Эрик
Музыка: Mandragora Scream — Child Of The Moon
Поспать опять не удалось. Снова ее пронзительный крик вырвал меня из такого необходимого сна, но меня это больше не выводило из себя, как поначалу. Вообще, необходимость спать в одном вагоне, обусловленная трудностями обогревания, мне даже как-то на руку, можно было быть уверенным, что она не задумает какую-нибудь хуйность и не сбежит. А к остальному я стал даже привыкать. «Теперь пока не покурю, не засну». Выбравшись из вагона, я поежился от сырости — совсем недавно закончился дождь, мы, возвращаясь, все промокли до нитки. Надо было что-нибудь накинуть, но плевать. События последних дней не отпускали, заставляли прокручивать в голове множество возможных вариантов развития действий, но отчего-то все они были неутешительными. Как ни крути, кроме как переть напролом, вариантов нет, продовольствие не бесконечное, долго мы так не протянем. Запасы подходили к концу и помирать в любом случае, или от армии «Вольников», или от голода. Эдвард, еле переставляя ноги от потери крови, выслушал о событиях в Искренности почти без эмоций. А вот Эшли, узнав, что штаб-квартиру подорвали сами Бесстрашные, замолчала и до самого лагеря не сказала больше ни слова. Признавать, что Сэм Коутс переиграл меня никак не хотелось. Как же так, ведь я все продумал, бросил всех ради претворения в жизнь, казалось бы, безупречного плана. Невольно задумаешься о вмешательстве кого-то еще, никак я не мог предполагать, что разработки Сэма зашли так далеко, чтобы он изобрел что-то, позволяющее уже умершим бойцам быть на плаву. Даже если на несколько часов, даже если заторможенные, даже если после этого им размозжить голову — все равно, у противника такой армии нет шансов. Хотя вот если башку снести совсем, то они не поднимаются больше, но было бы забавно посмотреть на армию безголовых дронов… Планируя поход в Эрудицию, я не мог не понимать, что мы все пойдем на верную смерть. Одно только не давало мне плевать на все — лишь бы это было не напрасно. Столько сил потрачено на борьбу и вот так ни с хуя сдохнуть не хотелось… Эдвард и его люди, это жалкая капля в море, тем более они все ослаблены и ранены после атаки. Чтобы они были в силе, нужно ждать не меньше недели, а у нас нет этого времени, точка не возврата пройдена. Я больше чем уверен, что Сэм знает, где мы прячемся, а, значит, и сюда пожалуют гости так же, как и на Маяк, это вопрос того же пресловутого времени. Снова, блядь, пошел дождь, сигарета кончилась как-то необычно быстро, и я поспешил забраться обратно в тепло. Эшли все так же металась по спальнику, и я хотел уже прилечь рядом с ней, когда она вздрогнула всем телом, и застонала. — Пожалуйста, Эрик, не бросай меня… не бросай… Я усмехнулся, но вышло как-то горько. «Эх ты, то же мне, бесстрашный воин. Нуждаешься во мне… Надо бы признать, что я в тебе тоже, но как-то не выходит. Интересно, могло ли быть все по-другому? Что было бы, если бы не было этой войны, Джанин с ее идеями и Сэма с его экспериментами? Она дочь Коутса, Салли ее двоюродная сестра, а Эшли даже не знала ее. Они разные, как небо и земля, но все-таки они незримо связаны. Мной». Я подхватил тщедушное тельце на руки и опустился вместе с ней на свой спальник, крепко прижимая Эшли к себе. Она глубоко и судорожно вздохнула и открыла глаза. — Эрик, что ты делаешь? — зашептала она мне в шею, а я прислонился к стене вагона и мои пальцы прошлись по ее щеке. — Ты весь мокрый… — Тш-ш, все хорошо. Ты опять кричала, просила не бросать. — Прости, я снова тебя разбудила. Я… не знаю почему так, правда, я не могу это контролировать… — Может, расскажешь, что тебе снилось, станет легче, — я старался не думать, что она у меня на коленях сидит и ее голова прижимается к моей груди чуть ниже ключицы, потому что это очень отвлекало. Хотелось прижать ее к себе сильнее, очень хотелось. Поднять к себе ее подбородок и поцеловать в