Нет дыма без...

Привет любимая, Устанешь ли ты когда-нибудь от этих глупых маленьких официальных писем? Или устану ли я? Боже, надеюсь, что нет. Этим утром, выдергивая сорняки в саду за домом, я поняла, что не писала тебе любовных писем уже два года. Два года! Ло, милая, ты можешь поверить в это? Думаю, я просто привыкла к тому, что могу повернуться и прошептать все это тебе на ушко. С одной стороны, я в ужасе от того, что даже после двух лет ты продолжаешь выносить меня и все еще хочешь быть рядом с такой дурой. С другой стороны, я стыжусь, что в последнее время не находила возможности сказать тебе, как абсолютно ты важна для меня. Я не могла бы жить в этом мире без тебя, любовь моя. Это был бы ад на земле, так что никогда даже не думай о том, чтобы оставить меня, хорошо? И, хотя я не могу выразить это словами или даже письменно, пожалуйста, всегда имей в виду, что все мое сердце и вся моя любовь находится у тебя. Держи их в безопасности. Снова и всегда люблю тебя, Мо Поднялся ветер, будто вспомнив о том, что самое время для ежедневного спрингпортского ливня. Резкий порыв чуть было не вырвал у меня из руки длинный лист бумаги. Лист трепетал на ветру подобно средневековому знамени, тихонько похрустывая и изгибаясь. Я подняла его к глазам и наморщила нос, чувствуя замешательство. «Что, прах побери, мне с этим делать?» С тем же успехом слова на странице могли быть иероглифами. Я не могла понять, о чем говорилось в сообщении, не могла привязать его к тому, что уже знала. Это просто не имело смысла. Я покачала головой и свернула лист, как люди обычно сворачивают карту, когда серьезно расстроены, – оставляя на ней четкие сгибы, – и засунула в карман пальто. И тут – бац – все равно, что врезаться в невидимую стену – образы снова догнали меня в полную силу. «Глаза приближаются, пока не превращаются в расплывчатые пятна глубокого зеленого цвета. Сначала ласковое дуновение дыхания, а потом бархатное касание ее губ. Теплых, очень теплых губ. Пробное, почти испуганное. Электрический разряд проходит по моему позвоночнику, расходясь к рукам и ногам до самых кончиков пальцев. И внезапно все это уходит, будто из ожерелья вырвали нить, оставляя головокружение, растерянность и ошеломление». И вот так я оказалась стоящей на тротуаре перед отделением полиции, прикасаясь пальцами к нижней губе и вновь переживая краткий поцелуй Миранды. Это чувство возвращалось ко мне в самые странные моменты весь день: когда я чистила зубы, надевала носки, застегивала пиджак, включала левый поворотник. Раз за разом этот поцелуй проигрывался в моем сознании, принося приступ боли и крошечный импульс того останавливающего сердце момента. Воспоминание об этом было почти столь же разрушительным, как и сам процесс, особенно теперь. Я встряхнулась и с усилием сделала шаг вперед. «Сосредоточься». Я разберусь со всей этой сбивающей с толку новой информацией позже, когда смогу действительно справиться с ней. Я подумаю об этом, когда моя сексуальная неудовлетворенность, наконец, рассеется – когда-нибудь в следующем столетии. Мне пришлось силком тащить себя на испытание этого дня номер два. Прогулка к станции не была долгой. Всего лишь через улицу от отделения полиции. Но я шла неторопливо, собираясь с силами по мере приближения. «Ты чертовски трудно работала, чтобы получить уважение этих людей. Ты – лучшая в том, что ты делаешь. Просто войди туда и напомни им, почему ты – босс, а они – нет. Дипломатично объясни им. Расскажи, что их безопасность – твой приоритет. Они прислушаются к голосу разума». Я вошла через гараж, отметив расползающееся ржавое