Промокшие спички

Как началось все это? Она и сама не особо помнит, давно было. Да и закрутилось все это стремительно, быстро, словно карусель в парке аттракционов. Вот только веселого здесь мало. А ведь с самого начала она играла: думала, что сможет в любой момент остановиться, стремилась к идеалу, которого никогда не существовало – это были лишь призрачные мечты, что растворялись, стоило ей сделать лишь шаг к ним навстречу. Но она продолжала гнаться за невидимкой, за той обманкой, что в итоге загнала ее в тупик. Теперь она на краю пропасти, где каждый шаг может оказаться последним. Нынче игра иная: на карту поставлена жизнь, на этот раз все по-крупному. А, как известно, исход игры может знать только она – Судьба – остальным же приходится довольствоваться неведением. Но, порой, так хочется заглянуть в будущее, посмотреть, что же тебя там ожидает. Вот только надо ли? Быть может, будущего уже и нет. Единственное, что она пока видит, так это то, что еще несколько месяцев, если не лет, ей придется ходить в магазин за едой для группы. Оля прекрасно понимала, что они уставшие и все такое, но ходить по магазинам в самый разгар дня, когда людей пруд пруди – для нее это было слишком. Она ненавидела их взгляды: то, как они смотрят на нее, как она выглядит, что на ней, какого цвета ее волосы и, в конце концов, что она покупает в магазине. Люди любят судить по первому впечатлению. Простой пример: человек покупает чипсы – плохо, покупает диетические продукты – насмешки вслед обеспечены, покупают воду – в адрес летят шуточки в стиле ТА. С самого детства мы терпим насмешки в свой адрес от одноклассников, если у нас есть малейший «дефект», если мы хоть как-то отличаемся от остальных: веснушки, избыточный вес, глаза разного цвета, низкий, высокий – у каждого свое. К чему это? Да так, вспомнилось. Ведь кто-то никогда и не вспомнит о том, что сказал обидную фразу соседке по парте, а кто-то же… Кто-то будет помнить и хранить ее глубоко внутри себя, умирая изнутри: медленно болезненно, чувствуя, как каждая клеточка твоего тела начинает ненавидеть себя. - И куда ей-то столько? – шептал кто-то позади. – Разнесет же. - Жируха, - сделала окончательный вердикт вторая, пройдясь по девушке оценивающим взглядом. И Оля это слышала. Каждое, черт возьми, слово. Чувствовала на себе чужие взгляды: осуждающие, едкие, опаляющие изнутри. Казалось, что весь магазин смотрит на нее, осуждает, ненавидит и презирает. От одной только мысли об этом ей становилось не по себе. Именно поэтому она и ненавидела сближаться с людьми. Она боится их. И, оплатив покупки, скорее поспешила к выходу – прочь из этого душного места. Ведь тут, на воздухе, подсознание хоть чуточку начало проясняться. По крайней мере, ей так казалось. Люди – они повсюду: на дороге, у витрин магазинов, в очередях, в машинах – они повсюду, везде, их взглядов попросту нельзя избежать. Хочется скрыться, убежать, оказавшись подальше от всех них. Единственного, чего хочется Оли – спрятаться: прибежать домой, укутаться в теплый плед и смотреть любимые фильмы. Хочется хоть на секунду ощутить себя в безопасности. Почувствовать то тепло, которого уже давно нет. Ощутить, как горячее какао согревает не только тело, но и душу. Ведь самое ужасное – это внутренний холод – тогда-то согреться куда сложнее. Тогда-то может оказаться и так, что согревать уже нечего – лишь черная дыра, что медленно поглотит тебя, заберет в иной мир, откуда тебе уже не будет пути обратно. Ты навсегда будешь в этом мраке. И тогда ни один опаляющий лучик света не способен будет разбудить тебя. Тогда-то шаг и будет сделан. Единственное, за что она любила свою работу, так это за