Так, как должно

1. Геральту было девять, когда на левом плече у него проступила выведенная неровным косым почерком надпись: «Да, нет, не уверен». Матушка сказала, что это благой знак, младшие сестры просили показать метку и восторженно ахали, старшие — с интересом выспрашивали все подробности, а чтобы Геральт не скупился на слова, угощали его лимонными пирожками. Спустя два года метка появилась у одной из его сестер — ровно за месяц до ее свадьбы. Помолвка была расторгнута, жених проявил понимание, и его семья оплатила половину затрат, которых потребовала подготовка к торжеству, но Джулия, по совершенно непонятным юному Геральту причинам, стала молчаливой и грустной. Лоуренс, бывший старше его на три года, а потому являвшийся в глазах Геральта неоспоримым авторитетом, великодушно объяснил: — Не все хотят встретить свою Родственную Душу, галчонок. Иногда это, к тому же, чревато теми еще неприятностями. Малышке Джу все случившееся выбило почву из-под ног. Решительно несогласный Геральт процитировал строку из Песни Света, где говорилось об одном из Даров Создателя, за что был назван легковерным дураком, и все это привело к тому, что они с Лоуренсом от души вываляли друг друга в песке. Геральт, которому еще не была прощена недавно разбитая ваза, непременно получил бы нагоняй от матери, но Лоуренс взял всю вину на себя — и ссора немедленно была забыта. Спустя два месяца Джулия встретила в порту женщину — та была капитаном корабля и возила по Недремлющему морю ткани и благовония. Сестра вернулась домой раскрасневшаяся и взволнованная, и хотя не сказала никому из домашних ни слова, а сразу поспешила в отцовский кабинет, через полчаса все поместье уже знало, что та женщина — ее Родственная Душа. Джулия покинула отчий дом через две недели — и вновь увидел ее Геральт лишь спустя восемь лет, загоревшей, одетой в мужское, ругающейся, будто портовый грузчик. Сам он — в числе многочисленных родичей, откликнувшихся на призыв Джустинии V — как раз садился на корабль до Ферелдена. Пока «Разящий» отдавал швартовы и медленно выползал из бухты, Джулия стояла на причале и без устали махала им вслед. 2. Ферелден, охваченный войной, казался Тревельяну огромным, необъятным — и страдающим, будто живое существо. Он всегда считал власть тяжкой ношей, а не привилегией — и был счастлив, что избежал участи родиться старшим в роду. Разумеется, семья возлагала на него определенные ожидания — но Тревельян привык думать, что станет храмовником и, принеся обеты Создателю, будет служить, исполняя его волю по мере сил своих. Кто-то из его братьев и сестер жаждал признания, кого-то влекла власть; Тревельян находил удовольствие в мысли, что делает то, что нужно и должно. Ответственность, обрушившаяся на его плечи, оказалась ошеломительной. «Иметь возможность что-то сделать и не воспользоваться ей — преступление», — говорил отец, и Тревельян пытался ответить на каждую просьбу, поступавшую к нему, принести утешение каждому, кто в нем нуждался. — Ты будь к себе понежнее, — посоветовал Варрик как-то вечером, помешивая в котелке приятно пахнущее варево. — Люди видят в тебе спасителя, Андрасте с мужскими причиндалами — но с отстрелом баранов, думается мне, они могут справиться и без божественной помощи. — Неравнодушие к чужим страданиям — та причина, по которой Создатель отметил Вестника, — немедленно возразила Кассандра. Тревельян перевел взгляд на Соласа — тот улыбнулся и беззвучно прошептал (но Тревельян без труда прочитал по губам): «опять». Он оказался в очередной раз прав — перепалка Кассандры и Варрика затянулась; засыпая, Тревельян слышал, как они шепотом, чтобы не разбудить их с Соласом, переругиваются над опустевшим котелком. Редклифф похож был на небольшую деревушку, и особенно блеклое впечатление производил после Вал Руайо — но выглядел вполне благополучным городком в сравнении с теми поселениями, что повстречались им во Внутренних Землях. Гомон обеспокоенных голосов витал над ним, будто писк мошкары; Тревельян то и дело ловил на себе подозрительные, обеспокоенные, оценивающие, полные надежды взгляды. — Такое