пятно, портящее безупречный блеск Машины Один, и бросающееся в глаза отсутствие Машины Два (как и пятен бензина от нее). В этом году бюджет был смехотворно мал. Денег от графства и штата едва хватило, чтобы сохранить крышу над нашими головами. Финансирование было опасно недостаточным. Несмотря на обширные усилия по поиску средств, их хватало только или на повышение жалования для всех, или на капитальный ремонт Машины Один, и, делая выбор между тем, что все мои люди будут живы и здоровы, и тем, что все они будут в ярости, я решила, что смогу пережить несколько холодных приемов и пару истерик. Не только Один была древней и в ужасном состоянии – наши насосы брандспойтов тоже дышали на ладан. Пожарная лестница была хрупкой, и создавалось впечатление, что она в любую минуту может переломиться надвое. Даже стоять на лестнице, изготовленной восемнадцать лет назад, было опасным делом. Несомненно, все мои парни заслужили повышение зарплаты. Но, по совести, я не могла позволить нашему оборудованию продолжать оставаться в столь плохом состоянии. Это было небезопасно. В конечном счете, кто-то может пострадать, если мы не будем вкладывать капитал – серьезные суммы наличных – в модернизацию. Это было жестокое решение, но я не стану извиняться за него. Если же и после этого кто-то из моих ребят не сможет увидеть причину, ну, тогда они увидят дверь. «Или ее увижу я», – с сожалением подумалось мне. Критическим взглядом я тщательно осмотрела оборудование, аккуратно разложенное на полках, висящих на задней стене. Сам гараж был безупречен: все лежало на своих местах, люди, работающие с техникой в задней части помещения, знали свое дело. Никакой лени здесь. Была я за рулем или нет, мои люди точно знали, чего от них ожидают. - Где Два? Мой вопрос был адресован паре ног, торчащих из-под Машины Один. Ничего необычного. Нужно было постоянно что-то менять, подтягивать или регулировать в этом древнем динозавре. - Так, где Два? – повторила я. Резкий глухой стук и неразборчивые ругательства раздались из-под машины, а следом за ними выкатился Дэнни, которого парни прозвали Коротышкой по очевидным причинам. Он вперился в меня взглядом, потирая лоб, его лицо с тонкими, чуть заостренными чертами было покрыто маслом. - Я думал, мы договорились, что больше ты так делать не будешь. Я пожала плечами. - Прости. Меня это развлекает. Где Два? Дэнни сел, вытащил из заднего кармана тряпку и начал вытирать руки от масла. - Автомобиль Эдди Кихо опять загорелся. - Что? Третий раз за месяц. И он все еще ездит на этой куче хлама? Разве мы не выдавали ему предписание? Дэнни фыркнул. - Дважды выдавали. Но, если ты думаешь, что это заставит его сменить машину, ты спятила. Сама знаешь, что он – старый скупец. Он хихикнул. Полуулыбка сделала его слишком острые черты лица более мягкими, но когда я улыбнулась в ответ, эта улыбка исчезла, и Дэнни торопливо огляделся по сторонам. «Ой! Вот как, Коротышка? Не хочешь, чтобы кто-то заметил, как ты разговариваешь с врагом братства, а?» Я знала, что жена Коротышки только что обнаружила, что беременна третьим ребенком, и что он волновался о зарплате. Мой переход к «управленческому» способу мышления, должно быть, казался предательством тощему молодому человеку, который трудился, чтобы одеть, прокормить и дать крышу над головой своему семейству. Как я могла объяснить, что я тоже присматриваю за его семьей, но по-своему? Кого будут обвинять, если однажды он не вернется домой? Все это ляжет на мои плечи. Я уже открыла было рот – оправдания вертелись у меня на кончике языка, – но была прервана резким, пронзительным воплем тревоги.

