Жить в твоей голове

/Жить в твоей голове И любить тебя неоправданно, отчаянно./ Стрелка на циферблате отсчитывает ровно шесть часов и еще восемнадцать минут очередного утра и это все еще слишком рано для завтрака. Но Мейбл Пайнс все равно. Она ненавидит время, оно липкое, медленное как кленовый сироп, такое же липкое как и ее ночные кошмары. Мейбл Пайнс почти не спит. Она встает в шесть-восемнадцать, смывает с себя остатки плохого сна и идет готовить оладьи. Аккуратно переворачивает пожелтевшее тесто, старательно подравнивает его так, чтобы получилась идеальная форма. Идеальный геометрический круг. Как цветные наклейки на ее рюкзаке, как смайлики, которые Мейбл рисует в тетрадях. Мейбл любит круги. Фигуры не имеющие острых углов. Совершенно невозможно порезаться. Мейбл режет палец о нож. Случайная неосторожность и вот, пара капелек крови стекают по ее ладони. Мейбл шипит, прикусывает палец и злится. На себя, на оладьи, на утро, на боль и на то, что внезапно ей по душе это ощущение. Предательские оладьи начинают дымиться. Мейбл вздыхает, выкидывает неудавшийся комок теста и приступает с начала. Мейбл уже пятнадцать и она достаточно взрослая, чтобы самостоятельно приготовить завтрак для всей семьи. Брат и прадядя спускаются вниз ровно тогда, когда на тарелке лежат три треугольные оладьи. Слишком желтые, неидеальные, треугольные оладьи. Если бы кто-нибудь прямо сейчас спросил Мейбл почему так, то она не смогла бы ответить, хотя она, конечно же, знала что отвечать. Мейбл молча водит ножом по тарелке, терзая остатки ненавистного завтрака, молча встает из-за стола и идет наверх. Хлопает дверью так, что с потолка ее комнаты осыпается деревянная стружка. - прочь из моей головы! На сей раз она позволяет себе кричать, не заботясь о том, услышит ли ее Диппер. Она привычно, с подчеркнутой беззаботностью отмахнется от брата одним из десятка ответов, приготовленных ею заранее, про подростковые проблемы и мальчиков. Ведь Мейбл уже пятнадцать, но она недостаточно взрослая, чтобы перестать плакать о них в подушку. Диппер знает. Он слишком /плохо/ хорошо знает свою сестру и Мейбл не станет нарушать его веру в это. Она затихает и падает на кровать, сжимая руками голову словно в тиски, словно пытается вытравить, изгнать, уничтожить, причинить столь же сильную ответную боль. - прочь. прочь. прочь. - больше вежливости, милая Звездочка, гнев тебе не к лицу. Но Мейбл Пайнс все равно. Она ненавидит этот металлический голос, металлический привкус, острые формы и желтый цвет. Ей хочется выть и царапать себе лицо, лишь бы стереть все это из своей головы. Стереть его из разума. Прогнать оттуда всех демонов, даже если он только один. Однако у Мейбл нет сил, она просто засыпает на все тех же подушках, под аккомпанемент эксцентрической колыбельной, звучащей слабыми отголосками где-то на окраине ее сознания. Безумной и умиротворяющей одновременно. Самый мучительный диссонанс. /И слушали тихий океан И видели города. И верили в вечную любовь И думали - навсегда./ Иногда она отключается, будто перегоревшая лампочка, щелк! - свет меркнет и ей кажется, что она падает куда-то глубоко-глубоко, точно в бездну. Иногда в этой бездне она видит сны. Летит в самые облака и видит горизонт, бесконечные океаны, красочные города, поляны полные невероятных цветов - такие удивительные, прекрасные вещи, которые не способно представить даже ее всесильное воображение. Но потом все это снова проваливается вниз и превращается в очередной кошмар с какофонией режущих звуков, ослепляющих всполохов и калейдоскопом геометрических фигур с немигающими глазами. Вверх-вниз. Психологические "американские горки". Она не знает, что Билл /чертов/ Сайфер творит с ее телом в такие моменты, пока ее собственное сознание витает где-то за границами бытия. Однажды она приходит в себя абсолютно нагая, лежа на полу в своей комнате перед своим же зеркалом. И нет, Мейбл Пайнс не может сказать, что ей все равно. Ее тело - сосуд, но она даст сто процентов, что демон не нуждается в нем. Он просто использует его, как захочет и когда захочет. Мейбл даже не уверена, что те деньги, которые Стен дал ей на прошлой неделе были действительно теми деньгами, которые дал ей Стен. По правде говоря, она вообще ни в чем не уверена. Особенно в том, откуда у нее взялись эти нелепые треугольные серьги. Или мелкие синяки на руках. /но может их она оставляет сама?/ - оставь меня в покое. - сто семьдесят пять. - что? - не будь такой скучной, Звезда, ты повторяешь это в сто семьдесят пятый раз. - сто семьдесят шесть: оставь меня в покое. - больше оригинальности, милая. Ну же, давай, уговори меня. Она знает чего он хочет /хотя что она может знать?