чувство, что мы тут не самые желанные гости, — пробормотал Варрик. — Они не знают, чего от нас ждать, — предположил Тревельян. — И напуганы неизвестностью. Он искренне верил в истинность своего суждения — но после приличествующего приветствия Великая Чародейка Фиона, которую они нашли в неприметной таверне, взглянула на него без намека на узнавание и напряженно спросила: — Что привело вас в Редклифф? — Мы здесь, потому что в Вал Руайо вы попросили о встрече, — ответил Тревельян, и Фиона нахмурилась. — Вы, должно быть, ошиблись. Я не посещала Вал Руайо после произошедшего на Конклаве. Ее удивление было неподдельным и искренним, но в напряженной спине и сердито поджатых губах Тревельян уловил намек на какую-то недоговоренность — и оказался прав; недоговоренность носила имя Гериона Алексиуса, была тевинтерским магистром — и не замедлила явиться. Тревельян спиной почувствовал неудовольствие и возмущение Кассандры, когда магистр Алексиус объявил, что Редклифф находится под его командованием, но за стол переговоров сел с готовностью и даже любопытством. Сам Тревельян был начисто лишен жилки первооткрывателя, но питал к ученым переходящее в благоговение восхищение; его осторожные вопросы, похоже, польстили магистру — глаза его потеплели, поза приобрела некоторую расслабленность, и Тревельян решил: с этим человеком можно договориться. Он не кровожадный тиран, каким изображают порой тевинтерских магов, а человек умный и, возможно, совсем не жестокий. Переданная тайком записка Феликса заставила его предположить иное — если сын восставал против отца, стоило допустить мысль, что помыслы второго не столь уж благородны. Когда Алексиус и Феликс удалились, Тревельян зачитал послание вслух: — Приходите в церковь. Вы в опасности. — Звучит как ловушка, — усомнился Варрик. — Или разумное предостережение, — мягко заметил Солас. — Что будем делать, Вестник? Обращение все еще казалось чуждым, незаслуженным. Тревельян облизнул губы, перечитал записку — видно было, что сочиняли ее второпях. — Мы примем приглашение, — решил он, ни в чем не уверенный. Церковь, в которой назначена была встреча, высилась на холме, немая и величавая. Покалывание в ладони оповестило Тревельяна о том, что поблизости Разрыв, за пару секунд до того, как он распахнул тяжелые двери и увидел его своими глазами — ядовито-зеленый, ощетинившийся черными пульсирующими шипами. Смуглый темноволосый человек, ловко орудовавший посохом, управлялся с демонами без особого труда; завидев Тревельяна, он обернулся и жизнерадостно возвестил: — Отлично, наконец-то ты здесь! Теперь помоги мне закрыть его, будь так любезен. Тевинтерец живо напомнил Тревельяну язычок пламени свечи — не столько поблескиванием многочисленных пряжек, сколько оживленной подвижностью: выражения его лица менялись с потрясающей скоростью, руки неутомимо жестикулировали, а в голосе скрывалось такое богатство интонаций, что ошеломленный первым впечатлением Тревельян вместо приветствия растерянно спросил: — Кто ты? Дориан представился, чуть поклонился, и белая ткань соскользнула с его плеча, обнажив смуглую кожу, на которой чернели аккуратные буквы. Тревельян торопливо отвел глаза — пялиться на чужую метку было попросту неприлично. Судя по тому, как приподнялись уголки губ Дориана, тот успел поймать взгляд. Позже, когда они беседовали в небольшой таверне Убежища, устроившись в уголке, подальше от посторонних глаз, Дориан сам поднял щекотливую тему. — В Империуме, — начал он с предисловия, успевшего всего за день стать для Тревельяна привычным. — Метки порой срезают с кожи. Или сводят при помощи магии. Хотя почему "порой" — это довольно частая практика. — Почему? — спросил Тревельян — должно быть, ужас и недоумение прозвучали в его голосе настолько отчетливо, что Дориан мягко похлопал его по руке. — Заключить брак с подходящей партией — отличный способ упрочить свое положение. Надо ли говорить, что у судьбы — или Создателя — соображения насчет того, кто нам подходит, редко совпадают с нашими? Тревельян покачал головой. — Прошу прощения, но я не могу сказать, что одобряю подобное отношение к меткам. В Песни Света сказано, что это — один из величайших даров Создателя... — ...