***
Белые снежинки кружатся за окном, мягко оседая на ажурном карнизе. Как прекрасен Париж в Рождество! Город будто соткан из блестящей белой пряжи, настоящая сказка царит кругом: радостные люди ходят по припорошенным улочкам, всюду висят украшения, все улыбаются – словно на праздничной открытке! – Как красиво, – говорю я с придыханием, и речь моя напоминает скорее мальчишеский лепет. – Да, Эрик, – отвечает мне теплый, бархатный голос, так похожий на тот, что я использую теперь. – А где Эйфелева башня? – Ее еще не построили. Это воспоминание. Я улыбнулся. – Так странно… Мы только на втором этаже, а из окна видно целый город… – я покачал головой. – Нет, это не воспоминание. Я никогда не встречал Рождество в этом доме, пропахшем пряностями и камфорой… – Но ты был счастлив здесь? – Возможно… – Ты забыл обо мне, Эрик? – Ни на минуту… – Но почему ты вычеркнул меня из своей жизни? – Потому что мне больно… – Отчего тебе больно? – Оттого что я виноват… Пауза. Долгая, тягучая, горькая. Безмолвие угнетает. – От Густава ты так не отмахнешься. – Я не хочу отмахиваться. – Тебе придется принять его условия. – Я не хочу принимать. – Но твое счастье всегда заканчивается чьей-то смертью. Просто на сей раз твоей. – Я не хочу… – Ты плачешь? – Нет… Снова затишье. Слышно только поскрипывание пестика в ступке. – Я не хочу умирать, доктор… Еще слишком рано… – Смерть всегда приходит слишком рано, Эрик. – Вы думаете, я уже готов? – К этому нельзя быть готовым. Я задумался. Что-то здесь нечисто. – Нет, я не стану. Я придумаю что-нибудь еще, я выкручусь, ускользну, пробьюсь и… И знаешь, можешь сколько угодно ко мне приходить, в любом костюме, в бродяжьих лохмотьях или в облике моего милого доктора – я все равно не соглашусь! Соскочив на пол, я метнулся к двери. Заперто. – Будь осторожней со словами, Эрик. Я и правда могу прийти в другом виде. Хочешь, я приму обличие скрипача? Посмотрим, как долго ты протянешь с господином Дааэ в голове. – Ты демон, – гаркнул я, запрыгнув на подоконник. – Если совесть для тебя – демон, то… Я уже не слушал его: руки мои сами потянулись к задвижке, и во один миг ветер распахнул деревянную створку. …Шаг – и не остается ничего, кроме холодного снега… … Ах… Очнулся я в спальне на полу. …Какой жуткий сон… Я опустил гудящую голову на паркет. … Нет, я ни за что не соглашусь на эту ужасную сделку. Я буду жить… …Жить вечно… … И Густав будет жить вместе со мной… Я его никогда не отпущу… Зевнув, я снова прикрыл глаза. … Какая приятная тишина. Ни звука… лишь… …скрипка?.. Я задрожал. … Неужели и правда скрипач? Я в своей жизни ничего так не боюсь, как встречи с ним. Что может быть страшнее, чем праведный гнев родителя?.. Но, заторможенный бромом, я сумел себя успокоить. … Это просто маленький дьяволенок беснуется. Осознал свою власть и безнаказанность в этом доме и творит, что угодно его черной душонке. Вот решил поиграть на скрипке посреди ночи… … Хорошо играет, чертенок… Я встал и, пошатываясь, вышел из спальни. …Где он прячется? Опять в Мастерской? Или в гостиной? Может, в столовой? Нет… Он в музыкальной комнате… Ухмыльнувшись, я распахнул дверь. – Попался! … Нет, не попался. Здесь никого. Более того, футляр со скрипкой лежит на месте, в серванте под замком… Раздался гром. Музыка стихла. Я поглядел на окно, которое было открыто и громко хлопало, ударяясь о стену. Белый тюль развивался словно гигантское крыло ангела, и косые струи дождя залетали в комнату, образовывая на полу блестящую лужу. Прошлепав босыми ногами по холодной воде, я запер окно. … Интересно, кто его открыл… – Эрик… Я даже оглянуться не смог. … В любом, любом обличии, только не в этом!.. Ноги свело судорогой, и я упал на колени; разум тоже свело судорогой, и я зашептал: – Кристина… – Тише, – шепчет она за спиной, – тише, – и нежные руки ложатся на мои плечи. Я пылаю, я трепещу, я леденею в мертвых объятиях. – Кристина… – Что ты сделал? – спрашивает она, поглаживая пальцами мои мерзкие щеки. – Что ты сделал с моим ребенком? – и пальцы ее превращаются в острые когти. – Кристина? – Мой сын был самым добрым и отзывчивым мальчиком во всем свете, – шипит она, раздирая гнилую плоть. – И что ты с ним сделал? Тебе хватило недели, чтобы превратить его в монстра! – Я не хотел! Прошу, прости меня, прости! Как страшна она в ярости, как величественна! Как наливаются кровью ее синие глаза… – Простить? Я и так простила тебе все: все, что