/. Трижды побежденный, но еще не проигравший, демон разума вкупе с новым планом подобраться к /ставшему слишком умным за эти годы/ мальчишке через его единственную вечную слабость. Через его сестру. Это случилось... она не помнит? Быть может три месяца назад, еще в начале лета, когда они вновь приехали сюда, в Гравити Фоллс. Хотя в этом она тоже, разумеется, не уверена, и наверное уже и забыла какого это - быть наедине со своими мыслями. Он пришел к ней ночью, в один из ее безмятежных снов. А затем во второй, и в третий. Теперь это кажется бесконечностью. "- Сделка или звездопад?" Мейбл знала, что выберет ее брат. Поэтому ничего не сказала Дипперу. Вопреки всем демонам она оказалась сильнее. Сильнее чем думал он. "- как долго ты протянешь, Звездочка? - уж точно дольше чем ты в моей мега-позитивной-Мейбл-вселенной." Она легонько стучит пальцами по своим вискам и показывает язык отражению в огромном зеркале. Свитер цвета одуванчиков и маленькие сережки самой неидеальной во всем мире геометрической формы. Сделка или звездопад. Мейбл сильная. Мейбл не упадет. Теперь, три месяца спустя, Сайфер знает это. Теперь он приходит к ней чаще. - чем темнее ночь, тем ярче горят звезды. Как спалось, Звездочка? /расскажи мне, насколько темной была твоя./ Перед Мейбл чистые листы. Мейбл остервенело водит по ним желтым фломастером. Мейбл рисует фигуры. Неидеальные, геометрические. Она комкает бумагу и бросает ее в центр воображаемой, ухмыляющейся мишени. - тебе не сломать нас. /тебе не сломать меня/. В руках Мейбл ножницы. Мейбл режет бумагу полосками, поперек и вдоль, еще и еще, пока рваные клочки не застилают весь пол. Мейбл не замечает, как по ее ладоням стекают красные капли. - однажды я сломал всю Вселенную, девочка, подумай над своими словами еще раз. - скоро тебе надоест сидеть в моей голове и ты уйдешь сам. Вместо ответа - смех, многократное эхо больше похожее на скрежет сотни металлических труб. Мейбл закрывает уши. Мейбл кричит. /Мейбл падает./ А он вдруг понимает, что существует нечто большее, чем вселенная. /Запутались в полной темноте Включили свои огни Обрушились небом в комнате Остались совсем одни./ Иногда ей кажется, что нет никакого Билла Сайфера, а она просто сходит с ума. За ее спиною - четыре лета в стиле Гравити Фоллс, двенадцать самых странных месяцев в ее жизни, три сотни и еще шестьдесят восемь чертовых дней способных свести разум с катушек, заменив его на искалеченное воображение. Она разговаривает с ним, жалуется на жизнь, проблемы и даже на дурацкие треугольные оладьи, которые она никогда и не ест. В ответ она слышит советы о том, как можно бросить все и всех, скупить золото и уехать куда-нибудь, где можно хорошо поразвлечься. А еще можно пойти подраться со старшеклассниками, нахамить и показать язык самому отъявленному хулигану школы, чтобы потом бежать, бежать, бежать, задыхаться адреналином. Или напрочь сбрить волосы, например. Мейбл заливисто смеется, а может это и не ее смех вовсе. Она не различает, теперь ей действительно все равно. - могут ли демоны разума сходить с ума? - конечно же нет, глупое существо, это участь характерная людям. Билл Сайфер лжет. Билл Сайфер теряет рассудок в голове маленькой девочки. Иногда ей даже хочется последовать его советам. Тогда она снова берет ножницы и обрезает один из своих свитеров почти по самую грудь, срывает с головы все цветные заколки и сбегает на улицу через окно. Над ее головой ночное небо и Мейбл Пайнс почти счастлива. /или может быть ей все равно./ Но потом она внезапно просыпается в своей постели, одетая в собственную пижаму, самую мягкую и теплую из всех пижам на свете. На часах почти восемь, она выспалась и кажется, уже даже позавтракала. Мейбл совершенно ничего не помнит, но она даст все двести, что это были не оладьи. Мейбл чувствует как по ее телу разливается тепло и спокойствие и эти ощущения выглядят странными. Страшными. Невыносимыми. - я жду, Звездочка. Вроде бы мы остановились на... напомни мне... сто семьдесят семь? Мейбл молчит. Мейбл больше не задает вопросов, потому что Мейбл запуталась в ответах. Запуталась в своем собственном разуме, в сплетении сна и реальности. Она ждет ночные кошмары, но они больше к ней не приходят, она слышит голос, но он больше не режет ей слух. Она все еще не одна в своих мыслях, но быть может ей только кажется? - эй, там, слышишь меня? Похоже, что ты совсем разучилась играть. Знаешь, а ведь я и впрямь могу заскучать тут. Мейбл рвет на себе одежду /свитер цвета одуванчиков первый летит к чертям/, царапает ногтями кожу, наблюдает как кровь смешивается со слезами. Вдох - и можно ощутить отчетливый металлический запах. Соль щиплет раны, но Мейбл Пайнс уже все равно. Она проваливается в бездну, самую темную из всех, что были до этого. Она не слышит ни звука, ни голоса, ни скрежета. И нет больше снов. И цветочных полян. Только мириады падающих безмолвных звезд и сплошной черный вакуум, окружающий ее со всех возможных сторон. Такой плотный, что пусть даже он сорвет голос - не докричится. - Звездочка? /Маленькая звездочка устала держаться за огромное небо./ Она не ответит. Стрелка на циферблате отсчитывает ровно шесть часов и еще восемнадцать минут очередного утра и Билл Сайфер только что сорвал голос до хрипоты. /Жить в твоей голове И убить тебя неосознанно, нечаянно./