губы… Ладони стали горячими и горло слегка сжало, но медленно и шумно наполнив легкие спертым воздухом вагона, не очень-то богатым кислородом, конечно, удалось взять себя в руки. — Ой… тебе лучше не знать, — она уткнулась в меня лбом, и немножко потерлась, прямо как там, на маяке. — Я просто очень устала… — От чего? — От смерти. Иногда мне кажется, что она везде, — Эшли отстранилась и закрыла ладошками лицо, — и нет от нее спасения. Будто она только и ждет, когда напасть, выслеживает, наблюдает. Играет с тобой, как кот, поймавший мышь… Мы как-то жили раньше и не думали о смерти каждую минуту. А сейчас она просто не дает о себе забыть, забирая каждый день кого-нибудь… — И несмотря на боль от потери, ты радуешься, что это не ты, одновременно страшно опасаясь, что в следующий момент тебя настигнет та же участь… Я прав? — Откуда ты… — Хм… — опять усмехнувшись, погладил ее щеку пальцем. — Я ведь с ней давно знаком… — С кем? — уточнила она, приподнимая голову и пытаясь заглянуть мне в глаза. — Со смертью. В каком только и виде она не представала передо мной. Но так выходит, что повстречавшись с ней однажды, ты уже никогда не отвяжешься от нее. Так или иначе, она все равно будет преследовать тебя. Эшли смотрела на меня пристально, словно пытаясь принять для себя какое-то важное решение. От этого взгляда у меня слегка дернулась щека и мне приходилось делать над собой усилие, чтобы не прикоснуться к той, что сидела прямо… на моей ширинке. Не надо было трогать ее, это ошибка, большая. Те чувства, эмоции, которые я сейчас испытывал, не поддавались описанию. Мне казалось, что та, что оккупировала мои колени, и есть мое продолжение. Могу сказать, что она сделает в следующий момент или что подумает. Даже могу читать ее мысли. Наверное. Ее запах, осязание ее тела, голос, теплота и мягкость, тот самый свет, который в ней неумолимо гаснет, всё это сводило меня с ума, заставляло чувствовать то, чего раньше не было со мной. — Страшно умирать, Эрик? — тихонько пошептала, укладываясь обратно на мое плечо. Что я мог ей сказать? Глубоко вздохнув, лишь пожал плечами. — Очень страшно. Но только в первый раз, потому что не знаешь, что там, за пределами жизни. Потом уже легче. — А что, можно умереть несколько раз? — я не видел ее, но знал, что взметнулись в удивлении ее брови и она еще ближе ко мне притиснулась, если было куда ближе. — Можно попытаться сыграть со смертью в дурака. Она сначала даст тебе выиграть пару раз, а потом все равно тебя облапошит. Паскуднее всего чувствуешь себя, когда все твои друзья умерли, а ты один остался и продолжаешь жить как бы в насмешку, прокручивая в голове все свои ошибки, которые привели к такому результату. Она существо коварное… — Эрик… ты так говоришь, будто она живая… Ну с учетом того, что Джанин пичкала меня этой хуйней все время, пока я с ней общался, это неудивительно. Но я не могу ей всего объяснить, она не поймет. Потому что я и сам не очень понимаю… Это скорее на уровне… ощущений. — Как, вообще, так можно жить, а? Как? Чем мы такое заслужили… — она опять уткнулась в ладошки лицом, и тишина разбавлялась только ее предельно сдерживаемыми всхлипами. — Они разрушили все, чем мы жили, что нам дорого было, ради чего, Эрик? Никого не осталось, почти все бесстрашные погибли… Фор… И остальные, кто был с ним. Я не понимаю, у меня это в голове не укладывается… В чем смысл? Эрик-лидер рявкнул бы на нее, чтобы перестала разводить тут сырость и показывать свою слабость. Эрик-инструктор приказал бы перестать ныть. А я… всего лишь тень этих двух придурков, которые всю жизнь гонялись за химерами. «Я знаю, что нас ждет. И в нашем будущем, том, которое я могу предполагать, не будет ничего хорошего. Война такое дело, у кого больше патронов, машин и вообще ресурсов, тот и выиграл. У нас ничего нет. Все что мы можем сделать, это лишить армию Сэма лидера, но сами мы, скорее всего, погибнем при этом. Если