***

Ничто из того, что можно увидеть по ТВ, не способно подготовить вас к реальному пожару. Рев пламени пробирает до костей, нервы все время на пределе. И запах... Надежные, твердые вещества – пластмасса, древесина, металл – сжимаются и размягчаются от высокой температуры, испуская вредные, выбивающие слезы из глаз, пары. Жар просто невыносимый. Волны воздуха, пульсируя, выходят наружу, оставляя тебя в гигантском удушающем пузыре – хуже, чем забраться под влажное шерстяное одеяло в разгар летнего дня. Огненные вспышки, сверкая, взлетают вверх, танцуют, разгораясь, вырываются на свежий воздух. Даже просто наблюдать, как что-то горит – уже терзающий опыт. Рискнуть войти в этот водоворот – мешанину дыма и непереносимо высокой температуры, – дело смертельно опасное. Хороший пожарный должен являть собой странное сочетание спокойствия и дерзости, методичности и опрометчивости, героя и камикадзе. Я видела эго, питаемые огнем. Сначала тебе кажется, что ты – супермен. Но в конце, когда огонь уже уничтожен, жар уменьшается, и остаются только удушливые волны, исходящие от обгоревших останков здания, ты излучаешь смирение. Ты молишься о том, чтобы никогда больше не просеивать лужи, заполненные промокшим пеплом и обугленными остатками предметов, которые раньше были нежно любимым имуществом нынешних погорельцев, обнаруживая искаженные, оплавленные и частично уничтоженные формы, бывшие некогда расческами, или мишками Тедди, или лампами. Ты молишься о том, чтобы если уж это случится снова, потеряно было только имущество. Я была свидетелем горя такого долгого и жуткого, криков настолько страшных, что казалось, будто скорбящих могло буквально физически разорвать на части болью потери, столь невыносима она была. Не описать это чувство бессилия, когда независимо от того, что ты делаешь, от того, как сильно ты стараешься, чтобы предотвратить это, жизни потеряны. Даже самый молодой и наиболее безрассудный среди нас чувствует суть конца, смерти в такие моменты, и мы осознаем, что даже у супермена есть предел. И вот мы наблюдали – беспомощные, расстроенные и посылающие проклятия, – как снова увеличивается счет в пользу природы, как дом Билла Кеннеди пожирает огонь, и мы бессильны это остановить. - Что, черт возьми, значит, не можете запустить?! – визжала на меня Мардж Кеннеди. Хлопья сажи покрывали ее волосы, банный халат косо висел на одном плече. На ее потном лице было написано отчаяние, когда я снова объясняла, что насосы не могут работать, если не работает двигатель, а двигатель просто не работает. Мы ответили на сигнал тревоги, и я отправилась с остальными, натянув блестящие пожарные ботинки, форменную шляпу и куртку, которые все одевали на вызовы, и захватив каску. Никто не оспорил мое право быть там. Никто не бросил вызов моей власти. Я была дополнительной парой рук, слишком нужной на выезде, чтобы отказываться от них из-за мелких разногласий. Со спокойной и уверенной эффективностью мои люди собирались ехать выполнять свою работу, и я поехала выполнять свою. Мы прибыли на место пожара, и они автоматически повернулись ко мне за руководством. Мысли о бюджете, повышении зарплаты и предательстве были отложены. Это было приятно. Не стану отрицать. Но я оставила эти мысли при себе и начала раздавать группе указания. Вот тут мы и обнаружили, что Один снова встала в самый неподходящий момент. В обычной ситуации, я бы сказала ‘Я же говорила...’ Но не в этот раз. Густые темные облака закрыли солнце, погрузив всю картину в серый сумрак, отчего она стала казаться почти нереальной. Сильный ветер раздувал пламя, а мелкий дождик испарялся от жара, не успевая даже долететь до здания. Неподалеку собрались соседи, как это обычно бывает, и переговаривались шипящими голосами, расположившись за желтой лентой, ограничивающей опасное место. Билл Кеннеди, желчный и крикливый тип средних лет, стоял молча, заламывая руки, с болезненным интересом наблюдая, как уничтожаются накопления всей его жизни – альбомы с семейными фотографиями, его любимый стул с подлокотниками и вибромассажером, все новые инструменты, которые подарили ему на рождество несколько месяцев назад. Слезы текли по его грязным щекам, нижняя челюсть дрожала. Врач скорой пытался увести его прочь, но мужчина отказывался сдвинуться с места. Мардж, напротив, была разъярена и вопила, брызжа слюной. Я позволяла женщине изливать весь гнев на меня. Это было лучшее, что я могла сделать в подобной ситуации. Мои люди все еще отчаянно пытались завести Один. Хотя было слишком поздно. Я ясно видела, что пожар уже вгрызся в костяк дома, обглодал стропила и превратил окна в распахнутые пасти, изрыгающие пламя и дым. Первый этаж выгорел практически до голых стен. Второй скоро последует за ним. Переднее крыльцо со скрипом и стоном развалилось на отдельные горящие доски. Тут же последовал звонкий треск очередного выбитого жаром стекла. Внезапно Билл Кеннеди вынырнул из своего оцепенения. - Битти? – воскликнул он пронзительным голосом и принялся лихорадочно оглядываться по сторонам. – Где Битти? Эй! Битти! Мальчик, немедленно иди сюда! Мардж прекратила дергаться передо мной и повернулась к мужу. - Ты хочешь сказать, что Битти не вышел? – воскликнула она. – Я думала, ты вывел его! Я схватила женщину за плечи и повернула ее к себе. - Кто-то все еще там? Лицо Мардж было подавленным. - Я... я думала, что он снаружи. Я думала, что Билл вывел его. Мы присматривали за Битти сегодня вечером, пока Джесси и Том в городе. Он играл наверху. Я оттолкнула женщину в сторону и побежала к Один. Парни оторвались от своих дел, расстройство было написано на их мрачных лицах. - Гражданское лицо все еще внутри, – говорила я, вытаскивая свою маску, перчатки и веревку, – возможно, на втором этаже. Я должна проверить. Мы можем, по крайней мере, выдвинуть лестницу? Роджер покачал головой. - Ее снова заело. - Блядь! – я позволила своему гневу вырваться, впечатав кулак в металлический бок машины. Боль разлилась до кончиков пальцев, одев мою руку будто перчаткой, но это была успокаивающая боль. Я сжала пальцы, потрясла кистью и направилась к дому. – Коротышка, Роджер, за мной! Меня наполнял адреналин. - В какой комнате он был? – крикнула я миссис Кеннеди. Женщина сквозь слезы указала на ряд окон в передней части дома. Они еще были целы, отражая ад, разверзнувшийся ниже. - Ты не можешь! Твои полномочия все еще приостановлены! – завопил Коротышка. – Я пойду! Я с негодованием посмотрела на него. - Это не обсуждается. Помоги мне подняться. - Но... - Я не прошу! Я приказываю! Выполняй. Живо! Коротышка неохотно скрестил руки с Роджером, образовав для меня ступеньку. Я надела маску и поставила ногу на эту ступеньку, а руки положила парням на плечи. Роджер с Коротышкой подкинули меня вверх, и я уцепилась за край водостока обеими руками, чтобы забраться на козырёк. Тонкий металл согнулся под моим весом. Я только нашла точку опоры на ломкой и неустойчивой крыше крыльца, с трудом цепляясь за скользкие плитки черепицы, когда все здание задрожало и качнулось вправо подо мной. Ужасный рёв пламени заполнил мои барабанные перепонки, почти физически толкая меня назад. Правду говорят, что