Хиддлстона хочу!

Пришла и оторвала голову нам чумачечая весна, и нам не до сна… —Ненавижу тебя! — подушка полетела в небольшой бумбокс, но ему, пережившему ещё мой выпускной, это было всё равно что лёгкий поцелуй ветра. И от любви схожу я с ума, чумачечая весна… — Ты будишь меня не просто в мой законный выходной, а в мой, не побоюсь этого слова, праздник в шесть часов грёбаного утра песней, созданной по заказу Сатаны! В тебе нет ни капли человечности! Я повалилась обратно на диван, и квартиру сотряс очередной мой громогласный мат — думку-то, на которой я удобно прикорнула вчера вечером «на пять минут» (а в итоге проспала всю ночь), я отправила в испытательный полёт к разрывающимся динамикам, и твёрдый подлокотник не рассыпался в любезностях, встретив мой затылок. Зато я рассыпала целую корзину скверных слов. — Ты права, во мне ни грамма человечности. Но мне всегда казалось, она мне природой не прописана, — раздался ехидный бархатистый голос из соседнего угла. Вот ты где, гадина, спрятался! — В силу некоторых физиологических особенностей, знаешь ли. Пришла и оторвала голову нам чумачечая весна… — Какая ж ты тварь, Жирик, — мне оставалось только, потирая ушибленный затылок, сесть и попытаться продрать королевские очи. Шесть утра, восьмое марта! Это просто верх садизма. И от любви схожу я с ума, чумачечая весна, чумачечая… — Как какая? Божья. Как там было… Каждой твари по паре, а я в первый раз жалею, что не тварь, — рыжая гадость продолжала язвить, всё ещё не рискуя появиться мне на глаза. — Вставай, поднимайся, рабочий народ! На подвиги! Я со стоном уронила голову на руки, с болью подмечая, что сон как рукой сняло. Теперь всё же придётся вставать, одеваться и тащиться на кухню — привилегия (геморрой) варганить праздничный ужин сегодня выпала мне. Нет, кот мой — просто садист. Я понимаю, мстя мтстёй, но какие-то же рамки всё-таки должны быть! Я же теперь эту «чумачечую весну» до конца недели петь буду! Мне ещё в тот далёкий год выхода песни казалось, что ей можно дьявола вызывать. Тот придёт, метернётся и утащит плеер в ад, грешников пытать. Когда тебя в коротенькой юбчонке увидал, любовь пришла, как паровоз на Киевский вокзал… — У меня сегодня, между прочим, праздник! Мог бы мне подарок приготовить, а не пытку! — я попыталась перекричать бумбокс, но Потапа заглушить было явно выше моих сил. — И вообще, мне надоело со шторой разговаривать. Давай, выходи. — Ты сначала пульт отложи подальше, — безапелляционно заявил голос. — И обещай не кидаться тапками, а то исчезнут твои пятёрки экзаменационные вместе со стипендией! Вот гад пушистый, манипулятор рыжий, шантажист жирный… Ничего, завтра запоёт по-другому. — Ты же говорил, что тебе для каждого чуда нужно бессчётное количество бумажек собрать и всё с сотней начальников согласовать! Врун ты несчастный! — я отодвинула от себя подальше пульт, чувству нестерпимый зуд в руках взять рыжую гадину за шкирман и выкинуть в окошко. — И с новогодним твоим чудом ни черта не вышло! — Я и не врал. Новое чудо организовать — это действительно тот ещё геморрой. Нужно ведь не нарушить пространственно-временную сетку, согласовать изменения в чужих жизненных путях так, чтобы случайно не снести фиксированные точки… В общем, та ещё засада. А на отмену никаких особых документов не нужно. Если возникла угроза жизни — отменил. Такие порядки, — рыжая усатая морда высунулась из-за шторы. — А с новогодним подарком ты самостоятельно налажала. Я тебе Хиддлстона выписал из-за границы? Выписал. Документы