На королевской службе

В одиночестве гнать мысли прочь становится тяжелее, и в памяти та самая, холодная решимость Филиппа сменяется на совершенно другую картину. Яркую, будто это было только вчера, а не давным-давно. Прохладный воздух вокруг словно раскаляется. Он сам тогда вернулся уставшим как пес. Весь день мотался по городу, лично разыскивая очередного (и откуда их столько лезет?) заговорщика – с приказами Короля он спорить не мог, да и не особенно стремился. В свою комнату во дворце Фабьен буквально ввалился, даже не обратив внимания на неплотно прикрытую дверь. И замер: на скромной постели возлежал не кто иной, как его высочество принц. «Филипп?» – зачем-то произнес Фабьен, будто сам не видел, кто перед ним. Месье молча захлопнул книгу и поднялся. Затем заговорил о чем-то, раздраженно и отрывисто, но Фабьен улавливал лишь отдельные слова, устало стягивая и сворачивая пыльный плащ. Очнулся он только, когда пальцы сомкнулись вокруг запястья Филиппа. Рука будто сама собой вскинулась, едва тот замахнулся. Усталость отошла на второй план. От привычной невозмутимости не осталось и следа. Дальше в памяти – вдруг – небольшой провал. Потом они оказались на постели. Та скрипела. Простыни сбились. Месье гневно сверкал глазами и угрожал вздернуть Фабьена прямо на главной площади Парижа, однако за что именно не уточнял. За то, что вечно где-то пропадает, за эту драку, или за то, что медлит с тем, чтобы трахнуть его высочество. Угрозы вскоре потерялись в жадных, торопливых поцелуях с привкусом крови – кажется, чуть раньше Филипп всё-таки умудрился попасть в цель второй рукой, и разбитая губа слегка кровоточила. Затрещала ткань. Гардероб Месье не сильно пострадает от этой потери, зато так быстрее, потому что от желания коснуться обнаженной, горячей кожи уже чуть ли не темнело в глазах. Филипп жарко выдохнул какую-то пришедшуюся весьма кстати пошлость. В голове зашумело, как от крепкого вина. Всё смазывается, как в тумане, воспоминания становятся рваными. Хриплые выдохи-стоны Месье. Жажда, которую, казалось, ничто не удовлетворит. Смутная мысль, что стоит быть осторожнее, но сдержать себя уже не выйдет. Резкие движения, будто Фабьен стремился с каждым разом всё глубже проникнуть в его тело, доказывая, что вот он, здесь, с ним и только с ним. А потом, под утро, когда раздался негромкий стук в дверь и торопливое «господин Маршаль, срочно, Король...», ему вновь пришлось выскользнуть из объятий – осторожно, чтобы не потревожить уснувшего Филиппа – и вернуться к службе. Наверное, Фабьену стоит ненавидеть Короля, но долг есть долг. Да и ему есть на ком вымещать злость.