то волшебное место, что она как-то нашла, возвращаясь с очередного «задания» – мост: старый, ветхий и почти всегда нелюдимый – особенно, если идти не по нему, а под ним. В такое время суток здесь мало кого можно встретить даже в выходные дни – предпочитают прогуливаться по новому мосту, что расположен поодаль отсюда. Олю же вполне устраивал и этот. Она часто приходила сюда, когда на нее находит: мост успокаивал ее. Ей нравилось забираться на небольшой выступ и разглядывать замысловатые, но уже изрядно потрескавшиеся и потерявшие былую красоту узоры. Трещины были повсюду, но ей это нравилось. Нравилась эта несовершенность – она отвлекала ее. Нравилось, что даже эти изъяны времени стали для нее идеалом. Трещины, из-за которых уже давно не разглядеть былой узор, потускневшая краска из-за которой мост издалека напоминал нелепую кляксу на холсте художника, уже давно поросшие мхом крепления – для нее это не были изъяны времени, которые каждого когда-то настигнут. Нет. Для нее все это – способ взглянуть иначе, под другим углом, будто бы недавно, буквально на рассвете мост ликовал своим величием, а уже на закате обрел хмурую тень. Так и с человеком – со временем всем свойственно обрести свою, особенную и ни на что не похожую тень. Тень тех дней, что мы проживали когда-то: это и веселые морщинку возле губ, с которых так часто не сходила счастливая улыбка. Это и уже изрядно заметные «гусиные лапки» возле глаз от постоянных лучей солнца, на которые так любили раньше смотреть. А у кого-то же они сокрыты под густыми бровями, что даже сейчас продолжают хмуриться, так и не научившись смотреть на мир чуть проще. - Хотела бы тут жить, - мыслила вслух Оля, открывая пачку печенья, - было бы здорово. А на деле ей просто хотелось исчезнуть. Она мечтала о капле теплоты, но все, что она получала – дождь изо льда в спину. Ей хотелось дружить, вот только она не позволяла, говорила, что таким нельзя даже слова такого произносить – попросту недостойна. Хотелось верить, но в итоге тонула во лжи. А ведь она просто хотела быть как все: верить, любить и мечтать – теперь же ей приходиться выживать. Каждый день она ходит по краю, цепляясь за лезвия, что безжалостно царапают душу, но не позволяют соскальзнуть в пропасть. - Вот ты где, идиотка. Уж лучше бы она в тот день свалилась с моста, чем столкнулась с ним – ее ночным кошмаром. Увидеть его в такой момент почти то же самое, что быть съеденной заживо волками – его дальними родственниками. Недаром же у парня такая громкая фамилия – Вельф. - Пакет у перил, - не поднимая глаз, сказала Оля, - забирай его и уходи. - Эй, ты что, ревешь? – тем временем не унимался парень и, перескочив через ограждение, оказался рядом. – Ревешь. За что она ненавидела этого парня, так это за его тупость. Хоть и являлся он, чуть ли не главным мозгом университета, но, порой, его хотелось огреть музыканта чем-нибудь тяжелым, чтобы в нем появилась хоть капля тактичности и чувство меры. А, если повезет, то и немного совестливости не помешает. И каплю понимания – видит же, что и без него проблем хватает, так какого черта вообще стоит тут, смотрит в упор, молчит? Что, никогда плачущих людей не видел? Автограф что ли дать? В пупок маркером ткнуть и на заднице расписаться? - Будешь и дальше молчать - камень кину. - Ахалай-махалай, - огрызнулась Оля, сверля взглядом парня – идиот же. Думает, что слезы так легко остановить? Это тебе не кран в ванне закрыть, – мокрота-мокрота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого, а лучше на Яра. - Какая еще мокрота? - Уж прости, но со словом «слеза» не рифмуется как-то. - Прощаю. - Вот и славно. - Забавно. - Что? - Ничего. Вот