сделал, чтобы ты за ним поехала? Сделал. А то, что ты решила остаться и готовиться к сессии — это твои личные проблемы с головой. Я только вздохнула. Да, проблемы мои личные. Нет, ведь знал, чем шантажировать! Мне моя стипендия очень дорога, а пятёрки в зачётке теперь мне должны были рисовать почти за просто так — всего одно желание на день рождения. Очередное абсолютно тупое желание. Я вообще мастер просить о том, что мне в глобальном смысле не особо нужно. Но, тем не менее, такой приятный бонус, дающий возможность не запариваться с учёбой так сильно, как я обычно привыкла это делать, был весьма и весьма дорог моему сердцу, и ради него можно было перетерпеть кипятящую мозг песню и даже, чёрт с ним, подъём в шесть утра. Кот медленно приблизился ко мне, всё ещё опасливо косясь на тапки. Не верил мне. Правильно он, правильно — не первый день знакомы. Запрыгнул на диван и боднул головой моё плечо. — Ну ты не обижайся, — вдруг промурлыкал он. — Песня позитивная ведь. Да и этот день, я думаю, тебе захочется сделать как можно более длинным. На кухне что-то со звоном упало. Я вздрогнула. Так, судя по загадочной рыжей морде, там меня должен был ждать сюрприз. Асгардский мой бог, пусть это будет новый ноутбук! — С Всенародным женским днём! — промяукал Жирик, но мои пятки уже сверкали по направлению к кухне. Солнце ещё не встало, по квартире клубился ночной сумрак, в котором я увязла по самое колено. Именно из-за него я не заметила брошенный вчера на пол каталог какой-то косметический компании и, эпично поскользнувшись на глянцевых страницах, влетела на кухню и столкнулась с кем-то тёплым, довольно мягким и приятно пахнущим мужским одеколоном. — Аккуратнее! — усмехнулось тело приятным баритоном, лишь чудом удержавшее и себя, и меня в вертикальном положении. — Доброе утро. — Доброе! — я отлипла от своего спасителя от полёта на ледяной кафель, к которому не слишком прилично прижималась последние двадцать секунд. Доходит до меня крайне медленно, и завизжать я догадалась только сейчас. — Мамочки! Грабят! Помогите!!! — Тише, тише! — вдруг испуганно зашипел человек, пытаясь в темноте поймать мои руки, которыми я истерично размахивала над головой. — Не кричи! Помоги мне, прошу! Я не знаю, куда попал! Я на секунду заткнулась. Ржавые шестерёнки в моей голове со скрипом повернулись, чуть не сломав друг другу зубцы, и мозг родил идею воспользоваться наконец благами цивилизации. Лампочка Ильича вспыхнула под потолком, и в ту же секунду я завизжала ещё раз. На моей чёртовой кухне, щурясь от яркого электрического света, стоял Том Хиддлстон в костюме и с большим букетом красных тюльпанов. Кто-нибудь, позовите санитаров! У человека тут приступ сердешный… от зашкаливающей милоты. — Ты! — Том оказался удивлён ничуть не меньше. — Это тебе! Угрожающе покачивающие головами бутонов тюльпаны оказались у меня в руках, но визга моего это унять не смогло. Мужчина удивлённо поправил воротник рубашки и нервно взъерошил (как всегда) идеально уложенные волосы. О мой асгардский бог, в моей квартире снова Том Хиддлстон! На этот раз он даже не пьяный. Прогресс, товарищи. — Эм, привет, — он попытался улыбнуться, но волна краски, залившая его щёки от смущения, видимо, парализовала лицевые мышцы. Он сказал мне: «Привет!». Теперь и помирать можно. Если бы не косяк, на который я опиралась спиной, меня бы уже можно было спокойно отскребать от кафеля на полу — мозг мой уже растаял, как мороженое в сорокоградусную жару на солнце. Нужно сообразить, что