О вкусной и здоровой пище

Наполеон Соло готовит. Любит, умеет, практикует. Об этом его навыке нет строки в досье — разведка и контрразведка выше бытовых мелочей. Иногда Илья подозревает, что это как минимум одна из причин безудержной любви Наполеона к готовке: полная неподконтрольность. Наполеон, конечно, не готовит каждый день — для этого у них неправильный стиль жизни. Но когда АНКЛ отказывается оплачивать им шикарные отели (это случается не так уж редко) и сидеть приходится по конспиративным квартирам, Наполеон — тот, кто следит за едой. Иногда он вытаскивает их в роскошные рестораны — но это только если с Габи. Когда Габи отсылают на другой конец света, и они остаются одни, они перестают куда-то ходить: Наполеон, очевидно, решил, что проще уступить, чем уговаривать Илью проветриться. Они торчат в Осло, третий день — дождь, Илья безвылазно дежурит за прослушкой, сверяя карты и втыкая булавки в бумагу. Наполеон, только отоспавшийся после своей ночной вылазки, гремит посудой в маленькой кухне. Даже сквозь наушники Илья слышит, как он насвистывает беспечную мелодию с этаким рваным танцевальным ритмом. Плавную — и судя по руладам Соло, что-то на удивление романтическое. Кажется, французское. Или испанское? Нет, слишком… нежная музыка. Даже слишком нежная для вкрадчивого голоса Наполеона. — Ковбой, — окликает Илья, не в силах отделаться от прилипчивого вопроса, — что за песня? Секундная заминка, и Наполеон неопределённо машет рукой из проёма: — Что-то итальянское. Не помню. Привязалась. — Отличный денёк, чтобы вспомнить Италию, Угроза, — говорит Наполеон спустя так минут десять, когда выруливает из кухни, как заправский официант, нагруженный подносами и тарелками. — Что это? — Илья принюхивается и пялится на блюдо перед ним, не скрываясь. По виду напоминает макароны с соусом. Запах, к слову, вкусный. — Паста, Угроза. Сегодня — день итальянской кухни! — объявляет Наполеон, прямо-таки лучась от гордости. Илья косит на него глазом из-под вздёрнутых бровей: — С чего это, Ковбой? — Так решил наш шеф-повар. В лице меня. Единогласно, — отрезает Наполеон и усаживается в кресло напротив. — Ну, ешь уже. Приятного аппетита, всегда пожалуйста. Илья замечает постфактум, что Наполеон так и не притронулся к еде, пока не начал Илья — и внимательно смотрел на реакцию. Кажется, реакция его разочаровала. — Спасибо, Ковбой, — роняет Илья, сдавая ему пост и будто случайно опираясь ладонью о плечо, пока пробирается вокруг кресел. Наполеон отвечает краткой ухмылкой, но — с заминкой, и Илья записывает себе очко. Один-один. *** Когда у Наполеона хорошее настроение, он может не вылезать из кухни часами, быстро понимает Илья. Наполеон поёт — как выясняется, когда у него хорошее настроение, поёт в голос, со словами, иногда — Битлов или что-то рок-н-ролльное. У Наполеона отличное чувство ритма — и мелодичный баритон. Илья немного завидует этому умению петь, не стесняясь, вволю, когда хочется. Сам Илья слишком часто наступал на горло песне, воздвигая над ней жёсткий контроль. В их конспиративной квартире в Мехико кухня отделена от комнаты низкой тумбочкой, поэтому все движения Наполеона — как на ладони. Илья сам не замечает, как постукивает по карте карандашом в такт его песне. Потом замирает внезапно — испугавшись как будто осознания, — и поспешно оборачивается на Наполеона. Тот, конечно, не слышит ничего — крутится между плитой и раковиной, что-то размешивает, будто участвуя в процессе всем телом. Наполеон двигается энергично, и следом за песней дёргаются его руки, оголённые по