***
Анна никогда не была в Остин-фрайарз, и его охватывают странные эмоции, когда он замечает, как женщина цепляется взглядами за каждую деталь. «Вот моё любимое кресло, привезённое из Сицилии», — хочет сказать он. — «Вот комната моего сына Грегори, которую он занимает, когда, конечно, соизволит, приехать из своей школы, а тут я за книгой проводил время с Лиз, когда она была жива. Вот здесь, направо, мой кабинет, а налево и дальше живёт Рейф, тот парень, мой помощник, вы помните его?» Конечно, не помнит. О чём он только думает? Мгновения ползут, как сонные мухи. В предрассветной дымке Анна теряет, словно слишком легко закреплённый маскарадный костюм, все блики своей самоуверенности и эгоистичности. Она растерянна. Она одинока. На секунду она скрещивает руки, силясь защитить себя от холода, и кутается в лёкий муаровый шарф, но Кромвель видит в этом странный знак защиты своей души. Будто женщина боится, что вот-вот и душа выпрыгнет наружу из клетки рёбер. Но потом они встречается взглядами, и Томас замечает всполошившиеся искры. Нет, она ещё не потеряна. Она будет сражаться до конца. — Останьтесь здесь, — говорит он ей и спускается на кухню, где полусонная Хелен греет молоко для своей приболевшей дочери. Они обмениваются кивками. — Милорд, вам помочь? — Хелен с испугом смотрит, как Томас лихорадочно перебирает оставшиеся с ужина кастрюли. — Нет, — он спешно подхватывает кувшин вина и тарелку с печеньями и поднимается наверх. Какая глупость… Кормить в своём кабинете овсяными печеньями королеву Англии. Домочадцы уже начинают просыпаться, и Томас с неудовлетворением замечает уже бодрых снующих слуг. — Кремюэль? — он замирает на лестнице и поднимает взгляд вверх. — Я велел вам… — Мне нельзя велеть, — резко замечает она. — Я королева Англии, — и начинает спускаться вниз… — Постойте, — он машет руками. — Ваше Величество, нет! — срываясь, он зло шипит на неё, рвётся вперёд, подхватывает под руку обескураженную Анну и заводит в музыкальную комнату. Энн и Грейс когда-то упражнялись здесь в этюдах и пели гимны на Рождество. Он видит две хрупкие фигурки своих дочерей на небольших подставках с нотами в руках так же ясно, как видит сейчас побледневшее лицо своей королевы перед собой. — Не думал, что стоит пояснять, что вас никто не должен видеть здесь у меня. — Вы не уверенны в своих домочадцах? — едко подмечает она. — А вы в моих – уверенны? Женщина замолкает и смотрит на печенья и кувшин в его руках. — Серьёзно? — её голос странно подрагивает, когда она задаёт этот вопрос. — Я сам себе задал этот вопрос, когда увидел вас сегодня на пороге. Анна поднимает на него свои глаза, и Томас понимает, что она смеётся.***
Кромвель представляет, как она писала это письмо, как брала перо, окунала его в чернила, мазала аккуратным штрихом по бумаге, а потом раздражённо откидывала его, вставала, расхаживая по комнате. Мысль о её злости приносит мужчине странное болезненное удовольствие. Смотрите, Анна проявляет эмоции, безмолвно кричит он, смотрите же, это я вызвал их, безродный кузнец из Патни под маской важного лорда. Письмо короткое. Он, конечно, рассчитывал на другое, но в словах не кроется ни тайного умысла, ни сокровенных желаний. Мол, так и так, Франциск дал ход назад, помолвка разорвана, Папа протягивает ко мне свои когтистые лапы, душит за горло Генриха, помогите. Помогите. Кромвель раз за разом перечитывает это слово и каждый раз – на новый лад. По слогам, певуче, гордо и подражая её голосу. Она просит у него о помощи, уже прогресс. Он вспоминает первое Рождество при королевском дворе. Вспоминает набор серебряных вилок с вензелями «А» и «Г» прочно переплетённых вместе, вспоминает её грудь, затянутую в корсет, сквозь который прорывается убегающая душа, вспоминает краткий испуг в глазах и всё ещё чувствует её искры. Когда он впервые увидел её, то, ради шутки подумал, каково будет целовать такую женщину, как Анна. Тогда у него был ветер в голове, а Лиз не отдавалась звоном в сердце. Когда он впервые встретил её, на ней было синее платье на фоне алых палат Вулси, и тогда она была доступна для него не больше, чем сейчас, но забавно знать, что она пишет «помогите» – и именно ему. Как забавно. Томас подходит к камину и отдаёт ненасытному аппетиту огня один несчастный лист. «Помогите!» - в последний раз пронзительно вскрикивают и письмо, и Анна, и оба в мгновение ока исчезают в пламени. — Помогите, — повторяет Кромвель. На этот раз ощущая, как к торжеству примешивается горький привкус отчаяния.