сказать. Теперь-то я знаю, что он — не мой глюк после детского шампанского. Невилл Долгопупс, так долго дремавший во мне, вновь проснулся — цветы, не перевязанные ленточкой, посыпались из дрожащих рук на пол алым дождём. Всхлипнув от переизбытка эмоций, я наклонилась было за ними. К несчастью, тоже самое по-джентельменски решил сделать и Хиддлстон. И, как в классической романтической комедии, мы благополучно столкнулись с ним лбами — чёрт, а ведь это действительно мило. — Прости! — прежде чем я успела грязно выругаться, Том широко улыбнулся. Потом, как в той же романтической комедии, мы вдвоём потянулись за последним цветком, и наши руки столкнулись. Снова милый смех. Всё бы ничего, я уже не то что растаяла — начала медленно испаряться от зашкаливающего количества милых улыбок и неловкого молчания. Но ощущение подставы не просто не пропадало — оно только росло в геометрической прогрессии. А когда Том случайно коснулся пальцами моих, когда передавал мне собранные тюльпаны, все сомнения исчезли — вся эта сцена от начала и до самого последнего прикосновения была прописана одним рыжим жирным сценаристом. Обидненько. Не то чтобы я надеялась на истинные романтические чувства…, а нет, именно на них я и надеялась. — Я искал тебя очень долго! — с пафосом начал мужчина, вдруг отодвинув от себя на расстояние вытянутой руки. — Та встреча под Новый год изменила меня. Ты изменила меня. Ты снизошла до жалкого пьяницы, ввалившегося тебе в квартиру, обогрела, накормила. Ты вытащила меня из тёмной пучины алкоголя, похоти и разврата. Я искал тебя долгих два месяца, чтобы сказать: я люблю тебя. Выходи за меня! Окей, Гугл, как перестать ржать над человеком, который делает тебе предложение? Я попыталась спрятаться за тюльпанами, но даже через них было видно вдохновлённую физиономию Хиддлстона, свято верящего в каждое свое слово. Меня разрывало от трёх в равной мере диких желания: смеяться в голос, танцевать джигу-дрыгу и выбросить в окно собственного кота. Я понимаю — прислать мне пьяного человека, как посылку, но заставить его, абсолютно трезвого, звать замуж незнакомую бабу — это уже перебор даже для такого животного, как Жирик. Ладно, с рыжей тварью разберёмся позже. Во всяком случае, завтра его ждёт самая жестокая месть, которую смог придумать мой извращённый мозг. — Томас, посмотри на меня! — я выбросила куда-то в сторону мойки несчастный букет тюльпанов и схватила мужчину за ворот рубашки. Не верю, что это делаю, но… — Том! Ты меня не любишь! — Я не… — Хиддлстон с трудом сфокусировал на мне взгляд. — А ты кто? Погоди, я тебя где-то видел… — Слушай, женщина, — маленький рыжий комок гнева влетел на кухню с такой скоростью, что шерсть его не загорелась исключительно чудом, — ты надо мной издеваешься?! Мне тебя как прикажешь понимать, а?! То ты орёшь: «Хочу Хиддлстона, он великолепен!!!», то: «Том, ты меня не любишь!». Что с тобой не так, человек? Вот твой, цитирую, «охренительный британский мужик», живой, здоровый, с кольцом, готовый к серьёзным отношениям. Какого художника ты снова всё портишь?! А действительно, какого ху… — Говорящий кот! — завопил мужчина, указав пальцем на Жирика, и отшатнулся к подоконнику. — Это что ещё за… Неловкий и слишком резкий поворот головы оказался для «британского мужика» практически фатальным — он вписался в угол полки, зашипел от боли не хуже виновника событий, покачнулся и, налетев затылком на ручку стеклопакета, рухнул на пол. Асгардский мой бог, у меня что, в кухне труп Тома Хиддлстона? Только я открыла