Часть 1
14 декабря 2015 г. в 04:25
Логану не привыкать быть сторожевым псом. Слишком многие казались ему беззащитными, нуждающимися в охране, и, возможно, немалую роль в возникновении в голове подобных мыслей сыграли стальные когти и способность к мгновенной регенерации.
Но даже со стальными когтями защитить Логану удавалось не всех.
***
Он охранял Виктора, вызывался сам в ночное дежурство, хотя едва доставал головой до верхушек кустов.
- Я защищу тебя, - говорил маленький отважный Джеймс брату. - Посмотри на мои когти! Разве с ними я должен кого-то бояться?
И Виктор смеялся - тогда ещё его смех был нежным, без отзвуков звериной хриплой ярости - трепал младшего братишку по лохматым волосам надёжной тёплой рукой.
И они, конечно же, спорили, долго и горячо, кто кого должен защищать этой ночью. У этого спора неизменно было два исхода. Джеймс побеждал, побеждал своей горячей уверенностью, напором, возмущением, которое неизменно заставляло Виктора смеяться до слёз, и гордо отправлялся ко входу в их очередное убежище - дежурить, беречь сон брата.
Или засыпал - иногда даже на полуслове - опустив вихрастую голову на колени брата.
Виктору чаще всего снились кошмары, и он метался во сне, стонал, разрывая очередную импровизированную постель в клочья.
Джеймс не знал, входило ли в обязанности ночного сторожа оберегать брата и от дурных сновидений, но каждый раз бежал встревоженно к постели Виктора - тряслись от волнения руки, и кожа на тыльных сторонах ладоней ныла от вибрирующих нервно когтей, - опускался рядом, гладил брата по голове, убирал прилипшие волосы с мокрого лба и уговаривал ласковым шёпотом успокоиться.
Кажется, так делал отец - человек, которого Джеймс считал отцом, - просиживая бессчётные ночи у постели постоянно болеющего сына.
А потом Виктора забрала непроницаемая, безжалостная тьма.
Или Виктор выбрал тьму.
***
Логан стерёг неусыпно беспечный, напоённый свежим горным воздухом сон нежной Кайлы, ловил жадно каждую её сонную полуулыбку, каждый тихий вздох.
Должно быть, его сердце - сердце Росомахи - тогда не было таким ожесточившимся, покрытым тысячами змеиных крепких чешуек, не обливающимся кровью при каждом новом убийстве.
Иначе как объяснить то, что спящая Кайла, с её разметавшимися по подушке блестящими волосами, пушистыми ресницами и нежными губами казалась ему неземным существом, словно сошедшим с небес?
Логан был тогда, наверное, счастлив. Был - по воспоминаниям, которые помог ему восстановить профессор. Но Ксавье - с его неизмеримой добротой, неисправимым сочувствием, мог и приукрасить действительность, преподнести Логану более сладкую версию, чем было на самом деле.
Единственное, в чём Логан был уверен, - это то, что его прекрасную Кайлу забрали от него слишком скоро. Забрали туда, где верный Росомаха больше не мог охранять свою Луну...
***
Логан чутко охранял крепкий детский сон малышки Анны Марии, которая дремала совершенно бесстрашно в его дребезжащем фургоне. Это было в те тёмные и долгие дни, когда Росомаха помнил только своё имя, количество выпитых рюмок алкоголя, распростёртое на влажном песке тело прекрасной женщины и растерянные глаза странного парня в нелепой шляпе, который упорно называл себя его другом.
Анна Мария сопела то в протёртую, пропахшую дымом дешёвых сигар - единственных, которые Логан мог достать на оставшиеся деньги, - обивку автомобильных кресел, то в плечо своего неожиданного спутника, бесстрашно утыкалась носом в кожаную куртку, рассыпала спутанные волосы по груди и коленям Росомахи. От неё тогда пахло дешёвым шампунем из тех крошечных гостиниц, где они иногда останавливались, когда девчонка начинала ныть, что теряет человеческий вид. Шампунем, сухими галетами из запасов Логана и теми самыми дешёвыми сигарами. А ещё разочарованием уходящего бесследно детства. Запах, слишком тонкий и слишком хорошо знакомый Росомахе.
Но сон Анны Марии всё ещё был безмятежно крепок, и Логан стерёг его, словно послушный пёс на привязи, пока малышка спихивала во сне ногами сигары с приборной панели и ворчала возмущённо.
- Мне снились каракатицы, - говорила Анна Мария возмущённо, протирала глаза кулачками торопливо, пытаясь избавиться от сонного тумана. - Я ненавижу каракатиц, Логан!
Он был готов защищать её от всех каракатиц, что когда-либо существовали в мире.
А потом его девочку забрал Бобби, забрал бесследно, и, возможно, он - с его молодостью, полудетской нежностью, сквозящей в каждом движении, и привычкой целовать Анну Марию - Роуг, теперь Роуг, - в нос по утрам, был больше достоин охранять сон этого ласкового ребёнка.
***
Сон прекрасной, огненной Джин оберегал Скотт. Оберегал чутко - даже излишне чутко порой - молча и безжалостно поражая приближающихся врагов.
Логану оставалось только бродить незаметной тенью под надёжно запертой дверью. И благодарить провидение за то, что сон Джин остаётся безмятежным и светлым.
