Была ли любовь...

      Вот уже который час Людмила бесцельно бродила по улицам Буэнос-Айреса. Домой ей идти не хотелось. Да и есть ли у нее дом? Да, после ареста Присциллы, Герман разрешил ей остаться у него, но после последних событий Людмила чуствовала себя неуютно в этом доме. Она вообще всегда чуствовала себя неуютно — маскируя боль от недостатка любви и внимания со стороны матери, она пыталась казаться уверенной и сильной, но внутри у нее всегда жил комплекс, заложенный Присциллой. «Ты должна быть лучшей всегда и во всем, запомни это, дорогая», «Что это на тебе надето? Моя дочь не должна выглядеть так дешево. Держи марку, милая, никогда не забывай — успех и известность твои главные цели. Ты же не хочешь разочаровать свою маму, солнышко?», — Присцилла ни на минуту не давала своей дочери забыть о ее великом предназначении. Людмила старалась, но в ответ получала лишь замечания и упреки. Людми завидовала отношениям Виолетты и Германа. Столько любви, нежности и заботы друг о друге — у них с матерью никогда такого не было. Отца Людмила обожала, но ведь он так далеко — до Африки путь не близкий. После развода родителей, она редко с ним виделась — Присцилла запрещала любые контакты.       И вот теперь, когда Присцилла в тюрьме, Людми не знала, что ей делать дальше. Кому верить? Кого любить? Случай с Виолеттой показал, что, на самом деле, она никому не нужна. Только Нати безоговорочно поверила ей, только она по-настоящему любит Людмилу. Виолетта обвинила ее сразу же, а Федерико… Он встал на сторону Виолетты. Федерико. Она и сама не понимала, как могла влюбиться в него. В такого правильного и честного, в лучшего друга своего злейшего врага, в полную противоположность самой себе. Но ведь влюбилась. А любил ли он ее? «Любил», — шептало сердце. «Вранье», — кричала гордость. Он же не поверил ей, единственный раз, когда она сказала правду, он не поверил. «Но вспомни, сколько раз ты врала ему», — ехидно протянул внутренний голос. «Но ведь сейчас не лгала, я правда не толкала Виолетту с этой лестницы», — не сдавалась уязвленная гордость.       Очнувшись от собственных мыслей, Людмила не заметила, как ноги привели ее к тому месту, где они с Федерико почти признались друг другу в любви. «И признались бы, если бы его фанатки тогда не помешали», — опять вмешалось сердце. «Сейчас это уже не имеет никакого значения», — охладил сердце рассудок. Не зная, куда идти дальше, Людмила села на скамейку и достала телефон. Десять пропущенных. Два от Германа, один от Нати и семь от Федерико. Что ему нужно? Что им всем от нее нужно?       Выключив мобильный и бросив его в сумку, она устало откинулась на спинку скамейки и прикрыла глаза.  — Людмила, — чей-то знакомый голос вырвал ее из полудремы. Тяжело вздохнув, девушка открыла глаза и раздраженно фыркнула. «Федерико. Что он здесь забыл?».  — Людмила, — запыхавшийся Федерико присел рядом. — Где ты была? Мы все беспокоились, ты ушла, никому ничего не сказала. Телефон выключен, тебя нигде нет. Что случилось?  — Ничего не случилось. Я просто вышла прогуляться. И вообще, с какой стати я должна перед тобой отчитываться, — Людмила снова надела свою защитную броню.  — Зачем ты так? Ты знаешь, что… — остановившись на полуслове, Федерико нервно провел рукой по затылку и взъерошил пятерней волосы.  — Знаю что? — ядовито спросила девушка.  — Что я люблю тебя.  — Любишь? Ты меня любишь? — Людмила едва сдерживала смех, хотя хотелось плакать. — Ты так легко поверил в мою вину, а теперь говоришь, что любишь?  — Да, я знаю, я виноват, но прошу, дай нам еще один шанс. Мы оба виноваты, но мы ведь можем все исправить.  — Не можем, — скороговоркой проговорила Людмила, резко поднимаясь. — Слишком поздно, ты не доверяешь мне, я не доверяю тебе. Мы больше не верим друг другу. А без доверия нет отношений. Я больше не хочу этой боли, я устала от всего этого. Будет лучше, если я уеду к отцу, а ты в Италию, — слова комком вставали в горле, а на глаза наворачивались слезы. Но плакать нельзя, надо быть сильной — хоть здесь пригодилась мамина школа.  — Нет, — Федерико вскочил так быстро, что чуть не сбил девушку с ног. — Нет, пожалуйста, не говори так. Не говори того, о чем потом пожалеешь. Прошу, не отказывайся от нас так быстро. Ты много раз просила меня дать тебе шанс, а я злился на тебя. Не повторяй моей ошибки. Останься, позволь нам снова быть счастливыми, — его голос срывался от волнения, а в глазах стояла мольба.  — Нет, я… — неуверенно начала Людмила, теряя над собой контроль, — я не могу… Мы не можем…  — Мы сможем, — прервал ее Федерико, подходя вплотную, и обнимая ее, — мы сможем все забыть и будем самыми счастливыми на свете.  — Самыми счастливыми? — недоверчиво спросила Людми, прижимаясь к нему лбом.  — Самыми счастливыми, — отвечал он, смотря в любимые карие глаза и вдыхая чуть сладковатый запах ее духов.  — Я знала, что они помирятся, — Виолетта торжествующе улыбнулась, наблюдая за целующейся парочкой.  — Нет, это я говорила, — улыбалась Нати, радуясь за подругу.  — Я с ним еще поговорю, — Герман слишком сильно высунулся, и их укрытие, жасминовый куст, подозрительно зашумел и закачался.  — Папа! — шикнула на него Виолетта, затаскивая вглубь куста. — Тише, ты нарушишь всю конспирацию.  — Сеньор, отодвиньтесь, мне ничего не видно, — зашептала Ольга, наступая на ногу Ромальо.  — Ольга, пожалуйста, личное пространство!       Оторвавшись от Федерико, Людмила уткнулась ему в плечо, счастливо улыбаясь.  — Это ты их привел? — спросила она, указывая на слишком шумный и активный куст.  — Ну, — парень неловко почесал за ухом, — мне нужна была группа поддержки.  — Дурачок! — засмеялась девушка, ласково проводя по его щеке. — Мой самый лучший, самый любимый дурачок!  — Только твой, — повторил за ней Феде, крепче прижимая ее к себе и зарываясь в ее мягкие волосы.       Из куста послышался какой-то шум. Кажется, Ромальо снова наступили на ногу.