Maze

Вонщик задумчиво вертит телефон в руках, разглядывая стену напротив. Менеджер застрял где-то в пробке, срывая им очередную планерку, и у Вонщика отчаянно слипаются глаза, хотя это даже не столько от сонливости, сколько от долгого ожидания и бездействия. Остальные так же тихи и задумчивы, и только Хёк иногда еле слышно хмыкает, водя пальцем по экрану своего мобильного. Видимо, читает что-то интересное. Сознание неожиданно переходит из полусонного в близкое к выключению состояние, когда не особо понятно, снится ли тебе что-то или всё ещё бодрствуешь. Ловя себя на этом, Вонщик медленно моргает и фиксируется на одной точке. Почему-то это оказывается подвеска, виднеющаяся под расстегнутой рубашкой Санхёка. Телефон негромко пищит, сообщая о пришедшем сообщении, и Вонщику приходится оторвать взгляд он непроницаемого лица младшего, чтобы прочитать его. И тут же судорожно вздохнуть, надеясь, что сидящий рядом Хагён не успел заглянуть ему в экран. "Хочу попробовать трахнуть тебя на этом столе. Как думаешь, у меня получится?" - гласило письмо, и если бы Вонщик не привык к подобным финтам от младшего - видит бог, он бы покраснел с ног до головы. Внутреннее чутье подсказывает, что это сообщение явно не было последним. Подслушав мысли, телефон пищит еще раз, и Вонщик против воли поворачивается к Санхёку. Ноль внимания, фунт презрения. Будто бы сидит и в Candy Crash пытается очередной уровень пройти. - Охренел совсем что ли? Беззвучно шипит Вонщик и тяжело сглатывает, расстегивая внезапно ставший слишком тесным ворот рубашки подрагивающими пальцами. Главное, сохранить остатки спокойствия и не дать мелкой заразе спровоцировать себя. Санхёк едва слышно хмыкает, бросая на Вонщика быстрый, практически случайный взгляд. Давно охренел. До тех пределов, когда и менять уже что-то поздно и возвращаться к начальной точке бесполезно. У Вонщика холодеет внутри, когда он видит, как любопытный Чжехван внезапно склоняется к Хёку, пытаясь заглянуть ему в телефон. Маннэ устраивает какое-то подобие дружеской свары, требуя себе личное пространство, тут же во всё это ввязывается Хонбин, и у Вонщика появляется чудесная возможность слинять в закат. Надо пойти подышать свежим воздухом, голову там проветрить, например. А лучше прыгнуть с балкона без прощальных записок и не забыв стереть все сообщения из телефона. Двери лифта открываются слишком тихо, чтобы заглушить звук шагов по коридору, и Вонщик мысленно вздыхает, прекрасно зная, кто сейчас окажется за его спиной. На что он вообще рассчитывал, когда просил Санхёка быть более сдержанным. Это же как бросаться горохом в стену и удивляться, что на стене, черт бы ее побрал, даже пятен не остаётся. - Предпочитаешь лифты, а не столы? - Предпочитаю не афишировать свои намерения. Лифт остается на том же этаже, кнопку так никто и не нажимает - Вонщику не дотянуться, а Санхёк слишком занят расстёгиванием его рубашки, чтобы обращаться внимания на такие мелочи. Удивительно спокойный мелкий мудак. - У нас не очень много времени. - Твоё счастье, что нас накрасить не успели, - шипит Вонщик, когда холодные пальцы оказываются на его животе, - Я задолбался бы объяснять всё стилистам. - Но тебе очень идет смазанная подводка. На мгновение взгляды пересекаются и в мешанине эмоций Вонщик успевает разглядеть спутанный страх, отдающийся трясущимися пальцами Санхёка где-то в районе его спины. Страшно. Конечно, страшно. Каким бы крутым парнем не хотел казаться Санхёк, у него пока слишком мало опыта для всей этой херни. “А у тебя прям дофига” - гнусаво тянет внутренний голос. Вонщик еще помнит, как все случилось впервые. Они были пьяны после празднования первой награды, достаточно для того, чтобы сделать что-то сумасшедшее, но недостаточно для того, чтобы умереть от похмелья. Санхёк смотрел на него весь вечер тяжелым и непроницаемым взглядом, заставляя тушеваться и чувствовать себя слишком неуютно, словно его под микроскопом разглядывали. Пьяные разговоры по давнему негласному правилу скатились в обсуждение чужой личной жизни, где каждый успел рассказать о своих сексуальных предпочтениях и приключениях. Больше всех ныл Хагён (что не удивительно), и, когда уставшему от одних и тех же историй Вонщику надоело слушать этот пьяный бред, Санхёк вызвался прогуляться с ним до общежития, чтобы хоть немного развеяться. По