Хищник

Он просто придержал подтяжку, сползшую с плеча, и прижался ладонью к теплой крепкой спине, спрятанной под белоснежной рубашкой. Эмерсон взглянул сквозь очки в отражение зеркала, и его тонкие, чуть искривленные губы дрогнули в улыбке. Под ладонью чувствовались власть и полное спокойствие. То самое, о котором Джонатан мечтал ощущать в себе в моменты подготовки к спектаклю. Но это был не день шоу, и они вовсе не должны были встретиться. Просто так совпало. Просто приятная случайность, которая блуждала в сияющих глазах молодого человека, с обожанием и восторгом смотрящего в отражение и видящего своего партнера по прошедшему перфомансу. Эмерсон приподнял руку и вдернул в манжету крохотную позолоченную запонку — квадратную печатку с выгравированным лепестком. Грофф отдернул ладонь и, проскользнув ею по ребрам, сжал запястье. Рука Эмерсона замерла в том положении, в котором он ее поднял. Пальцы дрожали. И особенно пульсировала венка на запястье, прямо под подушечкой большого пальца. Он сглотнул, показав краешек языка, и опустил взгляд. Грофф помнил эти манипуляции. Всякий раз, когда партнер на прочтениях старался скрыть невероятное волнение, он прятался. Именно так. А потом Джонатан почувствовал ладонь на своем бедре. Пальцы крепко сжали ягодицу, так что ткань трусов под брюками съехала в промежность. Грофф хотел было сказать, что не стоит. Но стоил взгляд, который вдруг снова появился в отражении зеркала. Взгляд хищника, зрелого, опытного, искусного, увлекающегося. Воздух в легких внезапно закончился, но, вместо того, чтобы отстраниться, Джонатан вдруг крепко прижался к Майклу бедрами и, продолжая сдерживать запястье, другой рукой подхватил его подбородок, чуть поднажал, заставляя Эмерсона закинуть голову, и мягко прижался губами к коже за ухом. Хищник замер. Отпустил так, будто внезапное воодушевление испарилось или его никогда не было. Накрыл своей шершавой прохладной ладонью пальцы Гроффа, легонько сжал их, отстранил от шеи и вдохнул. Они вдохнули вместе синхронной и звучно. Ноздрями. Отзеркалили друг друга, хотя Джонатану хотелось поскорее спрятать глаза, в которых предательски вспыхнуло желание завладеть. Осторожное движение пальцев по грудной клетке он проделал механически, лишь ощущая поверх кожи прикосновение его пальцев к ткани. Он боялся, что румянец, вспыхнувший на щеках, и пересохшая глотка, выдадут его раньше времени. И, все-таки, сглотнул и снова облизал губы. Управлять собственными инстинктами, которые явно не желали оставаться незаметными, получалось крайне неубедительно. Эмерсон чувствовал напряженную плоть, упирающуюся между ягодицами, чувствовал воспаленное юношеское дыхание на затылке, ощущал требовательные руки, не терпящие ожидания только потому, что им разрешили следовать в желаемом направлении. Майкл бы не позволил этому продолжаться, ему достаточно и такого внимания. И он хочет быть безмятежно спокойным, а не полыхающим изнутри. Пальцы Гроффа упираются в пряжку ремня. Он ждет, когда ему скажут отпустить и отойти. Он смотрит в зеркало, пытаясь понять смысл блуждающей на лице Эмерсона полуулыбки, спокойного и безразличного света голубых глаз, сжатых губ. Джонатан набирает в грудь воздух, склоняет голову и, обнажая белоснежные зубы, кусает партнера за горло — совсем не больно, аккуратно цепляясь за прохладную кожу. И тот вздрагивает, приподнимает бровь и медленно облизывает губы. На стене тикают часы. Единственный живой организм, издающий звуки в этой непристойной и вызывающей тишине. Джонатан втягивает губами кожу шеи, тоже играет бровью, а потом резко ударяется в Эмерсона бедрами. Звук выпускаемого из лопнувшего воздушного шарика воздуха нарушает все. Ладонь Эмерсона крепкая. Он давит на затылок, а потом впивается губами в его губы, старательно ласкает небо, обволакивает языком язык, насаживает на себя до боли. Не этого ли ты хотел, мальчик? — стреляют глаза напротив. Джонатану неудобно, вот так полубоком, держась разве что за бедра и не смея сделать шаг, чтобы оказаться лицом к лицу. Но он поддается и издает звонкий гортанный звук, ликование, ощущая, как трахает его язык Майкла. И