бы за нами остался Фор со своими людьми, то эта жертва была бы не напрасной. А сейчас… эта война уже проиграна». — Так что же тебе снилось? Кто-то умер? — перевел я разговор на другую тему. — Мне снилась, как Сэм выкачал у меня всю кровь и от меня осталась только бестелесная оболочка, и… — А почему ты просила не бросать тебя? — Потому что мне кажется, что пока ты рядом, со мной ничего плохого не случится. Она все-таки выпуталась из моих объятий и опять посмотрела на мне прямо в глаза. Через ее взгляд прямо в глубину всего моего существа проникало тепло, прямо через эту шоколадную патоку, еле различимую в сумраке вагона. «Но я знаю, какого цвета ее глаза сейчас. Знаю какое выражение сейчас у них. Не играй со мной, девочка, не надо… Знаю, сам виноват, что полез к тебе, но прошу, не делай со мной этого. Не смотри на меня так…» — Эрик, — маленькая ладошка опустилась на мою щеку и нежно погладила. Я прикрыл глаза. — Я знаю… ты просил, но… я не могу держаться от тебя подальше. Я… — Не надо, — я пытался сказать это твердо, но у меня херово выходило. — Не делай этого, — оторвал от себя такое необходимое прикосновение и отстранился, — это опасно. — Я не боюсь. Прошу, верь мне. Ведь я люблю тебя. Люблю любого, каким бы ты ни был и что бы ни делал. Эрик… — Тихо. Не надо… — Надо. Мне все равно какой ты. Все равно что с тобой делали. Ты мой. А я твоя. И никогда мне не нужен будет кто-то еще. — Черт, — ее слова будто жалили меня. Каждый следующий звук, что она издавала, обжигал, не оставлял мне шанса. Я спихнул ее с себя и встал на ноги. — Почему ты не хочешь понять своей головой, что я чудовище! Машина для убийства! Я могу легко убить тебя, без жалости… — Но ты не сделал этого до сих пор. Все что ты делал, это оберегал меня, не позволяя никому причинять мне вред. Эрик, откуда ты знаешь, может быть, моделирование завершилось совсем не так, как должно было. Может быть, ты уже научился управлять своим монстром… — Этого никто не может знать, даже я. — Я видела его. И не испугалась. Ты не дал ему причинить мне вред. Все хотят, чтобы их любили! — Она подошла ближе ко мне, и я опять начал чувствовать ее остро, будто пропуская через себя. Ладошка опустилась на мое плечо. — Даже монстры, — прошептала она и легонько развернула меня к себе. — Посмотри на меня. Видишь? — ее пальчики погладили мои щеки, и я не мог сдвинуться с места. Яркие и неконтролируемые эмоции заполняли мое существо… — Остановись, крошка… Остановись, прошу… — Нет, — она потянулась и ее губы прошлись по скуле и ниже, оставляя за собой влажную дорожку. В груди все скрутилось тугим жгутом, душило, не давало вдохнуть. Я перехватил ее запястья и постарался держать от себя на расстоянии, но она закрыла глаза и прижалась к моей руке, невесомо дотронувшись до нее губами. Хотелось послать все нахер и прижать ее к себе покрепче, но я лишь с силой выдохнув, проговорил негромко: — Ты просто не понимаешь… — Но сопротивляться было все труднее. Погружаясь в ее взгляд, наполненный светом и теплом, мне совершенно не хотелось отстраняться от нее. Поэтому я почти не сопротивлялся, когда она мягко высвободившись, обхватила мое лицо ладошками и потянулась ко мне. — Нельзя терять контроль, — прошептал я ей в губы, но соображения уже никакого не было, хотелось просто забыться, отдаться всему происходящему. Разум бил набатом, что нельзя расслабляться… Но последние дни выдались совсем уж насыщенными. Чем ближе она, тем сильнее хотелось почувствовать её в себе, на себе и, вообще, раствориться в ней, потому что это все, что мне нужно. Я просто подсел на эту девицу, меня неудержимо к ней тянуло. Каждое прикосновение, каждый ее взгляд обжигал так, что становилось невозможно находиться рядом. Мои губы уже путешествовали по ее коже, спускаясь на шею и ниже, в подключичную впадинку, по острым выпирающим так трогательно косточкам, стараясь вобрать в себя как можно больше ее