и поговорили. - Давно она у тебя? - Кто? - Прекрасно понимаешь, о чем я. И она понимала, но никак не могла поверить в это. Как он догадался? Тот, кто почти ее не видит, все, что он делает, так это достает ее – и ничего больше. Тогда как он… Этого даже родители не видят: те, с кем она пересекается изо дня в день, общается. Те, у кого она всегда на виду и то не подозревают об этом, списывая на поздний подростковый период. Они не видят, как она ненавидит себя, как ест за троих, а потом… спешит избавиться от всего, что съела. В ее сумке всегда есть необходимые таблетки, если дела совсем плохи. Родители видят, как она меняется, как убивает себя изнутри, но… но ничего не происходит. Она хочет помощи, но в итоге получает карманные деньги. - Чуть больше года. - И как это началось? - Не помню. - Идиотка. - Знаю. - Бесишь. - Догадывалась. На секунду ей показалось, что Яр – это не тот заносчивый и высокомерный парень, которого она привыкла видеть. Но, стоило этой секунде закончиться, как от ее видений не осталось и следа – он снова стал тем, кого Оля прекрасно знала – тем самым Гиором – любимцем публики. Притянув ее к себе, девушка и не надеялась, что он обнимет ее, успокоит – нет же, это точно не стиль Яра. Но, как оказалось, людям свойственно действовать не так, как о них думают. - Слушай сюда внимательно, - шипел Гиор, жестко схватив Олю за подбородок, разворачивая к себе, - мне плевать, что у тебя там с головой, ясно? Можешь хоть вены резать – мне плевать. Но помни одно: пока ты на работе – эта сучка, что сидит внутри тебя, должна заткнуться, ясно? Иначе… я найду способ заткнуть твою подружку Мию* сам, усекла? - Вполне. - Отлично, а теперь подняла свой зад – на холодном кафеле сидеть не рекомендуется – застудишь себе еще чего, а меня потом Рождество повесит. «Рождество – это праздник такой, а не я, так что заткнулись!» - вспомнилась коронная фраза Арики, когда она слышала в свой адрес подобного рода обращение. - Держи, - протянула она ему пакет чипсов, - ты ж ныл, что голоден. Твои любимые. - Странная ты, - послышалось в ответ, но пакет все-таки принял. – Будешь? Оля так и замерла, глядя на него испуганными глазами. Он же прекрасно знает, что с ней, так какого черта вообще еду предлагает? Знает же… знает же, как она ненавидит это. А еще люди – они вновь повсюду. Они вновь начнут обсуждать, вновь будут эти нелепые насмешки в ее сторону. Снова эти фразы, что режут острее ножа. Фразы, где будут высмеивать ее: говорить, какая замарашка рядом идет, страшная, кривая и убогая. Будут гадать, что такой прекрасный принц как Гиор забыл рядом с такой неуклюжей замарашкой. Ведь, по мнению окружающих, выглядели они весьма комично и нелепо: божество и полевая мышь, с которой он почему-то оказался странно. Именно поэтому Оля и ненавидела его – слишком идеален, чтобы даже дышать рядом с ней. - Ты больной? - Скорее уж ты. - Какого черта ты… - Боишься, что люди скажут? Я прав? – но она молчала. – Прав ведь. И, развернувшись, продолжил свой путь, аппетитно опустошая пачку. А она же, шла рядом, размышляя над сказанным. Нет, все-таки странный он. Но лучше уж быть таким как он, нежели психически нездоровой – это девушка прекрасно понимала, разглядывая его силуэт впереди. Кажется, он берет от жизни все и даже больше. Как же Оле хотелось быть такой – свободной. Но та, что давно засела в голове, диктует ей совсем иные правила. ___________________________ * Мия - булимия. Почему именно так? Не знаю, нравится - звучание иное. Ведь та, что засела в голове у Оли будто живая. Она способна на многое. Она сильнее многих. Лишь некоторые могут с ней справиться. Лишь единицы способны вылечиться сами.