можно было и что нельзя – тоже! Твой обман, твою жестокость ко мне и к другим, твой уход! Я простила годы мучений, на которые ты обрек меня после исчезновения! Все эти косые взгляды, сплетни, шепот за спиной! Годы, что я спала, боясь потушить лампу, годы, что я без слез не могла в зеркало взглянуть! А беременность, безумная беременность, когда я гадала, кого я ношу в своей утробе? Все это было лишь по твоей вине! – Неужели ты всегда была так несчастна? – Нет, не всегда… Прошло время, и я снова расправила крылья, я познала радость материнства и теплоту семейного очага! У меня был замечательный муж! Да, пусть в последние годы мы испытывали трудности, но разве счастье в деньгах? Ты и сам знаешь, что нет. Сын, муж, любовь – целое море любви – все это было у меня, все это ты у меня отнял! Ты убил меня! Ты смотрел, как я умираю, и ничего не сделал! Упивался моими слезами и беспомощностью, наслаждался моим последним поцелуем, и словами, и вздохом! Скажи, тебе было приятно, когда ты держал меня на руках? Ты улыбался, не правда ли? Ах… Отчего же вы плачете теперь, мистер Уай? Разве вы не хотели, чтобы я была с вами всегда? Или вам больно, оттого что я сдираю с вас кожу? – Я… – Молчи, молчи, твой ангел запрещает тебе говорить… К чему это я, а? Ах да, я открыла тебе глаза на то, во что ты превратил мою жизнь! И все, все это я готова забыть! Я прощаю тебе даже мое убийство! Но есть вещи, за которые я, как мать, обязана мстить! Ради своего ребенка, я готова была пойти на что угодно, хоть в огонь, хоть в воду, но теперь не могу – я эфемерна, я бестелесна! Меня нет! Поэтому ты пойдешь и в огонь, и в воду вместо меня! Если Густав говорит тебе умереть, значит ты послушаешься его! Не посмеешь перечить! Согласишься на его сделку! – Но почему? Она склонилась ко мне, и мягкие волосы ее легли на мои плечи, и губы прильнули к уху: – Потому что я тоже хочу, чтобы ты умер… Яркое зарево заливает ее лицо, и белое платье, и кровавые узоры. Бах! …и она исчезает… – Кристина, Кристина… … Нет смыла звать. Я здесь один… Я поднимаюсь с колен. … Может, и Густава никакого нет? Может, я придумал его, чтобы скрасить мое одиночество, а он стал одним из демонов, толкающих меня за грань?.. Иду прочь. Останавливаюсь у часов. … Без пяти двенадцать… навеки застыли в своей недополуночи… …Дьявол!.. Я яростно ударил по ним кулаком. Стекло треснуло. Стрелки пошли. …Тик-так… тик-так… … Скоро ты умрешь, дурак!.. – Еще вы мне об этом не напоминали, спасибо! Поплелся, волоча отяжелевшие ноги, в Комнату Роз. Дверь открыта. Мальчик спит. … Нет, он действительно демон, если может спать в такую ночь… Снедаемый внутренним жаром, я просто смотрел, как он судорожно дышит. Затем крик, тот самый, с которого все начинается. Дикий, неистовый. Птица, горящая живьем. – Папа, папочка! – Я здесь. – Я не вас звал. …Конечно, не меня… … Глупец, как ты вообще мог такое подумать!.. – Кошмары, милый? …Не отвечает. Скалится. Сатана… – Давно вы тут сидите? – С тех пор, как ты уснул. – Понятно… … Он меня ненавидит. Я теперь чувствую это. Если бы он был достаточно силен, то уже давно меня убил. Но он не может, он слаб. Он в моей власти… – Пожалуйста, не нужно на меня смотреть. Я не могу уснуть, пока на меня смотрят. Послушно отвожу взгляд. … Нет, это он сумел меня подчинить. Я раб… … Черт!.. … А та неделя, что мы провели вместе и правда стала самой странной неделей за все время моего бытия. Неделя Жизни и Смерти – я бы так назвал. Меня все неделю бросало из жара в холод. Может, уже пора прекратить?.. Запускаю руку в его мягкие волосы. Мальчик не противится. … Должно быть, он уже привык к моим внезапным перепадам настроения. Или просто надеется, что это поможет мне решиться… решиться умереть… … А что, может пришло мое время? Как там у Гете?Что предстоит всему творенью? Всё, всё идёт к уничтожению!
Вот и я уничтожусь. Это будет разумно. Я хотя бы умру счастливым… в семье… …Да, это, пожалуй, будет хорошо… Снова гляжу на хрупкое существо. – Густав? – Да? – Ты правда думаешь, что нет никакого Ада? – Сказки для дурачков, – сонно бормочет дьяволенок. Вздыхаю. … Ну, что? Давай… – Густав? – Что? – Я… я согласен. Бам. … Нет, это не гром. Это часы. И следом за первым ударом раздаются еще одиннадцать – такие же холодные, и липкие, и звенящие… … Замолкли. Дальше – тишина… И голос, такой родной, такой сладкий, но отчего-то леденящий душу, вдруг произносит:– Время пошло.