мягкости, нежности, света. Она наполняла меня, побуждала к жизни… Я чувствовал, что будто рождаюсь заново, все чувства обострились, перевоплотились. Одежда срывалась вся, подчистую, эта преграда невероятно бесила меня, и я, уже совсем не сдерживаясь, порвал на ней тряпки, отправляя их на пол. Обнажив ее грудь, я облизывал ее всю, несдержанно работая языком, заставив Эшли изогнуться в моих руках. Сосок стянулся в тугой комочек, показывая мне ее желание, а она вся отклонилась назад, и стало неудобно стоять, надо было бы занять какое-то более горизонтальное положение. Я потянул её на пол, не отрываясь от её соска, до боли втягивая его в себя, поигрывая, оттягивая, срывая у нее первые стоны. Усадив ее прямо на топорщившуюся ширинку, я продолжал пробовать ее на вкус. Солоноватая кожа, бархатистая и такая беззащитная… Пальцы до боли впились в ее спину, и она немного отстранилась. — Эрик, посмотри на меня, родной… — последнее слово отрезвило меня, я будто вынырнул из киселя. Звуки, картинки обрушились, будто на меня вылили ведро воды. Я загнанно дышал, не сводя с нее взгляда, и никогда и никого я не хотел с такой силой, как ее сейчас. — Вот так, — улыбнулась она и снова потянулась за поцелуем. Ее губы так близко, мне очень хотелось наброситься на нее, чтобы, избавившись от всех остальных ненужных тряпок, войти в нее одним несдержанным, глубоким толчком. Но я не позволил себе этого. Все, что окружало меня сейчас, пахло сексом, похотью, и это просто выносило мне мозг. Пальцы снова свело судорогой, но я вдохнул поглубже и ответил на поцелуй, приминая ее губы, выпивая ее, не боясь навредить. Язык проник ей в рот, привычно наткнулся на шарик, и я почувствовал, что теперь меня уж точно ничто не остановит. Меня всегда сводил с ума этот ее пирсинг, а уж сейчас… Эшли слегка надавила шариком на небо, лаская, поглаживая меня им, и я опять не мог ничего держать в себе, из меня вырвался звук, который я услышал, будто бы со стороны. Вжимая ее в себя так, что она стала задыхаться, я опрокинул ее прямо на пол, оторвавшись от ее рта и покрывая всю ее поцелуями, несдержанными, горячими… Она вскрикнула, когда укус был слишком сильный, и снова попросила, чтобы я встретился с ней глазами. Я утонул в ее взгляде, он обволакивал меня полностью, не оставляя мне ни единого шанса. — Эрик… — только это я слышал и воспринимал, она что-то еще бормотала или шептала, ее губы двигались, а глаза затуманились от моих необузданных ласк. — …синяки останутся, — все же удалось разобрать, и я понял, что надо быть осторожнее. Я приподнялся на руках, глубоко вздохнул и мотнул головой. Ее запах, такой резкий сейчас, не давал мыслить здраво. Но я хорошо ее видел и чувствовал. Эшли подцепила пальчиками мою футболку и, отправив ее в угол, погладила ладонями грудь. Я сжал челюсти и зажмурился, чтобы сохранить хоть какие-то остатки самосознания, но делать это становилось все сложнее, с каждой минутой. — Ты прекрасен… — прошептала она возбужденно, уже даже не думая, что и кому она говорит. Сердце так барабанило, и дышать я не мог нормально, когда она подо мной, такая горячая, податливая… Я на грани, так близко к пропасти я еще никогда не был… — Эшли… мы не должны… — но она только притянула меня к себе, покрывая поцелуями мои плечи и заставляя перевернуться на спину. Оказавшись сверху, она победно улыбнулась, и ее руки опять прошлись по моему торсу. — Не отвертишься от меня, — чуть задыхаясь, обронила она перед тем, как стала спускаться поцелуями ниже, все ниже и ниже, пока ее губы не встретились с грубой тканью брюк, а пальчики принялись теребить пряжку ремня, лишая меня воли окончательно. Черт возьми, это совершенно невозможно выносить… Комната опять погрузилась в сумрак, перед глазами поплыла серая дымка, а запахи снова стали такими острыми, что еще немного и… Все, что находится ниже пояса, изнывало таким желанием, что невозможно было быть больше