который не желал, чтобы дети его ступали по жизни в одиночку, — перебил Дориан. — Я тоже читал эту книгу — она довольно известна, знаешь ли. — Ты не согласен? — удивился Тревельян. Дориан улыбнулся, но глаза его погрустнели. — О, всецело согласен. Создатель точно знает, кто нужен мне в этой жизни — разве не здорово? — Ты не согласен, — уверился Тревельян, и Дориан улыбнулся чуть более искренне. — И все же, совсем не скрываешь своей метки. — Оставим этот разговор на потом? Давай пока сосредоточимся на Алексиусе, а не на моих сердечных делах? — Я приму эти слова за обещание, что мы еще вернемся к данной теме, — предупредил Тревельян, и Дориан посмотрел на него со странным выражением во взгляде. — Может быть, когда-нибудь, — уклончиво ответил он. 3. Однажды Геральт и Лоуренс поспорили, кто быстрее залезет на птичью башню. Маленькая Лионетта была их судьей — она стояла внизу, задрав рыжую головку, и наблюдала, чтобы ни один из них не сжульничал и непременно коснулся крыши. Геральту засветило в глаза солнце — и он сорвался. Падать было невысоко, но одна только мысль о коротком полете вниз еще долго вызывала у него дрожь и ужас — как и у его матери. Воспоминание о том падении ярко всплыло в памяти, когда зеленая вспышка подхватила Тревельна, будто поток щепку, понесла куда-то — и выбросила на влажный пол. Тревельян почувствовал запах сырости и ржавчины, поднялся на ноги — его сильно качнуло — и заметил в полутьме белое пятно мантии Дориана. Страх мгновенно швырнул его вперед (сапоги заскользили по влажной грязи), чтобы сжать плечи, заглянуть в лицо. — Дориан! Ты в порядке? Глаза еще не привыкли к скудному освещению, но они стояли очень близко друг к другу — Дориан выглядел ошеломленным, но смотрел осмысленно. — Да, — пробормотал он, огляделся и покачал головой. — Нет. Не уверен! — Алексиус применил какую-то магию, — счел нужным указать на очевидное Тревельян. — Ты знаешь, что именно произошло? Где мы? Дориан поморщился. — Полагаю, Алексиус добился определенного успеха в своих экспериментах и переместил нас куда-то. Не ожидал, что у него получится! Тревельян на всякий случай встряхнул его за плечи. — Ты собрался радоваться его достижениям?! Ты, помнится, говорил, что он изучает магию времени! Лицо Дориана стало обеспокоенным. — Точно. Впрочем, сидя в этой темнице, мы ничего не добьемся — пойдем, попробуем разузнать, где мы... или когда. Они и правда находились в темнице; толща камня глушила все звуки, и на какой-то миг Тревельян подумал — что если замок пуст? Что если в нем нет никого, кроме их двоих? Ощущение оказалось разрушено почти моментально — жалобным криком: — Эй! Тут кто-нибудь есть? Тревельян переглянулся с Дорианом — тот смотрел с той же неуверенностью, которую ощущал он сам. — Кто здесь? — снова позвал человек — тоскливо и отчаянно. Тревельян кивнул Дориану, и они свернули в тот коридор, из которого доносился крик. В одной из камер обнаружился бледный длинноволосый мужчина — он уставился на них с отчаянной надеждой. — Создателя ради, помогите мне! Клянусь, я не сделал ничего плохого! Ничего действительно ужасного, по крайней мере! Тревельян был уверен, что так говорит абсолютное большинство узников; Дориан тоже недоверчиво хмыкнул. — Кто ты? — спросил Тревельян. Мужчина судорожно сглотнул. — Йован. Меня зовут Йован. Клянусь, то, что здесь происходит — не моя вина. — А мы уверены, что твоя, — заявил Дориан; он очевидно блефовал, но Йован мгновенно принялся оправдываться. — Я отравил эрла, это правда. Но все остальное... клянусь, я не имею к этому отношения. Я уверен, там, в замке, уже и забыли обо мне. Пожалуйста, не оставляйте меня здесь умирать... — О каком эрле ты говоришь? — с замиранием сердца уточнил Тревельян, и не сдержал облегченного вздоха, когда Йован воскликнул: — Эрле Эамоне, конечно! Дориан наклонился к Тревельяну и шепнул, коснувшись горячими губами уха: — Кажется, мы угодили во времена Пятого Мора? Я думаю, нам не стоит вмешиваться в события прошлого — вряд ли это