локоть, плечи, бёдра, ноги… У Наполеона отличное настроение: в какой-то степени, понятно, это скучное задание «передохнуть». Наполеон разворачивается и всё той же танцующей походкой прогарцовывает в комнату к Илье. В руке у него — большая ложка, почти половник. Он встаёт прямо перед Ильёй и навязчиво ведёт перед ним ложкой. Запах незнакомый, пряный, но будоражащий воображение. — Попробуй, — требует Наполеон и ловко впихивает ложку в приоткрывшийся рот Ильи. Это суп — какая-то крупа, солоноватая, перчёная, сдобренная сырной крошкой, что-то острое, горячее. — Ну? — спрашивает Наполеон выжидающе. — Вкусно, — Илья пожимает плечами, тот хмыкает — ритуал, как пить дать, — и уходит обратно. Наполеон сегодня больше не поёт вслух, но движения его по-прежнему ритмичные. — Что ты на мне тестировал? — запоздало интересуется Илья. — Экспериментальный рецепт, — тут же следует ответ. — Потравишь — придушу, — лаконично предупреждает Илья. Наполеон смеётся: — Надо доверять напарникам, Угроза. *** Они застревают где-то в штате Канзас, без новостей, почти провалив прикрытие, залегли на дно. Наполеон запирается в кухне и не высовывается — весь день. Иногда до Ильи доносятся негромкие звуки, слабо различимые. То задумчивые мотивы, то наоборот, что-то злобно-маршевое, то стук ножа о разделочную доску. У них у обоих паршивое настроение, но если уж так — Наполеон раньше не показывал его столь откровенно. Илья не выдерживает, когда в кухне что-то с грохотом разбивается и Наполеон громко ругается, вплетая в английскую брань резкий русский мат и сочные немецкие проклятья. Илья не выламывает дверь только потому, что она всё-таки не заперта буквально — и заходит внутрь. Вокруг царит хаос: все поверхности уставлены плошками, противнями — запах ошеломительный. Илья спустя пару секунд понимает, что все кулинарные изыски — сплошь десерты. Как будто Наполеон заедает обиды сладостями в лучших традициях мелодрамы. — Делаешь недельные запасы? — спрашивает Илья с осторожностью — но нарочито небрежно. Наполеон стоит у плиты, у него скованные напряжением плечи. — Не с твоими аппетитами, Угроза. Прозвище даже звучит не как провокация, а как какой-то СОС, честное слово. — Не пропадать же добру, — Илья не удерживается и утягивает печенье, густо облитое глазурью. Глазурь липнет к пальцам, и Илья прилежно слизывает сладкие остатки. Вкусно. Наполеон косит на него взглядом, сощурившись. — Неплохо, Ковбой. — Приятного аппетита, Угроза, — бурчит Наполеон, но плечи его опускаются в облегчении. Илью тянет провести по ним ладонью, размять мышцы, но — не время и не место. Он берёт с подноса ещё печенье и покидает кухню под ворчание Наполеона. Хотя смысл? Всё равно тот всё скормит ему. *** Наполеон обижен. Флюиды раздражения и разочарования распространяются по их временному убежищу хуже радиации — беспощадно и всепроникающе. Было бы, с чего! Миссия была выполнена — даже быстрее, чем предполагалось. Илья отделался парой царапин и саднящей челюстью, Наполеон — и того меньше, парой шишек и лёгкой дезориентированностью на пару часов. Заключительную фазу операции он, правда, пропустил, но, в конце концов, это было рациональное решение, и Илья не собирался оправдываться. Было куда проще сгрузить бесчувственного Наполеона в машину и вернуться за данными в одиночку, чем ждать, пока тот прочухается. Илья догадывается, что чувство уязвлённой гордости этим не успокоишь, но придумать, как извиниться так, чтобы не извиняться, не получается. Да, он мог бы не вырубать всех в помещении с помощью рационально пущенного газа, он вполне мог