на грани вожделения и боли. А ее язык уже разгуливал по обнаженной головке, надавливая шариком, и мне казалось, что сейчас меня больше не будет. Я не мог, не мог его больше сдерживать… — Играешь со мной? — голос, больше похожий на шипение вплавился ей прямо в ухо, когда я, перевернув ее на спину, накрыл собой. — Нет, просто хочу тебя, очень, — не сдерживая дыхание, она опалила мою щеку горячим воздухом, прижимаясь к ней губами. — Меня… или его… Она схватила ладонями мое лицо и пристально вгляделась в мои глаза. От ее чуть влажного, покрытого капельками пота тела исходил такой запах, что казалось сейчас случится непоправимое. Держать в себе этот жгучий пожар становилось все нереальнее… — Тебя, — почти глумливо усмехаясь и не отводя взгляда, прошептала она. — Ты ведь не сделаешь мне ничего, так? — Не уверен, что ничего… — Мои губы опустились все ниже, язык прокладывал дорожку к ее лобку. — Что-то непременно сделаю! — Меня просто ошеломляла ее кожа, как же хотелось ее всю… каждый миллиметр… Этот запах, животный, пряный, он такой… женственный, не сравнить ни с чем… Не хотелось быть грубым, захотелось вдруг, чтобы она просила, изнывала не меньше, чем я. Пальцы потянули вниз её одежду, а белье совсем намокло. Я почти ничего не видел, но ощущал её каждой клеточкой своего тела, будто это я сам. Моя похоть смешивалась с её желанием, как и мой запах, соединяясь ее телом, смешивался, создавая что-то новое. Она поболтала ногами, помогая мне избавить её от лишней преграды к своему телу, и я резче чем хотелось бы, развёл ее бедра, чтобы добраться, наконец, до источника. На вкус она оказалась еще превосходнее. Язык погружался в нее раз за разом, и я все никак не мог остановиться, потому что она зарылась в мои волосы пальцами и направляла, подбрасывая бедра вверх и выгибаясь. Сначала меня это забавляло, но потом мне захотелось иного. Все равно войти сдержано не вышло. Она вскрикнула от боли, но уже в следующий момент обняла меня ногами, не отпуская и вжимая в себя еще сильнее. Мои губы, все в ее соках, встретились с ее, и это бешеное соитие уже никак нельзя было назвать поцелуями. Движения несдержанны, тела разгоряченные, мне казалось, что я весь пылаю, и я ничего не мог сделать, не мог ничего контролировать. Она что-то говорила мне, пыталась заставить посмотреть на нее, но я неистово двигался в ней и не хотел ничего другого. Я что-то делал и, видимо, ей это нравилось, потому что она сильно выгнулась, и ее стон, почти крик, наполнил пространство, проник прямо в голову. Я подхватил ее за талию и вжал в себя ещё сильнее, на грани наслаждения и боли. — Эрик, ты меня задушишь, — выдавила она, и я погладил ее, будто пытаясь извиниться за несдержанность. Видел её так четко, будто внутренним зрением, и вторгался в нее все сильнее, резче, не отрывая от нее взгляда. Только перед самым финалом, мне все же пришлось смежить веки, потому что такое острое, ни с чем не сравнимое удовольствие невозможно было выдержать. Какие-то звуки срывались с моих губ, и я запрокинул голову в надежде, что так получится вдохнуть поглубже, потому что загнанное дыхание не давало кислорода сколько нужно. Я так и остался на вытянутых руках, а она обняла меня, заставляя прикоснуться к ней еще раз. Перевернулся на спину, укладывая ее голову себе на грудь. — Я люблю тебя, — прошептала она, а я только глубоко вздохнул. Нет больше монстра и человека. Наконец-то я стал единым целым.***
Музыка: MISSIO — Animal