хорошо закончится. Йован по-прежнему обнадежено смотрел на них — по другую сторону решетки. — Мне очень жаль, — честно сказал Тревельян. Он был уверен, что Герой Ферелдена, обнаружив беднягу, не бросит его здесь — но героя Ферелдена еще предстояло дождаться. — Нет, — прошептал Йован. — Нет, пожалуйста! У Дориана было совершенно несчастное лицо, когда Тревельян обернулся, но он кивнул. Они предпочли выбраться из замка, чтобы случайно не вмешаться в ход событий, но не стали уходить слишком далеко. На холме у деревни им повезло обнаружить чью-то покинутую стоянку, и Дориан немедленно извлек из поясной сумки какие-то записи и углубился в их изучение. Тревельян наблюдал за деревней — похоже, ночью там была битва, и теперь люди спокойно и деловито стаскивали мертвецов в кучу. Когда перевалило за полдень, из церкви вышли четверо и стали подниматься к мельнице. Первым шел красивый молодой мужчина, черноволосый и бледный; на его доспехе угадывались очертания герба, но расстояние мешало различить, какого именно. По левую руку от него шагал светловолосый эльф — они то и дело перебрасывались друг с другом фразой-другой. Справа от лидера шла женщина с хасиндскими перьями на одежде, а замыкал отряд парнишка, показавшийся Тревельяну совсем юным — к его бедру то и дело прижимал морду мабари, и тот покорно трепал его за ушами. — Не хочешь взглянуть на Героя Ферелдена? — спросил Тревельян, ощущая, как рассасывается чувство вины за оставленного в клетке Йована. Дориан оторвался от своих бумаг, с интересом начал озираться и, приметив небольшую группу, расплылся в улыбке. — Удивительно! А с ним... поправь меня, если я ошибаюсь — прославленная колдунья Морриган, бастард короля и Антиванский Ворон? Тревельян кивнул. — Ты не ошибаешься. Странно, что им делать на мельнице? — Вряд ли им захотелось свежего хлеба, — фыркнул Дориан. — Впрочем, смотри... Со стороны замка к мельнице бежала женщина в сопровождении стражника. Дориан потер бровь. — Я, кажется, подзабыл эту историю... — Должно быть, это эрлесса, — предположил Тревельян, глядя, как женщина вступила в ожесточенный спор с Героем Ферелдена — впрочем, недолгий. Сперва ушла она, а следом за ней — рыжеволосый мужчина, тоже направившийся к замку. Герой Ферелдена со своим отрядом зашел на мельницу — и выходить они отчего-то не спешили. — Странно, чего они ждут? Дориан задумчиво покачал головой, покусал нижнюю губу и решительно заявил: — Они не ждут! Плох тот замок, из которого нет тайных ходов! Жаль, в нашей ситуации не все так просто... — Но у тебя есть какие-то соображения? — с надеждой спросил Тревельян, и Дориан встрепенулся. — Масса! Но в чем я уверен — так это в том, что для того, чтобы вернуться в наше время, понадобится амулет Алексиуса. К сожалению, я не представляю, как его найти. Хуже того — он может быть где... то есть когда угодно. — Тогда почему мы с тобой оказались здесь? Дориан потер лоб. — Вероятно, события, происходившие здесь в то время, истончили завесу... нас зашвырнуло сюда, как катапультой в брешь крепостной стены — но поблизости катапульт не наблюдается, так что... — он пожал плечами. — В худшем случае нам придется прождать... сколько? Лет десять? — Тревельян оживился. — Что если мы сможем предотвратить взрыв на Конклаве? Дориан покачал головой. — Подобная магия очень опасна, а последствия ее могут быть непредсказуемы. Поверь мне: не стоит нам вмешиваться в течение времени. В худшем случае нам, пожалуй, и правда придется найти домик и лет десять пасти коз и выращивать пшеницу. — Или мы можем попробовать найти способ вернуться, — предложил Тревельян. Дориан улыбнулся. — Или так. По счастью, у них оказалась с собой приличная сумма золотом, а в деревне пустовало множество домов — староста с готовностью предоставил один в их полное распоряжение. Двухэтажный и крепкий, он был недурно обставлен — в спальне даже нашлась небольшая библиотека. — Не минратоуский дворец, конечно, — пробормотал Дориан. — Но доводилось мне жить и в худших условиях. В деревне им сочинили достаточно причин, по которым двое мужчин могли бы найти пристанище в Редклиффе — наибольшее распространение получила история, которая касалась пиратского происхождения Дориана. Тревельяну в ней отводилась роль похищенного сына аристократа, который влюбился в своего похитителя. У Дориана подобные измышления, разумеется, вызывали неописуемый восторг. Он продолжал чертить какие-то схемы и решать длинные уравнения; Тревельян, не в силах ничем помочь, порой вызывался помассировать его плечи, и Дориан неизменно с охотой соглашался — Тревельян приметил, что любые знаки внимания воспринимаются им с большим воодушевлением. Редклифф сильно пострадал от событий в замке: руки требовались буквально повсюду, и Тревельян, радуясь возможности заняться делом, помогал плотникам и охотникам, разбирал завалы и рубил дрова для рыженькой Беллы, державшей таверну. Из замка не было никаких вестей. Однажды вечером, когда уже стемнело, и Дориан с таинственным видом добавлял в подогревавшееся над огнем вино какие-то травы, он вдруг задумчиво произнес: — Знаешь, я всегда считал себя натурой беспокойной и жадной до новых впечатлений, но тут... неожиданно неплохо. Передо мной стоит задача — трудная, но это и хорошо, местные невероятно приветливы, Преподобная Мать оказалась блестящим собеседником, а ты... ты, друг мой... Дориан нервно рассмеялся и покачал головой. — Я не хотел бы оказаться в подобной передряге с кем-то другим, — заверил Тревельян. — Возможно, я предпочел бы вообще в ней не оказываться, но... знаешь, я ужасно малодушен — но я рад возможности хоть недолго пожить без ощущения, что тысячи людей ждут от меня спасения. Дориан ласково сжал его плечо сильными пальцами. — Могу представить. На вкус напиток оказался просто волшебным — и, конечно же, развязывал языки. Тревельян и Дориан устроились на волчьей шкуре и болтали, пока за окнами не стало совсем темно, а котелок не опустел. — Говоря о возможности пожить без обязательств... — протянул Дориан и отставил кружку. — Я могу кое-что предложить. Губы у него были горячими, вкус вина и пряностей подходил им невероятно. Тревельян стал отвечать на поцелуй раньше, чем пришли на язык тысячи возражений — и опомнился только тогда, когда Дориан оседлал его бедра. — У тебя есть метка, — пробормотал он. — Нельзя... Пальцы Дориана зарылись ему в волосы. — Глупости, — шепнул он. — Я не предлагаю тебе любить меня вечно — только отлюбить на этой шкуре сегодня ночью. Пленительная откровенность его слов заставила Тревельяна дернуть бедрами, прижимаясь тесней; Дориан заухмылялся. — Если нам все-таки удастся вернуться в свое время — можем никогда не заговаривать об этом. Если же нет... — У меня тоже есть, — хрипло сказал Тревельян. — Метка. Лицо Дориана застыло. — О. Я понимаю. — Ты очень нравишься мне, но Создатель... — ...нашел тебе кого-то более подходящего, — перебил Дориан и скривил губы в улыбке, поднимаясь. — Я понимаю, не волнуйся. Что ж, пора спать, пожалуй? Потеря его тепла ощущалась почти болезненно. 4. Вера Геральта в предназначение была абсолютной и безусловной — он с детства видел, как окружающие в смирении отступали перед волей Создателя, если дело касалось меток. Когда у Лоуренса проступила на пояснице нервной рукой выведенная надпись «Юноша, вы кто?», тому было уже семнадцать, и обращение «юноша» он находил почти оскорбительным. Лоуренс всегда нравится девушкам, красивый, шустрый на язык, великодушный и храбрый, а недостаток серьезности матушка называла «простительным для юного возраста легкомыслием». Свою Родственную Душу он встретил год спустя после появления метки — желчного орлесианского аристократа, старше на пятнадцать лет и едва не затеявшего с Лоуренсом дуэль при знакомстве. Тогда Геральт впервые столкнулся с человеком, не желавшим признавать связь. Лоуренс быстро распрощался с юношеским легкомыслием и пошел к цели неумолимо, как тяжелая конница — орлесианец сдался через четыре месяца, а запасы вина в Оствике, как предполагал Геральт, за это время изрядно истощились. Воля Создателя — мудрая и благая — была непререкаема. Он верил в это ровно до того дня, как Дориан его поцеловал. Они по-прежнему много разговаривали, в том