Логан не знает, снилось ли когда-нибудь его великолепной Джин, как она убивает человека, который любил её преданно, любил без остатка. Снилось ли ей, как просит её найти саму себя в глубине Тёмного Феникса, не дать чёрной силе взять верх, профессор Ксавье, просит за мгновение до того, как исчезнуть в пучине безжалостной энергии? Снились ли ей грохочущая стена воды и блеск острых металлических когтей?
***
Стремительная яркая Юкио убеждала Логана, что может защитить свой сон сама. Настойчиво и гневно предлагала позаботиться о самом себе.
Во сне эта маленькая самоуверенная девчонка видела древние мечи и безжалостные битвы, видела концы тех, кого не существовало на этой земле уже столетия.
И она кричала, билась в исступлении, опровергая свою дневную непоколебимую уверенность.
И во сне упрямая хрупкая Юкио совершенно не была против обнимающих её, защищающих рук Логана.
- Ты не убережёшь меня от моих снов, - шептала маленькая воительница, всё ещё барахтаясь в кровавой пелене страшных сновидений.
- Я могу хотя бы попытаться, - отзывался Логан упрямо.
Он оберегал её сон, оберегал честно, старательно до тех пор, пока Юкио не исчезла в тумане нью-йоркского утра, такая же лёгкая и неуловимая, как при первой их встрече.
- Я думаю, теперь ты сам можешь за себя постоять, Логан, - сказала эта гордая насмешливая малышка на прощание. - Я сберегу для тебя место в моей памяти.
Охранять сны Юкио, не представляя даже, где она, оказалось не под силу Логану. Он вновь потерял того, кого должен был защитить.
***
Чарльз Ксавье спит крепко, утыкается веснушчатым носом в подушку, раскидывает руки в стороны, словно белокожая морская звезда. У него чертовски пижонская огромная кровать, портрет улыбающейся Рэйвен на тумбочке и отвратительный запах затхлости в комнате.
Чарльз непривычно молодой, непривычно длинноволосый, непривычно красивый. И непривычно беспомощный.
Этот Чарльз, в отличие от своей более зрелой версии, совершенно не уверен в собственных мыслях и поступках, не уверен в каждом новом своём шаге.
Он боится оступиться. Боится упасть.
"Веди меня, направляй".
Логан очень старается следовать просьбе профессора, он готов сорваться с места и показывать юному Чарльзу верный путь прямо сейчас, но тот лишь капризно выражает желание поспать перед важным делом. И единственное, что Росомахе остаётся делать, - это сидеть на полу у двери и смотреть, как бродят тусклые блики от фонарных огней на улице по изгибам обнажённой спины Чарльза.
Где-то в бесчисленных коридорах этого странного дворца, полного безнадёжности и уныния, совершенно не похожего на ту школу для мутантов, которую знает и помнит Логан, бродит, вздыхая, шаркая ногами, Хэнк, непривычный, тощий и хлипкий - толкнёшь и переломишь - Хэнк.
Росомаха невольно задаётся вопросом, охранял ли этот парнишка с уставшим взглядом крепкий и болезненный сон Чарльза до него.
Огромные часы в растрескавшейся деревянной рамке отбивают три, и Чарльз вскакивает в постели, мечется растерянно, хватает вмиг побелевшими губами воздух.
- Мои ноги, - стонет Ксавье, и веки его всё ещё крепко сомкнуты. - Мои ноги, я не чувствую их...
Росомаха оказывается у постели мгновенно, и Чарльз тянется к нему, не открывая глаз, хватает за руки цепко, утыкается лбом в плечо.
Логану вновь не удаётся сберечь чужой сон.
У Чарльза дрожат руки, и спина под успокаивающими ладонями Логана горячая, обжигает пальцы.
- Нет, - бормочет Ксавье торопливо, и открывает глаза. Пустые, бездонные колодцы. - Я чувствую свои ноги...
- Конечно, - говорит Росомаха торопливо, сбивчиво, поглаживает неловко Чарльза по спине, стараясь не выпустить когти в нервном рефлексе. Не волноваться, сказала Китти, не волноваться. - С твоими ногами всё хорошо, Чарльз, всё хорошо.
Чарльз смотрит пустыми тёмными глазами, смотрит, склонив голову на бок, - и будто не видит. И это страшно. Так смотрела Джин на разрушенный её вышедшей из под контроля силой город.
- Всё хорошо, - говорит Логан. Для того, чтобы успокоить не только Чарльза, - самого себя. И не упасть в эту чёртову щель между мирами, упомянутую Китти. Всё-таки у него чертовски плохо получается охранять чужой покой. И где носит Хэнка, когда он так нужен. - Всё хорошо, Чарльз, я с тобой.
Чарльз трясёт головой, задевает шею Логана пушистыми волосами. А потом вздыхает глубоко, шевелится в кольце чужих рук, поднимает голову, и взгляд его светлеет, смягчается.
- Да, - эхом отзывается он. - Ты со мной, Логан.
И тянется к Росомахе, закрывая глаза, опуская тёмную завесу ресниц. У Чарльза горячие ладони, обжигают щёки даже сквозь щетину, и губы тоже горячие, мягкие, и зубы острые.
Он засыпает прямо посреди поцелуя, и это забавно, и, кажется, совершенно в духе этого Чарльза. Просто падает Логану на грудь, вздыхая умиротворённо.
Росомахе не привыкать быть цепным псом.
И на этот раз он твёрдо намерен справиться.
Он не намерен отдавать Чарльза на растерзание ни действительно предстоящим им опасностям, ни даже его собственным страшным сновидениям.