Тяжелая дверь отъехала в сторону и легкие до предела наполнились холодным, прелым осенним воздухом. Очень хотелось потянуться, с хрустом и во весь рост, что я и сделал, не отказывая себе в этом маленьком удовольствии. Голова отклонилась влево-вправо, затекшие мышцы разминались, сопровождая каждое движение тихим потрескиваем шейных позвонков, чуть отдающимся в голове. Все чувства были обострены, восприятие усилено. Окружающее пространство наполнилось чем-то до сих пор неизведанным или ранее не замеченным. В отдалении слышались звуки моторов, и мне это не странно, хотя, наверное, так и должно быть. Какая-то птица пискнула в перелеске, и показалось, что звук был прямо над ухом. Привычным жестом обхлопав карманы, я достал мятую пачку, отчего-то мокрую, с одной-единственной сигаретой, наполовину обсыпавшейся, болтающейся по-идиотски. Что ж, достаточно символично, что ли. Затяжка, и наполнившие легкие вещества и смолы притупили обостренные чувства. Мир слегка закружился и погрузился в сизую дымку. Воздух плотный, очень влажный, отчего-то сознание концентрировалось и фиксировало все эти незначительные детали, будто тянуло время и отговаривало, отвлекало. Вся эта железнодорожная развязка погрузилась во тьму и тишину. Казалось, что я здесь один, никого больше не было. Но они были. Через два состава от нас, в нескольких спальных вагонах расположились изгои, бывшие Бесстрашные. У меня за спиной, спокойно лежит она, разметавшись на спальнике, в полной безмятежности. Она не узнает, что будет дальше — глушитель медленно, но верно накручивался на ствол. Это все, что я мог сделать для нее, она заслужила легкой смерти. «Легкой жизни я просил у Бога, легкой смерти надо бы просить…» — отчего-то всплыло в голове. Да, смерть бывает разной. Долгой, мучительной, жестокой. Быстрой, легкой, приятной. Признание того, что противник сильнее тебя — уже полпути к победе. А если этот противник еще и становится твоим союзником — это невероятная удача. Мы заключили со смертью пакт, и настало время платить по счетам. Нет больше ничего. Ни ненависти, ни сожаления, ни сопливых улыбок или попыток сопротивляться. Все завершилось, и именно так, как и должно быть. Совесть, жалость… теперь уже все в прошлом. У каждого свое предназначение, и как же здорово, что теперь не надо больше ни с чем бороться. Наконец-то нет этого постоянного сдерживания, этих метаний, способных свести с ума кого угодно. Быть одним целым приятно, что ни говори, и теперь… больше никаких раздумий. Машина для убийства, все как ты хотела Джени. Жаль, что ты не дожила до этого. Легкие вдохнули последнюю порцию отравы, настала пора действовать. Полностью облачившись, проверив оружие и боеприпасы, я забрался в вагон и уставился на спящую девицу. Не мог сказать, что мне жаль, но мы были неплохой командой. Если бы не все эти обстоятельства, я, наверное, оставил бы ее в живых, она хороший напарник. Но в живых ее оставлять опасно. Нельзя. Неправильно. Я не слышал выстрелов, только рваные хлопки, от которых ее тело дергалось и расцвечивалось бурыми кляксами. Это мой подарок тебе, мелкая. Ты не узнаешь, что тут произошло. Теперь уже точно не узнаешь. Это тебе такая своеобразная благодарность, что не дала сдохнуть, мы с тобой как никто знаем, что Бесстрашие не во фракции, а в крови. В моей крови оно тоже есть, так что… Я подошел и положил ей пальцы на шею, проверяя пульс. Теплая, кровь еще пыталась проложить себе путь и исполнить свою функцию, но… уже слишком поздно. Вагон наполнился запахом пороха и смерти, безжизненное тело раскинулось на импровизированном ложе. Пальцы спустились ниже, ее кровь потекла по рукам, теплая, густая… Что же в ней есть, что так нужно Сэму? Что ты вообще такое? Я не дам ему закончить начатое. А ты просто будешь спать. Ты ведь хотела отдохнуть, так? Ты такая мелкая и слабая, ты не предназначена для войны. Ты такое же чудовище, как и я, жертва эксперимента. И у нас только один путь. Интересно наблюдать, как из человека уходит жизнь, по капле выталкивается из тела, и вот только что был человек, а стала… просто медленно остывающая оболочка. Я отошел на шаг и прострелил ей голову на всякий случай. Чтоб наверняка. Теперь надо избавиться от остальных, хоть это и хлопотно. Первый вагон, который попался мне на пути, был тот самый, в котором были Эдвард и Майра. Они оба тоже не успели ничего