Червоточина

Неизменное сущее под его материей. Он живой вдвойне, внутри него портал, неземная прореха, червоточина неизвестного. Он прошит ими с самого рождения, утром они расцветают черными дырами на его теле, ночью поглощают все его существо. Апогей безумия, хриплого самоуничтожения и возрождения. В его запястье черной астрой хрипит червоточина. Я беру его руку и дотрагиваюсь пальцами до односторонне двигающихся лучей черной звезды, через которые можно попасть в другое измерение. По ощущениям, будто глажу жесткую черную шерсть волкодава: колет шумами как из неисправного радиоприемника. Когда я отвожу руку, мои пальцы мгновенно сереют. Он молчит, равнодушно наблюдая за тем, как я закатываю рукав его джемпера и читаю как азбуку Брайля, кистью руки, ряд выстроившихся черных солнц на его предплечье. Я увлеклась. Бормочу, но понимаю не сразу. Облизываю пересохшие губы, поправляю очки и делаю вид, что могу дать рекомендации по поводу лечения. На самом деле, я всего лишь терапевт в государственной больнице, который не любит возвращаться домой. Вместо вразумительного покачивания головой предлагаю выпить. Звон и всасывающий шум от увеличивающихся на его теле червоточин, шоркаю спичкой, затягиваюсь. - Вы же врач.. - он печально созерцает, как я уничтожаю его и свои легкие, смиренно и покорно. Оттягиваю лямку серой майки под халатом и показываю ему вытатуированное "не откачивать, не реанимировать" - Знаешь для чего это? - Да. Чтобы в случае клинической смерти вас не пытались спасти. - Почти. Снимай джемпер. Он снимает джемпер, думая, что я знаю, что делать. А я просто не хочу возвращаться домой. Его тело покрыто такими же звездообразными шипящими пятнами, лучи которых мягко волнуются в одну сторону, однородно вращаясь. Его тело не особенно бледное, и не особенно темное, с подростковым жирком на боках, ну да это пройдет. - Сколько тебе, говоришь? - Девятнадцать. Кидаю почти потухшую сигарету на стол и подхожу ближе. Он не испускает ни единого звука, за него дышат червоточины. Я плавно провожу подушечками пальцев по его дырявой спине, нащупывая все новые шипящие прорехи в его теле. Я развлекаюсь. Мое лицо упирается в его грудную клетку, туда, где нет пресловутых дыр в пространстве. Рыжеглазый, с черными точками вкраплений, будто кто-то вживил в его радужку крылья бабочки монаха. Предполагаю это, потому что запрокидываю голову и встречаюсь с его печальными глазами. - Всего девятнадцать, а уже такой лось. - Что есть, то есть. Я не знаю, как лечить этих людей. Я не знаю, как лечить себя. Не знаю, по-человечески ли я живу, если в моей жизни ничего не происходит, кроме ночных посетителей. - Вам не страшно видеть таких, как я, потому что вы сами хотите стать изувеченной сущностью? - он прерывает начало моего беззвучного монолога. Улыбаюсь и отпускаю его. - Я просто часто сталкиваюсь с мистикой, когда ночую в больнице, мне не в первой. - Или надеетесь, что вас угробит очередной ночной пациент? Молчу. Это не совсем так. Ко мне часто заходят такие, как он, и я люблю изучать их тела, рассматривать каждый сантиметр мистической кожи под увеличительными стеклами. Щупать пальцами, ведь вот они, демонические печатки на телах сущностей, болезненное присутствие недуга в глубоких прорезях судьбы. Иногда я бы хотела быть такой же зараженной, как и они. Не знать, что случиться дальше, но таинственно выжидать изменений в теле и духе. Я не хочу с кем-то быть, не хочу жить ради себя, не хочу жить ради любви к кому-то. Не хочу возвращаться домой. Не хочу потому что.. - Я просто не ощущаю себя человеком. - сиплый голос застревает в моем костлявом горле. Мальчишка смеется. - А вы думаете, я ощущаю? Внезапно, в его грудной клетке, как огромный вращающийся глаз, возникает червоточина, воззряясь и шипя на меня пустотой. Мы стоим определенно подавленные состоянием друг друга, мечтая поменяться телами. Он с мягко плюхается на кушетку. - Я сегодня стекла в квартире выбил, чтобы дышалось легче. Знаете, бывает такое, когда дышится тяжело. Без них лучше даже, пылью не пахнет.. Рядом трамваи гремят постоянно, так что я хоть не слышу как пусто в квартире. К шуму порталов я уже привык, а вот к тишине.. Днем они практически затягиваются, я могу даже на работу ходить. В супермаркете работаю, правда пару раз пришлось в ночную выйти, не знаю, как выжил. Затянул бинтами, замазал как-то, а потом ходил, чесался.. Аллергия у червоточин на ткани всякие, мучаюсь в одежде. А так неплохо на самом деле, хотя иногда грустно бывает. - Можешь раздеться, если тебе тяжело. - Нет, неприлично как-то. Он натянул джемпер и уставился на меня. - Вам легко, вы - нормальная. Я потянулась за окурком на столе и щелкнула зажигалкой. - Ты более нормальный, чем я.

***

Ключ. Мои костлявые пальцы. Мои уродливые костлявые пальцы в соединении с ключом. Квартира. Пахнет ничем. Останавливаюсь, с ключами и сумкой в руках, нараспашку в пальто, ноги в разные стороны, будто мне тринадцать и я увидела оленя. Нет, на самом деле, я просто вернулась домой. В сухое "домой". Я вижу, как катышками пыли мерцает возрождение солнца. Гибкого, сладкого, малиново-яблочного круга с ионами сливочного тумана. Справа от меня, потому что окна выходят на восток и свет просачивается прямо в коридор. Захлопываю дверь, сдираю с ног ботинки, пусть дурацкое пальто и одежда летят в Тартарары, хоть какая-то польза должна быть от одиночества. Бегу. Стремглав, чтобы выбить окна, чтобы не слышать пустоты, чтобы испробовать способ существа. Я затыкаю уши, я не хочу слышать грохот не присутствия в этой адской квартире, где все так нормально, где все так последовательно,я бегу.. Размахиваюсь вскрываю окно за ручку, пытаясь выломать голыми руками, но не получается. Вместо успокоения начинаю еще больше теребить раму, я визжу как Цербер, испускающий вопли, когда из царства Аида уходит душа. Я воплю. Я останавливаюсь. Поток воздуха из окна веет на мое полураздетое тело. Я знаю, как можно выломать окна, вызвать людей, слесарей, кондитеров. Вызвать жалость, слезы, но да кто будет плакать, я знаю.. И выламываю одним шагом свою душу.