До крови

-Ну, давай уже… -Что? -Ты убила Лион. Ты оторвала мне обе руки. -И что дальше? -Не тяни, покончи уже со всем этим. -Весьма наивно предполагать, что я закончу эту игру таким скучным способом. Смотри Уилл, смотри… Смотри, как ярко пылает этот мир. *** -Все так быстро закончилось? -В последнее время нам совсем не везет на интересные какера, да? Фредерика почти улыбается краешком губ, наблюдая за тем, как напрягается от этого «нам» Уилл. Когда случилось такое, что он, архиепископ, практически образцовый инквизитор, Райт Двадцати Заповедей, стал спутником Ведьмы в бесконечном путешествии между мирами? Когда он потерял всякую надежду на свободу от ее пут? Когда он смирился со своей ролью? Случилось ли это тогда, когда она лишила его левой руки, которой он прижимал к себе бездыханное тело Лион? Случилось ли это тогда, когда какера, в котором он существовал, полыхая синими огнями и расходясь трещинами, исчезло, сияющей голубоватой пылью просыпавшись меж пальцами Ведьмы Чудес? Являлись ли тому причиной безумные вопли боли исчезающей Лямбдадельты, которая весьма наивно пыталась их спасти? Или, может быть, тогда, когда она впервые предъявила свои права не только на его душу, но и на тело? О да, он смотрел на нее с прелестной ненавистью в золотых глазах, но ничего не мог поделать с возбуждением от ее почти нежных и насмешливых прикосновений. Она целовала его, гладила, доводила до безумия, снисходительно и торжествующе, но почти ласково глядя на него. У него тогда все еще не было рук, и Фредерике доставляло странное удовольствие вводить внутрь себя плоть сломанного, но не сломленного инквизитора. А когда она почувствовала, как пик напряжения ее новой игрушки сменяется мутным, тяжелым и почти вязким расслаблением, она, торжествующе улыбнувшись, склонилась за поцелуем к его сухим и тонким, истерзанным укусами, губам. Да. Наверное именно тогда Уиллард смирился с тем, что от Фредерики Бернкастель, как бы он ее не ненавидел, ему никуда не сбежать. Блуждая с ней по бесконечным какера, наблюдая за сотнями крахов семьи Уширомия, за сотнями смертей Хинамидзавы и другими катастрофами, на которые Ведьма Чудес смотрела с неподдельным равнодушием, он становился все мрачнее, жестче и замкнутее. Он, наверное, думал, что если скроет от нее свою душу, то победит. Как наивно, боже, как наивно. Они почти не разговаривали. Ни Ведьма, ни Инквизитор и без того не любили лишней болтовни, а теперь, даже когда Бернкастель пыталась заговорить со своим спутником, он редко ей отвечал. Однако, у него было другое неоспоримое достоинство. Видимо, думая, что таким образом он избежит хотя бы малой части того мерзкого чувства, он сам буквально набрасывался на Ведьму в те моменты, когда чувствовал ее желание. Он был с ней груб и бесцеремонен, сжимая ее большие груди практически до синяков и двигаясь внутри нее нарочито быстро и грубо. Но она и не требовала нежности, в свою очередь расцарапывая его руки и спину, прокусывая его губы. -Ну и каково это – трахать Ведьму Чудес? - насмешливо спрашивает она, стряхивая прядь синих волос с лица. -Ненавижу тебя, - получает вместо ответа. И не говоря ничего, она приподнимается на локтях лишь затем, чтобы снова хищно и собственнически прокусывать его губы до крови в поцелуе, пропитанном ненавистью.