понять, им просто повезло. Остальные проснулись, конечно, от хлопков, кто-то попытался меня остановить, а я, на автомате перезаряжая оружие, только отмахнулся от таких навязчивых попыток. Скоро в вагоне не осталось больше живых. Те, кто выскочил и видел, что происходит, попытались сбежать, но их настигла автоматная очередь. Никого тут остаться не должно. Когда все было кончено, я, не обращая внимания, что моя форма вся в чужой крови, поправил рюкзак и двинул в город. Путь неблизкий, и хорошо бы там оказаться хотя бы к обеду. От редких патрульных, что попадались мне на пути, тоже избавился безо всякого сожаления. Несколько раз эти ублюдки попали в бронежилет, но я почему-то не чувствовал боли. Во всяком случае не так, как раньше. Прохожих на улицах почти не стало, все сидели по норам, боялись выйти лишний раз. Я шёл медленно, продвигаясь к своей цели, несмотря ни на что. Сэм… Меня это не касается, чего он хотел, что он задумал. Я должен его убить. Просто должен. Смысл, рациональность, расчеты… Все ушло на второй план. Есть цель, что будет потом вообще неважно. Но одно могу сказать совершенно точно, никогда я не чувствовал себя более свободным. Все, что было в прошлом, растворилось, стерлось, не стало ничего. Я, будто рожденный заново, смог, наконец, жить для того, для чего я был создан. В голове не осталось мыслей, все воспринималось на уровне более глубоком, чем сознание. Просто знал, что делать, и все, это ведь так просто. Здание Эрудиции все ближе. Наверное, если бы мы шли толпой, на нас обратили бы внимание, но по дороге мне встречались изгои, которые теперь постоянно ошиваются вокруг Эрудиции, и все они выглядели немногим лучше меня. Даже автомат никого не смущал. Уебан все-таки этот Сэм. Никто меня к Сэму не пустит, тут надо что-то… Я оглянулся и заметил, невдалеке стоящую боевую машину. Скорее всего, это патрульные теперь у нас на таких рассекали. Грузовик без верха, зато бронированная кабина. Спрятавшись за навесом, я пристально следил за патрульными, ожидая, когда их станет меньше или у них будет пересменок. Сейчас бы отвлекающий маневр, но выбирать не приходилось, теперь только в одиночку. «Вольники» не заставили ждать долго. Подобравшись к ним, когда они совершенно не ждали никакого нападения, расстрелял их из автомата, и запрыгнув в кабину, дал по газам. Мощная машина, взревев двигателем, двинулась с места и понеслась к входу в Эрудицию, подпрыгивая на ухабах. Эффектно появившись в холле штаб-квартиры, разъебашив стеклянную дверь, а заодно и одну из стен, я открыл огонь по охранникам, которым не повезло сегодня охранять вход. — Мне нужен Сэм Коутс! — рявкнул я как можно громче, заглушая выстрелы и огрызаясь в ответ. — Коутс, я тут камня на камне не оставлю, клянусь! Разнесу тут все к чертовой матери, если ты не появишься через минуту! — Брось автомат, сейчас же, иначе в твоей башке будет дыра! — крикнул мне какой-то молокосос, что заставило меня только глумливо ухмыльнуться. Я повернулся к нему, не делая резких движений, быстро выхватил нож и метнул его прямехонько в сторону говорящего. Пока эти придурки соображали, а потом все-таки догадались, что можно стрелять уже, я успел перекатиться в нишу между колонной и броневиком. — Мне нужен Сэм! — крикнул я из своего укрытия. — У меня для него есть то, что он хочет! — Ну вот он, здесь, — Сэм появился на ступенях верхнего уровня, медленно спускаясь по винтообразной лестнице. — Прекрати безобразия, Эрик, что ты устроил? Опять стекла повышибали, ты вообще знаешь, как сложно в наше время вставить стекло? Он шёл вальяжно, явно не боялся меня. Я выглянул из-за колонны, лидер сделал жест не стрелять. Винтовая лестница заполнилась патрульными, я даже успел удивиться, откуда их так много. Надо признать, что внаглую соваться сюда был так себе план. Но теперь отступать уже поздно. — Что тебе нужно, Эрик? Ты понимаешь, что все, что ты сейчас делаешь, это