Три слова. Нет, четыре

***

А вы знаете, что такое любить? По-настоящему? Вы когда-нибудь испытывали это дурацкое чувство? Нет, ну может с «дурацкое» я погорячился, но слушайте, оно реально убивает. Хоть и быть убитым ради того, что с тобой происходит, когда ты влюблен, думаю, стоит того. Я любил. Точнее, люблю. Сначала это было страданием. Я не мог признаться ни самому себе, ни ему тем более. Когда ко мне самому пришло осознание, это было странно. Это было после очередного дня тренировок, проведенного с ним. Я пришел домой — все как обычно, мы стали переписываться, и меня как молнией ударило. Это, знаете, не был вывод, к которому я шел долго и мучительно, который дался мне трудно. Это было как чашку чая сделать. «Сначала заварка, потом кипяток и сахар, конечно. Сахар, куда же без него. Черт. Я люблю его. А это вообще любовь называется? Какое-то странное чувство... Думаю, любовь. А может и нет вообще…» Я понял, что влюбился. Я понял, как сильно хочу, чтобы он был моим. Без притворства, без фальши, шуток и чего бы там ни было. И в тот же момент решил написать ему об этом. Если терять, так все и сразу — и смысл жизни, если это никак не взаимно, и его, в таком случае, тем более. Да и честно говоря, я даже не думал над этим. Я просто решил написать ему, словно то, о чем хотел сказать, было нечто обыденным и не могло вызвать никакого удивления. Ч: «Ты знаешь, там, пока мы сидели на скамейке и смеялись, я хотел тебя поцеловать» М: «Хах» М: «Ну так и чего не решился?» Господи, я обожаю его. Я понимаю, что он говорит это в шутку. По крайней мере, я не знаю никого, кто мог бы ответить на такое серьезно. Он такой парень сам по себе — он не может сдать позицию, он не может оставить брошенный ему своего рода вызов. Он сам ими часто кидается. Адреналинщик чертов. Ч: «Не знаю» Ч: «Подумал, что ты оттолкнешь и убежишь и вообще не станешь со мной говорить» М: «Ты смешной» М: «Я что, маленький мальчик, чтобы на такое обижаться? К тому же, бойкоты устраивать» М: «Пфф это не для меня» Это действительно не для него, с этим я согласен. Прошло два месяца. Я не переставал думать о нем, о том, как сильно я погряз в этой плотине влюбленности и всей этой требухе. Я никогда не верил, что любовь может приносить боль. Когда я полюбил свою жену, я не мог даже думать о том, что любовь может вообще принести что-то, кроме радости. Мы были счастливы вдвоем, потом появились дети. Не буду вас посвящать в это, думаю это вам итак понятно, как. Но когда я полюбил Марко, я понял, что такое когда любовь настолько сильная, что она ест тебя изнутри. Она забирает все твои мысли и ты дышишь только этим человеком, ты просыпаешься с мыслями о нем, ты спишь и видишь сны с ним — ты живешь им. Ты хочешь наслаждаться им постоянно. Не можешь отвести глаз от его красоты. Ты видишь его будто насквозь. Однако виду не показываешь и просто продолжаешь общаться и жить бок о бок с этим человеком. Потому что мы всегда боимся не действий. Мы боимся последствий. Особенно в моем случае — на базах и матчах мы пропадаем сутками, тренировки забирают все наши силы. Представьте мою опустошенность, если сил нет от физического изнеможения, а моральных — от любви. От нее не спрятаться, как от солнца в летний день в тени. От нее не убежишь домой в тепло, как с морозного дня зимой. Она будет ждать тебя везде. Ее не закроешь работой или чем-то подобным. От нее невозможно отвлечься, особенно когда она мелькает перед глазами в регулярном режиме. Мы могли говорить с ним часами. Несмотря на небольшой языковой барьер, английский был нашим спасением. Я подхватил немецкие привычки и пунктуальность, он — темпераментность и балабольство от итальянцев. Оказалось, что наши истории в целом схожи. Много общих интересов, включая одну работу, которая по сути таковой не являлась. Мы настолько любили то, чем занимались профессионально, это уже перестало быть работой. Конечно, зачастую было тяжело. Но удовольствие зачастую перекрывало любую усталость. Он, фактически, стал первым человеком, который понимал меня во многих отношениях безукоризненно и это даже немного пугало иногда. Никогда в моей жизни никто так не понимал меня, как он. Никто не обладал в моих глазах такой способностью к состраданию, как он. Никто не мог понять и его так хорошо, как я, как оказалось. Сейчас я понимаю, почему влюбился как мальчишка. Мне нужно было понять, что я не один. Многие влюбляются в это. Опять же, как и многим, мне нужно было найти человека с похожей историей. И я его нашел. Как там говорится? К хорошему быстро привыкаешь. Первым поцеловал его я. Мне было легче решиться. Я человек импульса, знаете? Типа, здесь и сейчас, и все такое. К этому моменту я знал, что у него тоже есть чувства ко мне, но я не знал, какой природы, и