Куклы не плачут.

- Нам жаль. Шансов на выздоровления нет. Простите. Меня словно поразила грозовая молния. Прямо в сердце. Жестоко и беспощадно. Я стоял, ошарашенный этим заявлениям, не в силах и слова сказать. Мужчина в белом халате, кажется, был абсолютно невозмутим. Ну, а правда. Не реветь же ему. Не его сестра неизлечимо больна. Я сжал кулаки, искренне веря, что это как-то позволит мне не взвыть на всю больницу. В горле пересохло, а на глазах выступили слёзы. Нет, я не должен плакать, не должен... На людях - тем более. Она бы не хотела, чтобы я распускал нюни. Я ощущал каждой клеточкой своего тела, как затухает последний луч той надежды, которая спасала меня от погружения в бездну отчаяния. Но теперь её нет. Я больше ни на что не рассчитывал, ни во что не верил. Чёртова надежда. Теперь мне ещё больнее. Интересно, а как давно она перестала верить в своё выздоровление? Я знаю, что перестала. Это было заметно по её пустым, глубоким глазам, в которых лишь иногда появлялся блеклый огонёк. Виль не верила, она сдалась, а я продолжал бороться за её угасающую жизнь, бегая по разным больницам и чуть ли не умоляя излечить её от этого страшного вируса. Но везде от меня отмахивались, как от назойливой мухи, говоря, что даже не слышали о таком заболевании. Или же просто пожимали плечами и бросали так знакомую мне фразу: "Нам жаль. Мы ничего не можем сделать". Никто не знал, сколько ещё времени отведено Вильельме. Ни я, ни врачи, ни она сама. А может, и знала, но хранила чудовищное молчание. Я тихонько приоткрыл дверь тёмной палаты, в которой сейчас находилась моя больная сестрёнка. Она сидела на холодном подоконнике, устремив взор зелёных глаз куда-то вдаль. Похоже, Виль что-то с большим интересом рассматривала, ведь даже противный скрип входной двери не сумел оторвать её от этого занятия. Я стоял в проёме, уставившись на неё. Своим любопытным взглядом скользил по её бледному лицу, затем переключился на плечи, руки, ноги... Она сидела, уперевшись голыми стопами в стену и чуть согнув колени. Хлопковая ночнушка буквально висела на её худом теле. Блестящие, непослушные волосы то и дело лезли в глаза, мешая сосредоточиться, но она оставалась неподвижной, как статуя. Нет, она больше походила на куклу, что была сделана руками настоящего мастера. Несчастная, безжизненная, идеальная... Ох, если бы не знал, что у Виль в жилах течёт кровь, что она - человек, способный дышать, а не кусок дорогого фарфора - подумал бы иначе, честное слово. С нежностью улыбнулся, скрывая за этой улыбкой испепеляющую душу боль. Никогда не надейся больше, Иирам. Она не видит меня. Похоже, слишком погружена в свои мысли. Задумчивое выражение лица Виль вызвало желание узнать, что же сейчас происходит у неё в голове. Так хочется спросить, поговорить, услышать родной голос. Но я могу лишь наблюдать за ней. За незначительными изменениями в лице, за осторожными движениями, за тяжелым дыханием. Возникло чувство, что она сейчас громко расплачется. Возьмёт и расплачется, как маленькая девочка, потерявшая любимую игрушку в магазине. Но Виль продолжала смотреть на оконное стекло, словно на нём что-то есть. Словно иней написал ей ложное предсказание. И она читает это, наивно полагая, что так и случится. Что всё, что пишет ей мороз на гладкой поверхности - чистая правда, что её не обманывают. Куклы не плачут. Никогда. Виль не плакала, не плачет и не будет плакать. Разве что над грустной мелодрамой про любовь. Или же когда нервы на пределе, когда нет другого выхода, кроме как начать лить горячие слёзы, громко вопя и комкая белую простынь. В такие моменты это - единственный верный способ не сломаться. Но сейчас... У неё исчезли абсолютно все эмоции. Пропали, растаяли. Точно так же, как таят снега с прилётом птиц весной. Осталась лишь оболочка. Фарфоровая оболочка. Но такая любимая. Мило чихнула, и из моих губ вырвался тихий смешок. Нельзя сидеть на подоконнике, глупая. Она всё еще не замечала моё присутствие, даже ухом не повела. Сморщила нос, негромко всхлипнув. Простудилась, наверное. Вильельма прикрыла усталые глазки, откинув голову назад. Правой рукой она непринужденно потянулась к окну, аккуратно дотронувшись подушечками пальцев до прохладного стекла. Зачем? Думаю, Виль и сама до конца не понимала. У всех бывают такие моменты, когда ты сознательно не контролируешь свои действия. Когда тебе просто хочется сделать что-то, и ты плюёшь на логику и делаешь это. Либо я сошёл с ума окончательно, либо это картина действительно гипнотизировала. Завораживала, заставляла содрогнуться. Я слышал её учащённое дыхание и стук своего сердца. Но она не слышала. Вильельма сейчас не здесь, она где-то далеко. Там, где можно жить, не опасаясь ничего. Там, где сейчас её убитая надежда. Там, где куклам разрешено плакать. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я наконец сдвинулся с места. Направился в сторону Виль, стараясь не шуметь. Делал каждый шаг с опаской, мне так не хотелось отвлекать её. Но... - Снег в этом году очень красивый... Я остановился, замерев. Неужели она всё это время знала, что я здесь? Или же просто сама с собой разговаривает? Замялся. Я не знал, что отвечать, не мог подобрать нужных слов. Впервые за несколько дней она первая завела разговор. - Да... Тебе нравится наблюдать за снегом, Виль? - Снег похож на тебя, Иирам. Прошу прощения? Снег? На меня? - Ты такой же холодный и обжигающий. А окажешься в тёплых руках - растаешь. Я часто думаю об этом. Я стоял в паре метрах от Вильельмы, смотря на неё глазами по пять рублей. Неужели ей настолько одиноко, что она размышляет о таких мелочах? Хотя. Может, для меня это мелочи, а для неё - очень важные вещи. Может, я просто не могу мыслить так, как она. Да и конце концов, что ей еще остается делать в пустой палате, кроме как думать о жизни, семье, друзьях. Обо мне. Уголки её тонких губ приподнялись, но взгляд по-прежнему выражал пустоту и грызущее одиночество. Я отбросил предрассудки и подошёл к ней почти вплотную, кладя руку на её хрупкое плечо. Она не возражала, только вздрогнула от внезапного прикосновения. Но не возражала, нет. - Скажи, Иирам... Я насторожился. - Всё же будет хорошо, да? Значит, всё ещё веришь. Мне показалось, что сама Смерть сейчас стояла рядом и злобно усмехалась, пронзив меня стальным ножом. Она всадила его глубоко, резко, пытаясь достать до самого сердца. Я почувствовал вкус крови и стали, по телу пробежали мурашки, ноги подкосились. Виль с недоумением посмотрела на меня, а в её глазах я увидел детский страх. - Всё будет хорошо, не волнуйся... - прошептал я, выдавив из себя нелепую улыбку и зарывшись носом в её густые волосы. Нельзя волновать её. Ни в коем случае. Я не прощу себе этого. Вильельма прижалась ко мне, схватившись руками за мою кофту. - Как странно... Я так долго искала кого-то, с кем буду чувствовать себя защищённой. А оказывается, что только в твоих глазах я смогла прочитать то, что всегда хотела, Иирам. Хриплый голос нарушал нарастающую тишину. Я ловил каждое её слово, с тяжестью на душе осознавая, что больше никогда этого не услышу. Никогда. Только сейчас. Я жил этим моментом. И хочу жить только им. Ей не нужен был ответ, всё понятно и без лишних звуков. Я гладил её по волосам и руке, в который раз про себя отмечая, что она ужасно холодная. Как снег. Как оконное стекло. Как кукла. Бедная, несчастная, прекрасная. Она дрожала, я чувствовал это, поэтому только крепче сжимал её в своих объятиях, чтобы хоть как-то согреть. Бережно, как только мог, словно Виль действительно была фарфоровой. Одно неосторожное движение - разобьётся, оставив после себя острые осколки. - Иирам... - Да?.. - П-пойдём домой... Она говорила сквозь кашель, но я отлично всё слышал и понимал. Я не хотел быть нигде, кроме как здесь. Рядом с ней. И казалось, весь мир сейчас остановился, время прекратило свой бег. И лишь пушистые снежинки кружились в белом танце за окном. Мир для нас двоих. - Да... Пойдём. Неосознанно улыбаясь. - В наш с тобой дом. Молчание. Затем глубокий вдох. И опять гробовая тишина. Отстранился, вглядываясь в её лицо. Слабая улыбка, которую освещает тусклый свет и... Слёзы, катящиеся по щекам. Это навсегда запечатлелось в моей памяти, как кадр из хорошего кинофильма. Молчу, не издавая ни звука. А через секунду... Начинаю плакать навзрыд, моля только об одном, зовя её по имени. Не слышит. Я потерял то, что так хотел уберечь. Её. Теперь она похожа на куклу ещё больше. Беспомощная, хрупкая, неживая. Но у неё было одно отличие от куска фарфора. Куклы не плачут.