бы обойтись по-старинке, руками: вдвоём они с Наполеоном имели бы достаточно шансов против допрашивающих его идиотов… Но в процессе мог, например, Наполеон пострадать, что было совершенно лишнее. Илья в который раз за день покосился на дверь. Кухни. На сей раз — запертой, действительно запертой. Только если ломать — или замок взламывать. Сегодня Наполеон готовит тихо. Молчание угнетает — и, чёрт возьми, Илье уже надоело метаться между чувством вины и уверенностью в собственной правоте. Его напарник — Наполеон — обижен, на него, и он совершенно не представляет себе, что делать. Глупость какая-то. Детский сад. Наконец Илья не выдерживает и уходит — проветриться. Не предупреждая — просто громко хлопая дверью. Он кружит по окрестным полям и пролескам до темноты, сторонясь местных жителей, домов, распугивая собак. Когда Илья возвращается, в квартире на кухне горит одинокая лампочка. Наполеон, скорчившись, спит на диване — Илья из прохода видит его спину. Он осторожно прокрадывается на кухню и замирает на пороге: на столе стоит тарелка, кастрюля — в ожидании него. Запах подозрительно знакомый — и Илья приподнимает крышку, не веря. Точно, борщ. Откуда только Наполеон рецепт вытащил?.. Краткая записка гласит: «Не благодари, суп уже остыл». Илья отчего-то всё-таки улыбается. Есть хочется — и он съедает тарелку, как можно тише. Убирает остатки. Думает написать записку — но взгляд его падает на дремлющего Наполеона — дремлющего ли? Он спит достаточно чутко, но сегодняшний газ мог подействовать на организм. Вместо записки Илья перетаскивает спящего Наполеона — тот только что-то бормочет во сне, пытаясь устроиться поудобнее на его плече — на кровать, укрывает одеялом — прям так, поверх, а сам возвращается на диван. С утра Илья просыпается от того, что слышит, как мурлычет какую-то очередную бессмысленную песенку Наполеон, скребя сковороду, и понимает, что жизнь наладилась. *** Холодно. Холодно до трясучки, хотя на нём свитер, тёплые носки и, благодаря Наполеону, три толстых одеяла. Пот градом катится — Илья чувствует, как испарина стекает по лбу, но озноб пробирает до костей, разъедает мышцы. По всем симптомам — зараза та ещё. Горло дерёт, руки-ноги не слушаются, как плети. «Ангина» — так, кажется, определяет справочник. Или нет. Илья надеется, что это не воспаление лёгких — хотя грудь болит от постоянного кашля, и ещё больше надеется, что это не особенно коварный гриппозный вирус — потому что дурень-ковбой не отходит от него с тех пор, как Илья начал кашлять. Наполеон пока держится, впрочем, и это обнадёживает. Температура, судя по всему, начинает падать, потому что вместо холода Илью бросает в жар, и ему кажется, что он сейчас задохнётся. Илья рвётся из жаркого кокона, развёртывается, пытается сбросить отяжелевшие одеяла. — Нет, Угроза, тебе противопоказано. И не надо размахивать руками, как мельница. Наполеон. Наполеон не даёт ему скатиться с кровати, заталкивает обратно, подтыкает одеяла, устраивает на подушках, поддерживает за спину. — Вот так. Он проворно запихивает в рот Илье ложку с каким-то горьким лекарством — кажется, это смесь таблеток, — и подносит к губам стакан воды. Руки Наполеона твёрдые, тёплые сквозь промокшую насквозь майку. Илья, не подумав, вскидывает голову, чтобы найти его взгляд, но тот непреклонно укладывает его обратно, устраивая компресс на лбу. Мокрый, холодный. Илья выдыхает и закрывает глаза. — Спи, Илья. Во сне это ему уже чудится или?.. Высохший и уже горячий компресс сваливается с него, а вместо него на лоб ложится чья-то прохладная