Глубже

Микагэ был из тех, кто преуспевает с помощью силы мыслей. Идеи представлялись ему движущей силой бытия, однако он понимал вместе с тем, что большинству остальных людей необходимы действия и слова, и понимание не обременяло его. Он был мастер услаждать языком — во многих смыслах. Чаще всего его оружием становилась речь, но в ряде случаев — таких, как этот (когда ноги Тэндзё-сан, напряженные, всё еще в красных носках и кедах, закинуты ему на плечи) — вопросы дипломатии становились более... плотскими. — Я не из таких девушек, — произнесла она, но протесты всё же заметно ослабели с тех пор, как она обмякла, зажатая между стенкой лифта и его телом. — Знаю. Ты совершенно иная. Поэтому ты мне и нужна. — Он знал, что этот прелестный цветок раскроет лепестки медленней, чем другие. — А у тебя они от природы розовые, — иронично заметил он, оттягивая резинку ее трусиков и обнажая короткие мягкие завитки. — Уверен, между нами отыщется еще много общего. — Она едва не рассмеялась, но вместо этого раздраженно закашлялась и толкнула его голову вниз. — Придурок! Просто не прекращай ни с того, ни с сего! Ее эмоционально-напряженное естество постепенно расслаблялось под его ласками, и она хрипло отвечала, когда он спрашивал — в промежутках между медлительными прикосновениями языка к мягким складкам. — Не... не то чтобы я многое знала про... — Она тяжело дышала, голос прерывался, когда его язык умело скользил по ее бутону. — Просто... она моя подруга. Думаю, она вляпалась во что-то такое, чего не хочет. Она не выглядит сча... ах! — стливой... — Глубже, — велел он ровным, тренированным голосом. — Еще глубже. — Его язык проник внутрь, следуя его собственной просьбе, и начал ласкать влажную внутреннюю поверхность. Не отвечая, она застонала, пока он продолжал обрабатывать ее языком, и забилась, пережидая возрастающую муку первого оргазма. Она не успела даже перевести дыхание, по-прежнему пойманная в сеть его воли, он же продолжал слизывать с набухших лепестков сладчайший нектар. — Я... я за нее боюсь, — наконец сумела произнести она, стараясь подстроиться под его безумно искусный рот. — Ах... Ммм, она... она... Я не знаю, что ее держит там, где она сейчас... кто... кто там ее держит и почему. Она же... она ведь обычная девушка, но... — Она вскрикнула на вдохе, когда он сжал губы на ее клиторе — как следует отвлекая её внимание, пока одной рукой он возился с платком: его требовалось вытянуть из кармана, чтобы вытереть запятнанный липкой спермой, уже сбросивший напряжение член. Он был человеком идеи; мысль сама по себе была способна привести его к подобному результату, но он продолжал, с предельным тщанием, уделять внимание Утэне; не всякому человеку дан разум столь могучий, как у него, и Утэна не была исключением. — Но... есть люди, они хотят ей завладеть... или убить, х-ха... — Она задышала еще чаще, его губы не давали ей ни мгновения покоя. — Почему... зачем им всё это? Это ужасно... это... она заслуживает большего, чем... ей нужен кто-то, чтобы... ах... х-ха... ах! Хи... Химэмия! — И она кончила снова, на сей раз с компрометирующим именем на губах. — Всё ясно, — заметил Микагэ, не вытирая губ. — Единственное, что тебе остаётся — принести в мир революцию. Идём со мной. Она всё еще тяжело дышала, сгорбившись всё на том же стуле, и устало поглядела на руку, которую он ей предлагал. Затем она выпрямилась и последовала за ним в коридор.