числе и о глубоко личных вещах, вместе исследовали окрестности, обсуждали различные теории, но в отношении Дориана появился легкий холодок — незаметный большую часть времени, но остро коловший в некоторые моменты. Иногда, наблюдая, как он покусывает кончик стилуса, размышляя над магической западней, Тревельян думал: возможно, в этот единственный раз Создатель допустил ошибку. Холодная ферелденская весна плавно перетекла в лето — и однажды утром по Редклиффу прошел слушок, что возвратился Герой Ферелдена — якобы, в сопровождении магов, и сразу направился в замок. — Нам стоит с ним поговорить, — неожиданно предложил Дориан. Он сидел на лавочке под отцветающей яблоней и наблюдал, как Тревельян тренируется с соломенным чучелом. Было жарко — Тревельян остался в одной лишь рубашке и то и дело ловил на себе чужой взгляд. Ощущение было волнующим и приятным, и он, втайне себя стыдясь, нарочно красовался. — Ты, кажется, резко возражал против того, чтобы вмешиваться в ход вещей, — заметил Тревельян. Дориан пожал плечами. — Нас там ждут Родственные Души и спасение мира, а мы пропадаем в прошлом. Не будем ничего говорить о том, почему мы здесь — но аккуратно расспросим о том, что творится в мире. У меня есть некоторые идеи. Тревельян опустил лук. — Послушай, по поводу меток и... Дориан предупреждающе поднял ладонь — взгляд у него сделался неожиданно неприятным. — Ни слова. — Дориан, пожалуйста... Дориан вскочил на ноги. — Ни слова, я сказал! Не хватало только слушать твои оправдания — как будто тебе есть, за что оправдываться! Ты хороший парень, преданно ждешь свою Родственную Душу — великолепно! Я — не такой хороший парень и не припомню имен всех тех, с кем спал, но, ради Андрасте, я понимаю ценность метки — из-за нее я покинул Тевинтер! Дориан задохнулся, резко покраснел и вознамерился сбежать в дом. Тревельян настиг его у порога и прижал к себе спиной, крепко стиснув в объятьях. — Пусти, — буркнул Дориан, не пытаясь, впрочем, вырваться. — Ты, чудовище, нас могут увидеть. — И что? — удивился Тревельян. — Все и так считают, что я сбежал из семьи ради тебя, мой прекрасный капитан. Он назвал Дориана прекрасным неосознанно, без намеренья польстить или даже просто сделать комплимент, но тот заулыбался. — Прекрасный, значит? Достаточно прекрасный, чтобы сгладить ожидание Родственной Души? Тревельян вдохнул и медленно выдохнул. Проходящая мимо Донна весело подмигнула ему и демонстративно отвернулась. — Речь не о скрашивании ожидания. Речь о... — Замолчи, — тихо потребовал Дориан. — Замолчи, или, клянусь, я сам тебя заставлю. Не знаю, как, но... Тревельян молча развернул его к себе. Собственный вкус Дориана шел ему даже больше, чем винный. Герой Ферелдена оказался приятным парнем, хоть и не очень разговорчивым — зато эльф по имени Зевран был словоохотлив за двоих. Бастард ферелденского короля, выпив немного, стал крайне добродушен и то и дело норовил кого-нибудь обнять; в целом, импровизированная попойка вышла славной. Кусланд охотно поделился важными новостями, а когда все уже были изрядно пьяны, рассказал даже о пропадающих в округе козах, и Зевран немедленно выдвинул пару шутливых предположений. Уже за полночь, прощаясь, Кусланд заметил: — Вы, парни, все-таки привыкайте к местным обычаям — у нас метки принято прятать, вот и вы прикройте чем-нибудь плечи. Дориан пьяно и томно улыбнулся, перевел взгляд на плечо Тревельяна и настороженно замер. А после — молча схватил Тревельяна за руку, торопливо попрощался с собутыльниками и Беллой (очевидно, сделавшими свои выводы) — и потащил Тревельяна в сторону дома, а потом, не снимая обуви — в спальню, где стоял его стол. — Смотри! — велел Дориан, сунув одну из бумаг Тревельяну под нос. — Ты нашел решение? — восхитился он. — Да! — почти выкрикнул Дориан. — Пропадающие козы... наше присутствие здесь не могло не... наверняка амулет притянет нас туда, где находится Алексиус... Дориан отчаянно помотал головой — никогда прежде Тревельян не видел его в таком волнении. — Неважно! — прошептал Дориан и прерывисто выдохнул. — Посмотри на свое плечо! Это мой почерк!