С Рождеством, Камидзе...

На Токио темным покрывалом опустилась ночь. Однако эта ночь не была простой ночью. Это была последняя ночь перед католическим Рождеством. Все население такого огромного мегаполиса, как Токио, не спало, а проводило время либо на улице, либо ходило по гостям к соседям и родственникам. Вообще, японцы народ настолько гостеприимный, что любой японец с радостью примет вас не только в канун Рождества, но и в любой другой день. Он усадит вас за стол, предложит различные кушанья и, конечно же, любимый всеми азиатами зеленый чай. Надо сказать, что этот чай, испитый именно в японском доме вместе с его гостеприимным хозяином, имеет какой-то свой особенный волшебный вкус. Небольшая горчинка крепко заваренного зеленого чая уносит вас в какие-то невообразимые дали, где в боях зарабатывают свою славу самураи, прекрасные гейши служат в богатых домах, где цветет множество цветов и особенно великолепная розово-белая сакура, которая так и манит прилечь в ее тени и задуматься о вечном. Возможно, именно это и есть та самая особая восточная Магия… За окном, на освещенном яркими фонарями дворе университета, собрались те последние студенты, которые сдавали свой последний в этом году экзамен. Они возмущенно роптали, и это неудивительно – виданное ли это дело, париться на учебе, когда все остальные развлекаются! Обвиняли они во всем этом своего преподавателя по литературе. Того, кого называли демоном Камидзе. Да уж, это преподаватель был очень и очень строг к своим студентам. Порой эта строгость переходила в откровенную тиранию, что искренне возмущала всех студентов, однако они не могли не признать, что знания, получаемые от этого человека, закрепляются в памяти навсегда. Еще немного пороптав, студенты разошлись. Теперь в здании университета осталось только двое – профессор литературы Мияги Ё и его ассистент, тот самый демон Камидзе. - Надо же, какие они недовольные!- усмехнулся Камидзе, отворачивая от окна, через которое наблюдал за студентами. - Да ладно тебе! Просто эти люди не понимают всей важности просвещения, тем более, просвещения литературного,- махнул рукой сидящий на синеньком диванчике Мияги, закурил, и по кабинету потянулся аромат довольно дорогого табака.- Садись,- он похлопал по дивану рядом с собой. - Возможно, наверняка, сейчас проклинают меня,- Хироки принял предложение, се рядом и втянул запах, который ему всегда нравился.- А еще недоумевают, какой здравомыслящий человек мог назначить экзамен на канун Рождества. - Ну… это мог сделать холостой человек, которому делать все равно нечего,- Мияги лукаво покосился на коллегу. - Угу. - А, знаешь,- Мияги затушил недокуренную сигарету и резко повернулся к Хироки,- почему бы нам не развлечься? - О чем это ты?- он нахмурился и попытался отодвинуться от начальника, но тщетно, ибо диванчик был слишком коротким. - Не понимаешь да, Камидзе?- голос профессора понизился до неприлично интимного шепота. Мияги приблизился еще больше, схватил своими длинными пальцами подбородок Хироки и впился в губы своего подчиненного поцелуем. Камидзе в первый момент оцепенел, а потом резко дернулся, высвобождаясь. - Вы чё творите, мать вашу?!- вскричал он, подскакивая. Мияги не ответил. Он поднялся на ноги, грозный, точно древний бог Зевс в момент своего гнева. По-прежнему ничего не говоря, он приблизился к Хироки и схватил его за запястья, крепко сжав. Хироки испуганно вздрогнул – такое поведение было совершенно нетипично для профессора. Он попытался вырваться, но безуспешно. Мияги бросил Камидзе на узкий диван и сам навис над ним. Оба задышали часто, один от испуга, другой – от возбуждения. Мияги схватился за рубашку Хироки и рванул ее, отрывая хлипко пришитые пуговицы. Когда порванная рубашка распахнулась, обнажая довольно мускулистую грудь, Мияги склонился и прикусил один из сосков своего подчиненного. Тот застонал и даже перестал сопротивляться. Профессор же стал ласкать быстро затвердевший сосок, при этом одна его рука удерживала запястье Хироки над головой того, а другая – медленно водила по совершенно безволосому животу и груди. Вскоре эта рука спустилась к поясу штанов и хотела проникнуть в них, но туго затянутый ремень этого не позволил. Мияги оторвался от груди Хироки, встал и, зло цыкнув, обеими руками расстегнул ремень, затем спустил штаны своего помощника. Почувствовав, что снова может сопротивляться, Камизде дернулся, намереваясь слезть с дивана. Мияги, заметив эту смехотворную попытку, шлепнул Хироки по обнаженной ляжке так, что та покраснела. После этого незавуалированного предупреждения Хироки покорно лег, намереваясь как-нибудь перетерпеть эту странную выходку профессора. Мияги медленно, точно издеваясь над своим бедным помощником, расстегнул свою рубашку и снял штаны. После этого он слова лег сверху Камидзе и вновь принялся ласкать его соски. Хироки застонал. Теперь, когда он перестал сопротивляться и лихорадочно думать, как бы сбежать, он начал получать истинное наслаждение от прикосновений профессора. А запах довольно дорого табака, который исходил от него и, казалось, пропитал собою кожу, только еще больше возбуждал Камидзе, заставляя того блаженно прикрывать глаза. Когда руки Хироки будто бы сами собой переместились на спину начальника и сжались, обнимая того, Мияги наконец оторвался от груди своего подчиненного , приподнял за бедра и так резко вошел в него, что Камидзе вскрикнул. Мияги начал двигаться быстро, постепенно замедляясь, чем делал только больнее несчастному Хироки, который уже ничего не соображал, а просто лежал, кричал и цеплялся за спину своего начальника. Наконец, Мияги остановился. Хироки расслабился, но тут же почувствовал, что там по нему течет что-то горячее. - Что…- он не успел договорить, ибо профессор впился в него поцелуем. Камидзе снова попытался сопротивляться, когда почувствовал, что язык профессора проник ему в рот. Но снова эта попытка была безрезультатной. Вскоре Мияги все же оторвался от уст своего помощника, прилег рядом с ним на узком диванчике, приобнял и прошептал в самое ухо, перед этим слегка прикусив его мочку: - С Рождеством, Камидзе…