дороге было ещё больше пьяных разговоров, в одном из которых Санхёк неожиданно признался, насколько сильно его бесит слушать чужие кулстори и завидовать в своём углу. И что он не отказался бы от чего-нибудь достаточно интересного и необычного в качестве “пробы пера”. Вонщик предложил себя и врезался в столб, когда осознал, какую херню сморозил. К их общему ужасу Санхёк согласился. Потом, само собой, было ужасно стыдно, но, несмотря на то, что они договорились понять, простить и забыть, он еще долго не мог прийти в норму, натыкаясь взглядом на синяки, оставленные Санхёком на его бедрах и шее. И постепенно принимал тот факт, что ему хочется еще. Больше, сильнее, жестче. В Хёке, несмотря ни на что, это все было. И прекрасно сочеталось с наглостью и периодически просыпающимся чувством собственничества. А еще он прекрасно понимал и чувствовал, когда Вонщик становился слишком очевидным и нуждающимся. И вот теперь у них были эти странные отношения. Когда они оба хотели и могли дать друг другу то, что им обоим было необходимо. - Выглядишь феерично, - бросает Санхёк, зарываясь пальцами в волосы Вонщика и оттягивая его голову назад, тут же впиваясь губами в открытую шею. Вонщик стонет, пытаясь зацепиться за чужие широкие плечи, и никак не может перестать удивляться тому, как быстро вырос их малыш Хёк. И почему он выше и сильнее. И почему в такие моменты Вонщику хочется затолкать собственную агрессию куда подальше, позволив Санхёку доминировать. По-хорошему, Вонщику бы научить его манерам и приучить уважать старших, но он не может даже два слова связать в предложение. У него даже с буквами проблемы - они никак не хотят складываться в слова. В голове все перемешалось, в висках ритмично пульсирует в такт властным губам Санхёка, которые покусывают его шею. Достаточно сильно, чтобы заставить стонать и прогибаться, но недостаточно, чтобы оставить следов. И это то, что они оба проклинают проклинает в своей работе. - Руки убери, - на выдохе почти рычит Хёк, когда Вонщик, не выдержав, все-таки обвивает его плечи своими руками, пытаясь притянуть к себе еще ближе. От этого рыка у Вонщика все внутри поджимается от страха, смешанного с восторгом, и он послушно отпускает его широкие плечи, отводя руки назад и пытаясь зацепиться хотя бы за стену позади себя. Его пальцы нащупывают что-то, похожее на поручень, и Вонщик изо всех сил цепляется за него, пытаясь удержаться на ногах. Санхёк так же внезапно отрывается от его шеи, словно завороженный проводит пальцами по его татуировке, чувствуя легкую, рельефную поверхность черных букв, и Вонщик беспомощно закусывает губу, подставляясь под его прикосновения. Прикасаться к рисункам на теле всегда слишком чувственно, слишком интимно, слишком. Санхёк гладит его татуировку, изучает ее пальцами, иногда чередуя их со своими теплыми губами и языком, оставляя влажный след на каждой из букв, и Вонщик готов умереть на этом самом месте. Кто вообще разрешил. Зачем он вообще дал понять, что вот здесь можно, очень даже можно и так же сильно нужно. Ему хочется запустить ладонь в волосы Санхёка, мол, продолжай, но удерживать равновесие всё же предпочтительнее, и Вонщик только крепче сжимает пальцы на поручнях, запрокидывая голову. Всё то, что делает Санхёк, очень напоминает игру в лидерство. Вот, смотри, я тоже могу так, могу обладать тобой, могу делать всё, что мне заблагорассудится, могу заставить тебя выгибаться так, как нравится мне, а ты подчиняйся. Даже поцелуи у них получаются рваные незаконченные. Вонщик тянется за очередным и получает в ответ презрительную улыбку. - Ты же сделаешь так, как мне нравится? - шепчет Санхёк ему в губы, чувствуя, как Вонщик подается навстречу, неосознанно, инстинктивно желая прикоснуться к нему своими бедрами. Вонщик тянет хриплое "да", и Санхёк улыбается, пока лезет в карман и достает оттуда один из их ошейников. Тот самый, который с шестигранником посередине. И почти с любовью и нежностью застегивает его. Туже чем обычно, почти больно, но Вонщик ничего не говорит, просто старается удержаться в вертикальном положении и не свалиться от нахлынувших ощущений. - Мой, - Санхёк гладит его кончиками пальцев по коже чуть выше ошейника, и Вонщик хочет заорать от того, как ужасно пошло и отвратительно хорошо это звучит. - Посмотри на себя. И хочется, и колется. Вонщик уверен, что