как себя с ним вести. Он же молчал как партизан. Мог рассказывать о чем угодно — от любимых машин до варенья, которое ел каждый день, только не о настоящих его чувствах и что происходит у него в душе. За то короткое время, что мы знакомы, и зная немалую часть его истории, могу только сказать, что парень слишком много пережил, чтобы ворошить это. Я и не взывал к тому. Я тоже весьма скрытен и мало кому открываюсь. Но если человек действительно мне дорог, а в данном случае даже слишком, я просто не устоял. В омут — так с головой. Мы сидели на лестнице в подтрибунке вечером, уже никого не осталось во всем стадионе, мы были одни. Долго сидели, сначала разговаривали, смеялись над тем, как смешно Обама упал на тренировке и как Клопп дал Хуммельсу штрафной круг разминочного бега, еще над какой-то обыденной ерундой. Я вообще не слушал, о чем он говорит. Мне просто хотелось слушать его смех и голос. Потом мы просто молчали. Странно, да? Но, знаете, он был одним из тех необычайных и, что важно, немногих людей, с которыми что в шумном веселом разговоре, что в полной тишине чувствуешь себя одинаково уютно. Он сам уютный до невозможности. — У тебя теплые руки? — Не знаю, потрогай. А что? — Я немного замерз, но для меня это нормально. Все привыкли, что я прошу их руки греться. Марко немного усмехнулся, но все же дал добро на прикоснуться к его ладоням, сам подал их мне. Даже после столького времени, проведенного за разговорами друг о друге, мы многое узнавали впервые. — Ну держи. — Спасибо. — А мне говорили, что у вас в Италии тепло. Я широко улыбнулся в ответ, но за этой улыбкой скорее крылась горесть правды, нежели удовольствие от сказанного Марко. Господи, какие же у него мягкие и теплые ладони. Длинные тонкие пальцы, светлая кожа — все это было мне настолько.. Будто родное что ли. Я хотел бы приложить ее к своей щеке и прикрыть глаза, чтобы запомнить этот миг на как можно более долгое время. Но я просто сидел и смотрел в темноту, пока держал его ладонь. Потом в голове что-то щелкнуло, и я положил голову ему на плечо и устроился на нем поудобнее. Мне показалось, если я этого не сделаю, моя голова просто сама отвалится от счастья того, что я сижу тут и наслаждаюсь тишиной с ним. Мне показалось, он как-то встрепенется, мол какого фига вообще, я тебе что, стена, на меня вешаться. Но он пододвинулся ближе, чтобы мне было удобнее. В голове еще раз что-то щелкнуло. «Была не была, Чиро. Ты должен. Он первым этого не сделает.» Я поднял голову и зажмурив глаза, чтобы если что, не увидеть в любимых глазах отвращение, страх или удивление, поцеловал его. Один, два. И он ответил мне. Знали бы вы, что я пережил в голове, когда понял, что его губы двигаются навстречу моим. Звучит дико странно, знаю, но моя жизнь в тот момент точно перевернулась. Человек, которого я любил, находясь в неведении о моих чувствах, отвечает на мои сумасбродства! Мне казалось, я умер и воскрес в ту секунду, когда ощутил его губы на своих. Я положил руку ему на щеку и медленно гладил ее большим пальцем. Он даже побрился сегодня. Какая удача. Отстранившись на немного, я прислонился своим лбом к его лбу. Мы сидели так несколько секунд, но мне это казалось вечностью. Наконец я прошептал: — Я люблю тебя. Три самых главных слова. Главных для меня. Как оказалось, и для него. Но у него их оказалось четыре. — Я тоже люблю тебя. После этого целовал меня уже он. Запустил ладонь мне в волосы, перебирал кудри, притягивал меня ближе. Я уже чувствовал, как его язык изучает мой рот, как сплетается с моим, и как я пьянею от этих ощущений. Как я уже сказал, мне казалось, что я умер и воскрес в один момент. Его чувства теперь уже точно оказались взаимными и мне казалось, что в мире не может быть ничего лучше, чем любить и быть любимым. Отберите у меня все, заберите мое имя, возьмите все, что у меня есть. Оставьте только его — и я буду счастлив, потому что он и есть мое все. Тогда я понял, насколько сильно не хочу ничего, кроме него. В следующий раз нас волею судьбы, то есть отъездом моей жены и детей заодно, занесло ко мне домой. Кто, как говорится, платит, тот и музыку заказывает. Моей музыкой в тот вечер стал Марко Ройс. Причем ни я, ни он об этом тогда не догадывались. Мы зашли домой, и не успел я повесить куртку в коридоре, как почувствовал его дыхание на моей шее и медленно скользящую от талии до груди ладонь, пока он стоял ко мне спиной. — Тебе нравится это, не так ли? Я медленно выдохнул и прикрыл глаза. Его горячий шепот мне на ухо добавил мне еще больше решительности для последующих действий. — Как ты так долго терпишь? Я бы уже на второй день в твоем обществе не выдержал. — Я тут сейчас не выдержу. Я хочу тебя. Пошли. Я беру его за ту же ладонь, которая все еще покоилась на