Большая дымящаяся куча драбблов - Fallout

      После своего шестнадцатого дня рождения, вдоволь наигравшись в компьютер и заточив подаренный бабушкой Палмер сладкий рулет, Майкл приуныл. Это нормальная, пожалуй, вещь, из тех, что случаются с парнями и девочками сразу после их дней рождения, но сын Джеймса был мастер сделать так, чтобы от его плохого настроения страдали все. Плюс к тому, Майкл ещё и сдавал экзамен, который должен был определить его жизненный путь на множество лет, и вернулся с него крайне возмущённым. Что ни скажи, эта КОЗА — странная система; Джеймс был рад, что ему самому не пришлось через подобное проходить.       — Она определила меня в священника, чёрт возьми! — заявил сын с порога.       — Отлично, — на автомате ответил Джеймс, и только потом до него дошло, что это, возможно, не самое удачное, что можно было бы сказать в данной ситуации. Но поздно. Майкл уже вспыхнул:       — Я ведь даже не верующий! Просто наугад ответы набрал.       Это почему-то задело отца, хотя виду он, как ему показалось, не подал. Но лицо мальчишки перекосила горькая усмешка. Он сел на медицинскую кушетку, снял обувь, поджал ноги и отвернулся к стенке. Папа почувствовал себя виноватым, хотя, казалось бы, в чём его вина, что сын так безответственно отнёсся к одному из самых главных событий своей жизни?       — Ну, могло быть и хуже, — сказал Джеймс.       — Торт хочу, — внезапно оборвал тему Майкл.       Отец задумался. Эта новость удивила его едва ли не больше, чем предыдущая. После десятого, одиннадцатого и двенадцатого дней рождения они с мальчиком договорились, что лучше уж никаких тортов вовсе, чем постоянные чрезвычайные ситуации, с ними связанные.       Первый торт пал жертвой Мистера Помощника. Второй, подготовленный заранее и спрятанный (как оказалось — слишком далеко) пропал без вести; Джеймс подозревал, что без будущих на тот момент Туннельных змей дела не обошлось. И, наконец, третий стал гнездом для радтараканов и был уничтожен пулями научившегося к тому времени неплохо стрелять Майкла. И в этом случае тоже что-то явно было нечисто.       Но, в конце концов, рулет и пирог ничем не хуже торта. Джеймс даже не думал, что Майкл воспринимает это так серьёзно. Или, в конце концов, это папа был слишком несерьёзен? Любой ребёнок имеет право на нормальное детство. В смысле, с нормальными праздниками, с искренними дружескими посиделками и вкусными тортами. Вот только его сын почему-то не особо тянулся к посиделкам, даже общение с Аматой, лучшей подругой с детства, его выматывало, а сладкое так вовсе не любил, даже если попадались вкусности — ел их обычно чуть не с отвращением.       Кэтрин знала бы лучше, что не так с её ребёнком. Наверное. Она всегда находила общий язык с молодым поколением, даже с теми детьми, которых остальные называли безнадёжными. Не то чтобы на их с Джеймсом жизненном пути было так много подростков. Все они так или иначе были сложными: Пустоши всё равно, какого возраста те, кому она подбрасывает беды. У детей Убежища, так или иначе, свои проблемы. На своём уровне они не менее серьёзные, само собой, и лучше так, пусть лучше Майкл огрызается со скуки и закрывается, потому что думает, что папа его не понимает, чем шатается неизвестно где, рискуя в один прекрасный день никогда не вернуться к себе домой.       Успокаивать и говорить с сыном бесполезно. Однажды Джеймс получил по рукам просто оттого, что решил погладить его по плечу. Иногда Майкл ластился сам, но это случалось настолько редко… Проще было дать то, что он просит.       И Джеймс пошёл за тортом.       Бабушка Палмер, конечно, всегда специализировалась на рулетах, но и с прочей выпечкой управлялась на славу. К большому удивлению Джеймса, она уже возилась с какими-то формами, когда он пришёл на кухню сделать заказ — ещё бы, столько детей сдали КОЗу, такое событие нельзя не отпраздновать. Джеймс даже вызвался помочь. И делал это по мере своих сил, пока Люси не сказала, что ещё немного — и она вынуждена будет привязать чересчур инициативного медика к столу или стулу:       — Хочешь помочь, милый — просто не мешай!       Когда свежий, тёплый торт был готов и упакован, Джеймс как можно тише и незаметнее двинулся в направлении своего рабочего кабинета, где оставил Майкла в последний раз. Мальчик даже на сантиметр с места не сдвинулся, хотя прошло много часов — о, если бы только он в раннем детстве был таким спокойным! Хотя, скорее, в этот раз он просто уснул, после такого-то стресса. Услышав шаги, сын всё-таки поднял голову, подобрался, сказал:       — Я переду… А. Ладно, — и глубоко, будто бы обречённо вздохнул.       Джеймс в который раз за день сбивчиво поздравил Майкла с днём рождения (на что тот, конечно же, ехидно напомнил, что всё это уже слышал сегодня) и поставил торт перед ним на тележку. Сын даже не улыбнулся, но важно пошёл грохотать чайниками, чашками, электроплиткой. Заварил чай. Разлил его, с какой-то преувеличенной осторожностью нарезал торт, как будто кулинарное изделие вдруг могло развеяться дымом под его прикосновениями. Пачкая пальцы, разложил по тарелкам. Ел с таким лицом, будто после этого его поведут на эшафот, или же сам процесс поедания сладкого — страшная пытка для него.       Но время от времени Джеймс замечал, как в чуть прищуренных глазах Майкла мелькают хитрые искорки. И вот в такие короткие моменты спокойствия и счастья в его душе папа понимал, что он, вопреки всему прошлому, давившему на него каждый день, тоже счастлив.       — Остальные празднуют сдачу экзаменов в столовой. Не хочешь к ним присоединиться?       — Нет, — Майкл отрезал это так жёстко, словно Джеймс предложил ему не иначе как избиение младенцев (с этого момента, а также в последующие три года, религиозные ассоциации сами приходили на ум, когда думал о сыне).       — А пригласить Амату?       — Нет. Я никогда не праздную, окей?       — Ладно. Приятного аппетита, — Джеймс решил больше не портить атмосферу, взял себе ещё один тонкий кусочек, а остальное оставил Майклу.       Даже суток не прошло, когда мальчишка всё съел.       И, естественно, вечером следующего же дня прибежал с жалобами на зубную боль.