рот, чтобы в который уже раз за это утро завизжать, Жирик меня заткнул: — Живой он, это я его вырубил. Сейчас очухается, не кипиши. — Ты… ты… больной ублюдок! — ничего лучше я придумать не смогла. — Так, шушера лесная, слушай сюда, — кот, высоко подняв распушенный хвост, продефилировал мимо меня к распластанному у окна телу Хиддлстона, — ты сейчас берёшь в руки аптечку и возвращаешь этот оранжерейный цветочек к жизни. Он в тебя влюбляется, и ты сваливаешь к нему в Лондон, Тимбукту или из какого Мухосранска он там и перестаёшь совершать возвратно-поступательные движения с мозгом каждого, живущего в этой квартире. Мне надоело, тебя штормит, как цену на Brent! Это твоё праздничное чудо, мать твою волшебницу. И это ты точно не упустишь, усекла? Надо же, мой кот на меня орёт, как пьяный прапорщик — на новобранцев, на полу моей квартиры лежит без сознания британский актёр, а из гостиной доносятся отрывки поставленной на повтор песни про чумачечую весну. Кажется, меня ещё не отпустило то новогоднее детское шампанское. Глубоко вздохнув, я взялась за аптечку. Жирик покровительственно обмахнул меня хвостом и гордо удалился, дабы не мешать процессу. Стоило мне коснуться ваткой, смоченной в перекиси, рассечённого лба Тома, как мужчина распахнул глаза и рвано выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. — Я тебя узнал, — функцию автоматического перевода на русский кот вырубил, но моего знания английского хватило для расшифровки. — Это у тебя я, пьяный, салат ел странный… — Ты не только салат, ты ещё и вату тогда жевал, — я, несмотря на активные протесты, всё же промокнула неглубокую царапину и заклеила её пластырем. — Какими судьбами снова в моих пенатах? — Да знаешь, странная штука со мной приключилась, — задумчиво протянул Том, уставившись в потолок — Мы были во Вьетнаме в одном местечке с деревом желаний. И я почему-то загадал извиниться перед девушкой, которой испортил Новый год. Ну Жирик! Ну проныра! Неужто их сеть и во Вьетнаме есть? — Испортил? Да это был лучший Новый год в моей жизни, — если не учитывать того, что я выяснила, что у меня говорящий кот, работающий в Международной организации исполнения желаний, МОИЖе в простонародье. И что у этого кота есть собственное мнение по любому вопросу, начиная от завтрака и заканчивая моей одеждой. А, ещё у него на любой случай припасён вагон сарказма, да такой, что Салему и не снилось. *** — Ну что, как тебе такое восьмое марта, а? — Жирик прыгнул на трюмо и попытался подластиться. Но я спихнула его со своего шарфа и тихо фыркнула. — Что опять не так, а? Сама же попросила, чтобы я его обратно в его Вьетнам отправил. Я надеюсь, вы хоть номерами обменялись, чтобы в каком-нибудь вотсаппе чатиться? — Обменялись, — я улыбнулась. — Знаешь, мне показалось, между нами проскочила какая-то искра. — Искра? Да там такой фейерверк на кухне был — я боялся, шторы спалите! — хохотнул Жирик. — Только быстро ты решила от него избавиться. Я думал, вас друг от друга до ночи не оторвёшь — и это с твоим-то английским на уровне «Май нейм из Борис, ай эм фром Раша»! — Не борзей, — я легонько пнула его мыском тапка, на что он недовольно пискнул и принялся вылизываться бок. — Родители сейчас вернутся. Боюсь, им ещё рано знакомиться с Томасом. Твою мать! Родители! Ужин! Я же ни черта не приготовила! — Не боись. Сейчас всё будет, — кот покровительственно улыбнулся. — И да, кстати. Раз у вас с Томом всё хорошо, может, ты это… — Чего? — Отмени запись к ветеринару, не надо меня кастрировать!