моей талии и веду в спальню. Заглянув в его глаза, я вижу, что они из карих превратились в почти черные. Его разум уже затуманен, как и мой. Мы оба находимся в дурмане друг от друга. Хоть и дома никого не было, но я, по привычке захлопнув дверь и заведя его в комнату, тут же притянул к себе и поцеловал. Пока он отвечал мне, он попытался задрать мою футболку, что у него получилось, но я, оторвавшись на секунду, закончил ее терзание и выкинул куда подальше. Я хочу чувствовать его всем телом. Я также попытался снять его рубашку, что выходило с большим трудом. — Зачем.. Ты.. Напялил эту чертову.. — пытался я повозмущаться, но настойчивые поцелуи Марко и покусывания губ упорно не позволяли мне этого. — Рви ее, наплевать. «Я прокляну себя завтра, когда буду по полу собирать эти глупые пуговицы, но это будет завтра», — улыбнувшись ему в губы, я от второй пуговицы просто разодрал его рубашку и тут же послышался стук пуговиц о пол. — Мне понравилось. — Извините, сеньор Иммобиле, рубашек у меня не так много. — Ничего, ради меня потерпишь. — Согласен. Я ощущаю его тепло, я брожу руками по его телу, я чувствую его. Он валит меня на кровать и нависает сверху, губами оставляя дорожку из поцелуев от подбородка до ключицы, медленно обводит их языком, немного втягивает кожу. Я свободной ладонью залезаю рукой ему в волосы, мягко перебирая пряди. Когда он начал оставлять засосы на моей второй ключице, я уже не выдержал. Потянулся вниз к молнии джинсов, быстро расстегнув их и стряхнув с ног вместе с бельем. Марко понял мой недвусмысленный намек и попытался повторить то же самое, я помог ему приподняться и снять с него все ненужное. Я, незаметно даже для себя, буквально на секунду, остановил свой взгляд на нем и убедился, что одежда лишь скрывает его прекрасное телосложение и всю его красоту. Разобравшись с его одеждой, я снова уселся на кровать, Марко опустил на нее колени и оказался стоящим надо мной. Не удержавшись, я положил руку ему на грудь. Я услышал, как бьется его сердце. Я почувствовал это. Он посмотрел мне в глаза и сделал то же самое. Холодок от прикосновения его прохладных пальцев немного отрезвил меня, и я понял, что сейчас он надавит сильнее и снова опрокинет меня на кровать, а я запущу свою ладонь ему в волосы. Мы знали, к чему это все приведет, еще когда целовались на стадионе. Мы знали, что поцелуев нам будет мало и мало будет просто чувствовать чужой язык в своем рту и чувствовать, как едет крыша. Марко полез за смазкой в тумбочку. Как знал, что я думал, что рано или поздно до нее дойдет дело. Надеялся, по крайней мере. Он старался растягивать меня как можно нежнее. По мере добавления пальцев его поцелуи покрывали мой лоб, мои щеки, мои закрытые веки; он заботился обо мне. Каждый раз я вздрагивал от его холодных пальцев, гладил его по спине. Я уже привык к его пальцам, мне нужно было ощутить его в себе. Желание доводило до исступления, я безумно хотел его. — Марко, прошу тебя… Мой шепот был для него как ключ на старт. Осталось лишь повернуть. Сначала было больно. Он вошел в меня неспешно, и ритм толчков с каждой секундой увеличивался. Три, четыре. Во рту пересохло, я чувствовал, как мой голос срывается на стонах, как мой сливается с ним. Марко кончил быстрее меня на пару секунд, все еще во мне. Я готов был отдать все на свете, только чтобы испытывать это чувство вечно. Мне было хорошо, по-настоящему хорошо. Определенно не сомневаюсь, что ему тоже. Марко сидел на мне, я медленно гладил его по бокам, наслаждаясь картиной в виде его прикрытых глаз и запрокинутой назад головы. Он облизнулся, и пытался вернуть дыхание в нормальный ритм. Приподнявшись к нему, припал к его шее с поцелуями, зубами немного задевая эту будто фарфоровую кожу. Дыхание вернуть ему уже не получилось. Я почувствовал, как он положил руки мне на спину и ногтями уже оставлял царапины. — Да, Марко, я знаю, тебе хорошо.. — Ti amo, Ciro, ti amo, ti amo… Он шептал, будто бы в бреду, он всхлипывал, будто бы его мир сейчас рухнет и я куда-то испарюсь, поэтому он прижимал меня к себе все сильнее. Но я никуда не денусь. Я буду с ним. Буду, я знаю. Потому что не его не станет в тот момент, когда я перестану. Меня самого не станет. И так мы провели всю ночь. Честно говоря, большее счастье в жизни я навряд ли испытывал. Ну разве что от рождения собственных детей, но это счастье уже совсем другого рода. Большего счастья, чем от взаимной любви, никто, наверное, не узнает никогда. Это слишком дорогое чувство, когда ты знаешь, что не один. Когда чувствуешь, что есть тот, кто дополняет тебя. Когда тот чувствует все то же самое, что и ты. — Я люблю тебя. Три самых главных слова. Главных для меня. Как оказалось, и для него. Но у него их оказалось четыре. — Я тоже люблю тебя.