трахает виртуозно. Губы начинают болеть, но еще сильнее болит в паху. И стринги, черт с ними, влажны, будто только что их окунули в воду. Пряжка ремня клацает о столик. Грофф знает, что это запрещенный прием, который сыграет с ним злую шутку. Он смотрит в расширенные зрачки Эмерсона, на сумасшедше тонкие ресницы. И ладонью обхватывает мощь между его ног. Живую, норовящую освободиться, тяжелую и горячую плоть. Где-то за окном взвизгивают шины тормозящего авто. Тонкий скользящий звук, взрывающий плотную, ватную, вибрирующую тишину комнаты. С растяжкой Джонатану повезло. Эмерсон откидывает его на спину прямо на столике, заставив упереться затылком о зеркало и разводит бедра. Он резко спускает брюки, давая им возможность самостоятельно упасть на пол и обнажить крепкие юношеские ноги. Майкл ухмыляется промокшей ткани трусов и терпкому запаху, ударяющему по ноздрям. Он освобождает свободной рукой член, тянет за резинку трусов Гроффа и рвет их. На улице снова взвизгивают неугомонные шины, но Джонатан слышит только собственный стон и чувствует распирающий его изнутри твердый и старательный поршень. Если это когда-нибудь закончится, он умрет. Его дыхание сбивается, под ладонями плавится кожа бедер, пальцы скатываются на мокрую поверхность стола. Но так даже удобнее, Майкл крепко упирается в ребро стола и, будто включая перезаряженные батарейки, еще глубже и напористее пронизывает лежащего перед ним Гроффа. Мальчик искусал губы, он блестит от пота, он крепко сжимает пальцы вокруг запястий Майкла, и он смотрит пьяными влюбленными глазами, иногда запрокидывая голову и смахивая со лба мокрые кучери челки. Славный мальчик из Пенсильвании. В поясницу впивается ребро стола. Джонатан почти сползает вниз, и только толкающийся в нем член Эмерсона не дает ему покинуть лежбище. Он не устал, Майкл, он какой-то бесперебойно работающий механизм, запрограммированный на ювелирную сделку с сексуальным партнером. Он двигает точнее швейцарских часов, скользит с только ему известной частотой и скоростью, он задевает только там, где нужно, и от этого Грофф покрывается мурашками, у него перекрывает дыхание. Но он так этого хочет. Еще, вот так же близко, глубоко и долго. Джонатан безмерно благодарен. Он приподнимается на локтях, хотя понимает, что партнеру это может не понравиться. Грофф тянется губами к нему, но целует не губы, а взмокший подбородок, щекоча языком ямочку. И только тогда Майкл прекращает. Они стоят друг напротив друга, тяжело дышат, но кажется, что это всего лишь небольшая остановка. Грофф хочет быть благодарным до конца. Он дарит улыбку, от которой Майкл вряд ли сможет отказаться. Он хочет услышать этого хищника, скрывающегося под личиной спокойного и умиротворенного мага сцены. Джонатан опускается перед ним на корточки, обхватывает член обеими руками и мягко целует. Вот почти. Подергивающиеся кончики пальцев, которыми Эмерсон касается плеча партнера. Губы обхватывают головку. Пальцы впиваются в кожу. Язык щекочет уздечку невесомо, как крылья бабочки. Майкл вбирает грудью воздух и сипит. Джонатан обнимает ладонями его ягодицы и, чуть приподнявшись, заглатывает член. Эмерсон всхлипывает и мычит, приподнимаясь на цыпочках и едва удерживая равновесие. Грофф смакует эту маленькую победу и жадно играется языком вдоль ствола. Хищник дрожит. Он сжимается и толкается, утыкаясь в глотку. Острый и тягучий вкус спермы обволакивает небо. Джонатан благоговейно поднимает взгляд, чтобы увидеть, как вздымается над ним грудная клетка и из нее вырывается такой вкусный и торжествующий стон. Майкл тяжело дышит, слушает каждый стук сердца, которое бешено бьется, а потом опускает взгляд на облизывающего губы Джонатана. Одеваются они стоя спина к спине, не нарушая вновь окутывающей комнату тишины ни единым словом. Грофф вытирает разорванными трусами пятно на полу и косится на Эмерсона, который спокойно вдергивает в манжету запонку. Джонатан справляется с собственной вдруг возникшей неуверенностью и, перед тем, как уйти, прикасается губами к его губам. Осторожно, по-мальчишески невинно. Майкл прикрывает глаза. Вкус самого себя. А каков на вкус Грофф?