ладонь. Мягкие пальцы гладят Илью по голове, убирают намокшие волосы с висков. Широкая ладонь накрывает лоб целиком, как в детстве, хотя Илья уже давно вырос. Он разлепляет глаза. Рядом просел матрас — сидит Наполеон, чья рука покоится на лбу Ильи. — Ты как? — спрашивает тот негромко, не убирая руку. Хорошо. — Лучше, — голос скрипит, губы пересохли, и очень хочется пить. Наполеон помогает ему устроиться и вручает кружку с дымящимся чаем. Даже сейчас Илья чувствует запах мяты и какого-то ягодного сбора. Чай — сладкий и, кажется… — С малиновым джемом, — подтверждает Наполеон. — Вареньем, — поправляет Илья на автомате и потягивает чай, жмурясь от удовольствия. Наполеон прячет улыбку, пытаясь отвернуться, но Илья ловит его за руку — всё так же восхитительно прохладную на ощупь. — Спасибо, — произносит он искренне. Наполеон вскидывает бровь, как будто недоверчиво, потом наклоняется к Илье и поправляет служащий ему шарфом платок — Наполеонов платок, щёгольский такой. Кажется, Наполеон вот-вот ответит какой-нибудь остротой, но он только улыбается — и молчит. *** — Нет, Угроза, не половник с горкой, а одну чайную ложку! Чайную! И всыпать, перемешивая, иначе будут комки. Илья стискивает зубы, возводит глаза к потолку и помешивает бурлящую на огне смесь. Наполеон утверждает, что это съедобно — какой-то индийский рецепт, — но пока Илья сомневается. Хотя аромат — уже сшибает с ног. — Я предлагал тебе обойтись котлетами, — замечает Илья, оглядываясь. Наполеон с перевязанной рукой в гипсе страдальчески корчит выражение обречённости. — Из говядины! Угроза, мы в Индии. Тебя сожгут за святотатство. — Когда это тебя волновало святотатство? — фыркает Илья, но терпеливо следует рецепту, записанному тут же, на бумажке. — Если твоё эстетическое чувство не выносит моих методов готовки, ты можешь подождать в соседней комнате. Это, конечно, беззлобное риторическое подтрунивание. Наполеон и так пустил его в святая святых — кухню. Но предоставить Илью самому себе?.. Наполеон приближается сзади — он мог бы и бесшумно, Илья знает, но не делает этого специально, — и кладёт подбородок ему на плечо. Для этого Наполеону нужно встать на цыпочки — и поэтому он прислоняется всем телом к Илье, как к подпорке. Илья чувствует, как по спине разливается тепло. — Завтра мы идём в ресторан. В пивную. В самую дешёвую забегаловку. Я не могу смотреть, как ты мучаешь мою кухню. Илья, изловчившись, запихивает ему в открытый рот ложку. Наполеон несколько секунд сосредоточенно жуёт. — Неплохо, — наконец выносит вердикт. — Пожалуй, я на тебя хорошо влияю. — Мы ещё не дошли до завтрака в постель, — Илья сохраняет серьёзный тон. — Перенимаешь буржуазные привычки? — он чувствует, как Наполеон улыбается ему в шею. Растрёпанные волосы щекочут кожу. — Ты иначе загнёшься, — в тон ему отвечает Илья. — А меня пока устраивает мой напарник, чтобы его менять. Он осторожно откладывает ложку, накрывает индийское варево крышкой. Резко разворачивается и подхватывает качнувшегося от потери опоры Наполеона, обнимая за талию, а второй рукой обхватывая за шею. Загипсованная рука неудачно упирается под рёбра, но Наполеон только прижимается сильнее, тут же перехватывая инициативу и дотягиваясь до губ. Илья отвечает, забирается ладонью под любимый Наполеоном шёлковый халат, не стесняясь всклокочивает беспорядочно падающие кудри — это ужасно по-домашнему, думается вдруг, целоваться на кухне. И судя по тому, что Наполеон шустро подталкивает его к столу, который обычно так ревностно охраняет, это — уже даже больше, чем признание в любви.