в момент опасности вся жизнь пролетает перед глазами. Ну, не совсем правду. Это не кинематографический монтаж с полными четкими сценами. На самом деле, разные мелочи затопляют ваш мозг: кусочки, моменты, фрагменты, образы, принятые органами чувств, но не зафиксированные сознанием. Ты успеваешь подумать о тысяче вещей в доли секунды. Занавеска, колыхающаяся под ветром в солнечный день. Ответ на озадачивающий вопрос кроссворда (столица Уругвая?). Запах лосьона после бритья, которым пользовался мой отец. Бархатное прикосновение губ Миранды к моим. Все эти чувства и образы вернулись ко мне. Стоит ли упоминать, что промелькнувшая перед глазами жизнь сильно отвлекает, когда ты пытаешься спасти собственную задницу?.. Рванувшись вперед, я схватилась за декоративный ставень, украшающий окно, чтобы тут же почувствовать, как он трещит и ломается под моими пальцами. Мои ноги болтались в воздухе, и, кинув назад случайный взгляд, я заметила огонь, облизывающий носки ботинок. Внезапный взрыв адреналина буквально вздернул меня вперед, и мне удалось закинуть локоть на нижнюю часть оконной рамы. Не знаю, как я сумела открыть окно, но как только появилось крошечное пространство между окном и рамой, я качнулась и распахнула створку ногой, по сути, вися над пропастью. Чувствуя приступ гордости за свою любительскую акробатику, я подтянулась и через открытое окно забралась в комнату. - Битти! – завопила я, пытаясь перекричать рёв пламени. Комната была заполнена клубами дыма, вздымающимися и перетекающими с места на место, создавая аморфный лабиринт, искажающий реальность, сводя на нет любые попытки спасения. Я не видела мальчика. Да я практически ничего не видела, кроме вспышек оранжевого и красного в щели под дверью спальни. Я продолжала выкрикивать его имя снова и снова, надеясь, что мой голос станет маяком в тумане. Треск, скрипы, стоны дерева и гул пламени были оглушительны. Я погрузилась в дым в поисках чего-то твердого и обнаружила стену, оказавшуюся платяным шкафом. Распахнув дверцы, я нашла там мальчика, скорчившегося под висящими на вешалках брюками и платьями. Он был без сознания и полулежал, привалившись к задней стенке, засунув большой палец в рот. Я подхватила мальчика на руки, стянула с вешалки одно из платьев и свободно обернула его вокруг головы ребенка. Я не думала о том, что буду делать дальше, и как нам выбираться теперь, когда путь назад – к спасению – отрезан. Я вообще мало о чем думала, механически выполняя необходимые действия, которые накрепко вдолбили мне в голову и мышцы в учёбке. И первым шагом к спасению было возвращение к окну. Комната превратилась в шевелящуюся массу дыма. Верх стал низом. Запад стал востоком. Легко потерять себя. Следуй за дымом. Наблюдай, как он движется. Он убегает, вырываясь на свободу, мчится прочь от огня, который дал ему жизнь. Это – одна из первых вещей, которым вас учат. Хотите – верьте, хотите – нет, но где есть дым, там есть жизнь. Дым ищет выход. Он поднимается. Следуй за ним и, в конце концов, найдешь свежий воздух. Прижимая Битти к груди, я следовала за перекатывающимися клубами дыма через комнату к распахнутому зеву окна. Дым выходил наружу, создавая в воздухе длинные черные колонны, застилая мне глаза. Я высунулась так далеко, как посмела, чтобы не выпасть, вытаскивая с собой Битти, чтобы ребенок мог глотнуть немного чистого воздуха. И только тогда заметила лестницу, возвращенную к жизни и работающую, которая дергалась прямо перед нами. Я рассмеялась от облегчения, крепко прижала Битти к себе одной рукой и потянулась к лестнице.