сгорит от стыда, если посмотрит на себя в таком положении. В таком состоянии. С изрядной долей раздражения Санхёк шипит, усиливая хватку и разворачивает Вонщика спиной к себе. Прижимается сильнее, вдавливает бедрами в поручень. И всё равно старается не переборщить. Но и путей к отступлению не оставляет вообще. - Хён, открой глаза, - голос обманчиво-мягкий, почти сладкий, и как контраст – грубые руки, сжимающие голову Вонщика за подбородок, не позволяющие двинуться. Он не может сопротивляться этому голосу. Вонщик медленно, опасливо открывает глаза и замирает, шумно выдыхая последний воздух из легких, увидев свое отражение в зеркальной стене лифта. Растрепанный, чуть покрасневший от нехватки воздуха, цепляющийся за стены и поручни в поисках равновесия, едва стоящий на ногах. Ким Вонщик, всю жизнь считавший себя агрессором в сексе, вдруг превратился в почти скулящего черт знает кого. И ему это очень нравится. Даже слишком нравится. Санхёк ухмыляется, кусая его за ухо и шепча «молодец», и Вонщик выть готов от того, как тесно в его штанах от накатившего, сбивающего с ног возбуждения. Это не остаётся незамеченным, потому что Хёк тут же отстраняется и с силой давит ему на спину, заставляя прогнуться и упереться ладонями в стену. Он освобождает его от штанов вместе с трусами, буквально сдергивает их, спуская их до колен, а рубашку собирает в кулак на спине. Вонщик так возбужден, что ему плевать на все, кроме горячих рук Санхёка, которые совсем не церемонятся с подготовкой. Он давно уже не девственник, зачем терять драгоценное время. Поэтому Хёк только быстро облизывает ладонь, проходясь ею по своему собственному члену, и тут же резко толкается в него, заставляя громко вскрикнуть и тут же пожалеть об этом. Они все еще в здании компании, в лифте, и тут шуметь нельзя. А Хёк словно специально делает все, чтобы поставить их под удар. Он давит на спину Вонщику, заставляя прогнуться еще сильнее, больно тянет его за волосы, до красных пятен в глазах и хриплых стонов, гладит по груди, щипая за соски, и Вонщик кусает собственное запястье, потому что это слишком. Тесную кабину лифта заполняют отвратительно-пошлые звуки шлепков кожи о кожу, сдавленные, вымученные стоны Вонщика, и сбитое дыхание Санхёка. Санхёк заламывает одну руку ему за спину, заставляя потерять равновесие, продолжая вбиваться в послушное тело, вдавливает его в стену с каждым новым толчком, и Вонщик отчаянно стонет, пытаясь зацепиться ногтями оставшейся свободной руки за стену, но непослушные пальцы только скользят по гладкой поверхности. Санхёк трахает его так, словно последний раз в жизни. Словно желает выбить из него весь дух, периодически грубо оттягивая за ошейник до появления серебряных искр в глазах. Всё это сливается в такой ком наслаждения и боли, что Вонщик только скулит сквозь сжатые зубы и подается навстречу безумным рваным толчкам, полностью отдаваясь в чужие руки. - У нас почти не осталось времени, я тебе немного помогу. Санхёк слишком быстро учится и слишком быстро понимает, что и когда нужно делать. Санхёк вообще весь, с ног до головы, какой-то “слишком”, и это вполне устраивает Вонщика. Как и то, что он наконец смог кончить. Вонщик хочет сползти по стене, свернуться калачиком и умереть, но Хёк обнимает его и держит, успокаивающе поглаживая по спине, пока дрожь во всем теле медленно сходит на нет. - Это был не стол в зале переговоров,- хрипло тянет он, когда Санхёк отстраняется и помогает ему хоть немного привести себя в порядок. -Я работаю над этим, - доносится в ответ. И Вонщику тут же прилетает звонкий, ощутимый удар по рукам, когда он пытается снять ошейник. – Ты не имеешь права снять его без моего разрешения. - Совсем охренел? - Нет. Ты будешь ходить в нем до тех пор, пока я не решу, что ты можешь его снять. – Хёк снова проводит ладонью по шее, задевая кожу над ошейником и улыбаясь, видя едва заметные следы собственных зубов на его коже. – Я так хочу. Вонщику бы врезать младшему за такое неуважительное обращение и тон, но он только улыбается как последний идиот, неосознанно прикасаясь кончиками пальцев к шестиграннику на ошейнике. Ему нравится. Ему правда нравится. - Кстати, забыл сказать, - Санхёк в последний раз смотрит на себя в зеркало, - Тут камеры вообще-то. Левый глаз Вонщика начинает дёргаться. Кажется, они серьёзно встряли.