зажигалку, наблюдая за происходящим с нездоровым интересом. Щелчок, тонкий язык пламени касается бумажного края, поджигает табак. Сухой затягивается и непонимающе смотрит на меня: - Что-то не так? - Да нет...- Отчего-то язык путается, заплетается и не поворачивается так,чтобы можно было выговорить слово нормально. Получаются только какие-то нечленоразлельные звуки. - Все нормально. - наконец отвечаю я. - Ты курил раньше? -Так, - Илья махнул рукой. - Баловался пару раз. Мы стоим вместе и курим в открытое окно, откуда веет зябкий ветер. Я достаю новую сигарету, а потом ещё одну. Наверное, на утро нам влетит за запах, если только у Перепечко не найдётся пара карамелек. Сейчас это неважно. Мне кажется, что происходящего в данный момент не существует, мне кажется, что мы стоим слишком, слишком, слишком близко друг к другу, мне страшно, но я стараюсь не показывать вида, очень хочется надеяться, что у меня получается. - Трофим, что с тобой? - спрашивает Сухой как бы между прочим, хотя в его голосе слышится волнение, участие. - Ты какой-то странный. Я не могу понять, почему, но ты стал закрытым, что-то произошло? - Он говорит, не смотря на меня, его взгляд по-прежнему устремлён в окно. - Нет, - Его беспокойство не может не вызывать улыбки, это так по-дружески трогательно. Стряхиваю пепел на улицу. - Все в порядке, Илюх, я в порядке. Луна, до этого прятавшаяся за слишком светлым на фоне чёрного ночного неба облаком, выглядывает, и света становится в два раза больше. Сегодня полнолуние. Невольно вспоминаются все эти фильмы про оборотней, существ, меняющих свой облик вне зависимости от их желания. Они становятся сами не свои, когда полная луна выкатывается на небосвод. Сухой тушит сигу и выкидывает бычок, я делаю последнюю пару затяжек, я вижу, он ждёт меня, чтобы пойти спать, и просто кидаю сигарету, ничего страшного все равно не случится. Наконец поворачиваюсь и встречаюсь с ним лицом к лицу, сердце ускоряет свой бег в десятки раз. Непонятное молчание виснет в воздухе вязким сигаретным дымом, неужели никто не может разогнать его? Просто смотрю в глаза напротив, где нахожу свое отражение, но не обращаю на него внимания, я вижу в них луну. Он тоже странный сегодня. - Слышь, Сухой, ты тоже какой-то странный сегодня, - не задумываясь, произношу это фразу вслух, а только потом спохватываюсь. Но что-то вдруг происходит, и Илья резко целует меня в губы, так, как ни одна девчонка не целовала, сердце лупит где-то в горле, а дыхания почти не остаётся, но едва успеваю кое-как ответить, прежде чем поцелуй оборвется, будто ничего и не было, мне показалось. Сухой выглядит так же взволнованно, как и я, наверное. Ещё секунду мы молчим, потом он усмехается в сторону, привычно приобнимает за плечо, и мы вместе идём в казарму, так ничего и не поняв из того, что произошло, чтобы завтра выпрашивать спички у физика, уже почти по-настоящему желая вставить их в глаза, и получить наряд вне очереди.***
. Нас окутает дым сигарет, голубых, слишком крепких для нашего "нежного" возраста. Он будет щекотать ноздри, отпечатываясь горечью в обонятельной памяти, смешиваясь с запахом ночного воздуха. Мы будем просто идти и наслаждаться друг другом, зная, что курить вредно, и что, наверное, мы умрем на двадцать лет раньше, но велика ли потеря? Великой потерей будет отсутствие этого момента, когда мы будем держаться за руки и радоваться, что все ещё молоды, способны чувствовать все сильнее и ярче втрижды, ловить мгновения и запоминать их навсегда.