***

Возвращение на станцию было гораздо более спокойным. Парни немного расслабились. Думаю, мое решение потратить деньги на наше оборудование, после этого дня не казалось им таким уж необоснованным и предательским. А я размышляла о своей речи, которую подготовила, и в которой буду использовать банальности типа «В команде нет места для отдельного 'я'» и «Напряженно работая, мы пройдем через это вместе» с серьезным лицом. Я выпрямилась и усмехнулась, решив отложить это выступление на другой день. Для них я уже прошла свое испытание огнем. Теперь нет нужды говорить об этом. Мое мнение было идеально проиллюстрировано. К тому моменту, когда мы вернулись на станцию, адреналин уже покинул меня, и я снова ощущала это жуткое чувство опустошенности. Все мое тело болело. Мышцы, которым здорово досталось в последние несколько дней, начали решительно бастовать. Я едва могла шевелиться, но при этом руки дрожали как сумасшедшие. Глаза слезились и болели. Нос распух от дыма. Наверное, я выглядела так, будто только что шесть раз подряд просмотрела слезливую мелодраму. Целую секунду после того, как мы вернулись в гараж, я серьезно подумывала о том, чтобы поспать здесь же, на переднем сиденье, но моя одежда так пропахла дымом, что я просто не смогла бы уснуть, несмотря на усталость. Плюс к тому, я не могла позволить парням видеть мою слабость. Никогда больше. И уж тем более не в тот момент, когда я все еще чувствовала себя настолько уязвимой. Я выпрыгнула из машины и чуть не упала – ноги буквально превратились в желе. Мне удалось удержаться в вертикальном состоянии только на голой силе воли, пока парни разбирались с оборудованием. Моя улыбка была напряженной, а смех – плоским. Я была весьма довольна тем, что мой пропуск в ВИП-клуб парней был восстановлен, но слишком устала, чтобы упиваться этой маленькой победой. Мы перекидывались шутками, и, после нескольких добрых подшучиваний насчет того, что мой бекон вытащили из огня, парни отправились принимать душ и чистить свое обмундирование, и я занялась тем же. Горячие иглы воды впивались в мое лицо и плечи. Я чувствовала, как вода ручьями скатывается по телу, видела черные потоки, скрывающиеся в канализации. Я задержалась в душе чуть дольше, чем было нужно для помывки, чтобы очистить свой разум. Как пес, спущенный с поводка, мои мысли метались между местами, уже отмеченными в памяти. «Почему она поцеловала меня? Что она скрывает?» И на первом плане самый новый и наиболее интригующий вопрос: «кто такая Зоя Финч?» Я прижалась лбом к стене и закрыла глаза. Вместо того чтобы уничтожить все мои сомнения и дать ответы на вопросы, эта проверка только приумножила их. Вся физическая активность и напряженность этого дня стерли часть моего расстройства, но не стерли вопросов терзающих меня. Джей забил в компьютер номер лицензии, и моментом позже машина выдала результат – Зоя Финч Дулит, штат Техас. - Кто, прах побери, такая Зоя Финч? Джей только пожал плечами и нашел личную информацию о ней по имени. Зоя оказалась интересной женщиной: одинокая, 29 лет, светлые волосы, зеленые глаза, рост 163, вес 58 килограмм и, что самое отвратительное, мертвой. Дата смерти – 18 марта 2002 года. И причина смерти не была указана. Джей нарочито вопросительно посмотрел на меня. Я уверено кивнула, убеждая его продолжать поиск. Фотография с водительского удостоверения, которую мы нашли, была заляпанной и потертой – никакого сходства, если не считать светлых волос. Хотя это должна была быть она. Но не могла. Она была весьма живой. «Это значит, что она не Хелен Бёрнхам? Возможно, она не убийца?» Я вздохнула и выключила воду. Я все еще не чувствовала облегчения. «Если она не убийца, почему она катается по стране в автомобиле мертвой девушки?» Я снова влезла в свою униформу, понимая, что этот показ статуса не был нужен никому, кроме, разве что, меня, для придания уверенности. Так или иначе, было уже слишком поздно для новых конфронтаций. Я оставлю Эллиса и Комитет на завтра. Закончив с чисткой обмундирования, я провела немного времени с каждым, кто был на станции, справляясь о здоровье супругов и детей, слушая рассказ о триумфе нашей софтбольной команды, мысленно составляя список тех, кто все еще считал меня своим другом. Затем я отправилась в офис и засела там на весь остаток дня. Там всегда было множество дел, готовых занять мое время. Я похоронила себя в работе, позволив ей стереть все посторонние мысли. Около шести часов вечера муки голода напомнили мне о том, что я не ела целый день. Я привела в порядок свой стол и собралась уходить в то время, когда смена Б прибыла для исполнения своих служебных обязанностей.