бесполезно? Конечно, он чувствовал здесь себя в безопасности. И, естественно, он думал, что я не смогу его застрелить тут, потому что стоило мне высунуться, как меня нашпигуют свинцом до упора и никакой бронежилет мне не поможет. Или сейчас, или никогда. Я, высовываясь из-за колонны, хотел открыть огонь… и не могу нажать на спусковой крючок. Просто не получалось, будто руки свело судорогой. Со всех сторон на меня направлено оружие, а я даже двинуться не мог. Да что ж за нахер? Рядом с Сэмом стоял человек. Я увидел его и сразу понял, о чем говорила мелкая. Это он, тот самый мужик, такое ни с чем не спутаешь. Правильные черты лица, идеальная выправка. Рядом с Сэмом он явно чувствовал себя хозяином положения и ничерта даже не опасался. Безупречный мужик наклонился к Сэму и на что-то ему указал, после чего лидер переводит взгляд на меня. — О, я вижу что программа уже завершилась. — Сэм направился ко мне и подходил все ближе, а я пытался понять что с моим автоматом. — Ну что ж, очень даже неплохо. Я все-таки смог убраться за колонну обратно и перевести дух. Что-то неясное мне происходило, я не мог убить Сэма. Джанин говорила, что в программе заложена невозможность навредить создателю, но ведь Сэм… — Сдавайся, Эрик, все кончено. Или, может быть, ты хочешь присоединиться к нам? Зря ты от меня бегал, я ведь тебе всегда рад! Рад он мне, ублюдок. Собрав остатки воли в кулак, я нажал немеющими пальцами на спусковой крючок и вышел из-за колонны. Оружие послушно стрекотало, но я не мог ничего контролировать, потому что сознание начало уходить. Меня прошили сразу несколько пуль, и я чувствовал, что по рукам течет кровь, и на этот раз она моя… — Стреляйте, стреляйте в него, уроды! Все стреляйте! Я держал палец на спусковом крючке, пока не закончились патроны и ладонь не стала гореть огнем. Вокруг падали какие-то люди, где-то на периферии сознания фиксировалась боль во всем теле, но я видел, точнее, чувствовал, каким-то внутренним зрением этого ублюдка и его безупречного приспешника, которых сейчас закрывали собой Бесстрашные. Я не мог его убить, не мог… подстраховался урод… Что-то врезалось в голову, в шею, стало невозможно тяжело дышать. Автомат выпал из руки, потому что, как выяснилось, у меня больше нет кисти. Инстинктивно схватившись за руку, в мнимой попытке остановить кровь, я обнаружил себя лежащим на полу холла Эрудиции. Черт, а этот ублюдок все шёл и шёл ко мне. Почему ни одна моя пуля в него не попала? — Спасибо что зашел, Эрик. — Я видел его рожу, нависающую надо мной. — Если тебе будет от этого легче, ты меня все-таки ранил, — и он продемонстрировал царапину на плече. — Ты все равно не получишь ее, ясно? — Я даже не почувствовал как это сказал, потому что меня затапливала все нарастающая, поглощающая сознание боль. — Это почему еще? Думаешь она не придет за тобой? — Нет. — Я натужено закашлялся, все еще каким-то чудом оставаясь в сознании. — Я убил ее. — Хм. Вот незадача, — наигранно печально протянул Коутс. — То, что убил, это, конечно, нехорошо. Но я думаю, что это можно поправить. Вряд ли после убийства ты менял одежду, да и то, что я знаю о тебе и о ней… Мне много не надо Эрик, я думаю на тебе достаточно ее генетического материала. Что-нибудь да сгодится. — Для чего? — видимость уже мутнела, а сознание уходило. Так хотелось закрыть глаза и больше ни о чем не думать. Почему я не убил его? Как я промазал… — Для клонирования, мой дорогой друг. Я ведь ждал тебя, — он похлопал меня по щеке и брезгливо вытер руку о штанину, когда она окрасилась красным. — Ты не можешь убить создателя программы. Я лишь ждал, когда программа завершиться, ты убьешь мою дочурку и придешь ко мне, весь в ее генетическом материале. Твой отец написал ее, а я только… усовершенствовал, — последнее слово стало растворяться в темноте и последнее, что я успел увидеть, довольную ухмыляющуюся рожу ненавистного мне Сэма Коутса.