The end

      Раннее утро. Настолько ранее, что кроме Кью и парочки охранников при входе здесь никого нет. Он просто решил прийти пораньше, потому что ему надоело лежать в больнице. Там так скучно и совершенно нечем заняться. Конечно, он был дома, где соскучившиеся коты тёрлись об него, требуя ласки. Он потратил на них время, вдоволь восполнив недостаток тепла и успокаивающего кошачьего урчания. Теперь он был готов к работе.       Он вкручивал маленькую гайку, старательно игнорируя лёгкую ноющую боль в правом плече. Это пройдёт, а сейчас надо просто привыкнуть к тому, что любое движение будет причинять боль. Шевелит ли он пальцами или сгибает руку — в плече будут покалывать иглы, потому что Кью не привык к физическим увечьям. Он не знает, что значит получать их регулярно и терпеть эту боль, не в состоянии совершать даже элементарные, повседневные движения. Но он справится с этим, верит, что справится. Конечно, рана заживёт, и на белой коже останется маленький шрам. Его первое боевое ранение. Первое и, он надеется на это, последнее.       Кью отвлекается на утробный глухой звук опустившегося лифта. Быстрый взгляд на часы — ещё слишком рано для кого бы то ни было. Но когда широкие двери раздвигаются, впуская в бункер уверенную фигуру в новом костюме, Кью узнаёт его.       — Бонд?       Теперь уже бывший агент уверенно идёт вперёд, а у Кью ёкает сердце. Что Бонд здесь забыл в такую рань?       Мимолётно надежда прокрадывается в сердце квартирмейстера, но он не позволяет себе думать об этом.       — Бонд, что вы здесь делаете?       — Доброе утро, Кью.       Бонд замирает на полпути, и это, вкупе с неуместным приветствием, злит Кью до дрожи. Агент даже не удосужился подойти ближе, вынуждая Кью подняться самому. Забывшись, он опирается правой рукой о стол и слегка морщится, ощущая, как кольнуло в плече. Он обходит стол и подходит к Бонду, с неким ожиданием глядя в его глаза. Он не нарушает личное пространство, останавливаясь в пяти шагах и запрещая себе подойти ближе.       — Я думал, вы ушли, — произносит он тихо, вдруг подумав, что Джеймс Бонд никогда полностью не уходит. Надежда диссонирует с реальностью — Кью знает, что на этот раз агент ноль-ноль-семь уходит навсегда, но его присутствие здесь и сейчас даёт повод думать иначе.       — Я ушёл, — твёрдо отвечает Бонд, руша этими словами призрачную надежду на обратное. Кью чуть заметно кивает и ждёт, когда Бонд, наконец, скажет, зачем явился. — Но мне нужно кое-что ещё.       Кью на мгновение задерживает дыхание, чувствуя, как сжалось сердце и пропустило удар. Потом вдыхает, восстанавливая прежний пульс, и кивает, выдавливая улыбку. Да, разумеется, Бонду нужна его машина. Восстановленная практически с нуля, собранная специально для него. Бонду нужен лишь автомобиль. Бонду нужен не Кью.       Бонду Кью не нужен.       Кью торопливо отворачивается и моргает, и тяжёлая слеза катится по щеке и падает на пиджак. Он возвращается к столу, на ходу незаметно вытирая рукавом щёку. Нет, он не будет плакать, но руки предательски дрожат, хотя и это можно списать на ранение. Ранение, о котором Бонд даже не знает. Он не знает, что пуля пробила стекло машины и застряла у Кью в плече, что Кью взламывал систему, стоически терпя головокружение и жжение в руке, что каждое нажатие на клавишу клавиатуры волной тупой боли прокатывалось по нервам. Бонд не знает об этом, потому что Кью потерял сознание лишь, когда агент уже ушёл, оставляя позади себя проигравшего Оберхаузера, взорванное здание МИ-6 и целый ворох последствий и проблем.       Кью быстро находит коробочку с ключами в ящике стола. Он подходит к Бонду и останавливается на расстоянии вытянутой руки, протягивает ему ключи. Бонд забирает их и кидает последнее «спасибо», а затем разворачивается и уходит, и двери лифта глухо закрываются за ним.       Только теперь Кью позволяет себе резко выдохнуть и больше себя не контролировать. Он пытается отвлечься — возвращается к своей работе, но крупные слёзы текут по щекам и капают на руки, на стол, на горячий паяльник. Кью всхлипывает, а сердце больно сжимается, осознание того, что Бонд уже не вернётся, накрывает внезапно и бьёт в солнечное сплетение, вышибая весь воздух.       Кью уже ничего не видит, всё размыто из-за слёз. Он ничего не слышит и не может сосредоточиться на работе. Он не слышит, как снова разъезжаются тяжёлые двери, не слышит торопливых шагов, что эхом отдаются в подземном бункере. Он лишь чувствует чьё-то тепло рядом, тёплые ладони на своих щеках. Чувствует, как пальцы вытирают слёзы.       — Ох, Кью…       Его целуют крепко, обнимают, и Кью всё ещё не может поверить, что это Бонд. Он смотрит на него, эти голубые глаза, тонкие губы, растянутые в улыбке.       — Дурак, — шепчет Бонд, прижимая его к себе. — Дурак.       Нельзя понять, кого он называет дураком — Кью или себя самого. А Кью не может ни о чём думать, ничего сделать. Он лишь обнимает агента за шею и пытается успокоиться и поверить в реальность происходящего.       — Ноль-ноль-семь…       — Кью.       Они улыбаются друг другу, а потом Бонд просто уводит его, и они вдвоём уезжают во внеплановый отпуск, на время оставляя всё позади.