Оставшись наедине

Бесстрашие. Фракция огня погружена в сон. Почти все тихо посапывают в своих комнатах, кроме, пожалуй, самых стойких или пьяных. В больничном корпусе холодно. Ночью он больше напоминает морг: тусклое освещение, неподвижные тела и пара тихо переговаривающихся врачей. Хуже, чем на кладбище. Хотя, почему хуже? Как на кладбище: ведь здесь умирали и умирают, несмотря на старание Эрудитов, погребённые под натиском боли и тонких хлопковых одеял. Безмолвную тишину пустынных коридоров нарушают быстрые, уверенные шаги, которые эхом разносятся по корпусу, заставляя содрогаться воздух. Появившись из ниоткуда, молодой человек, совершенно не обращая внимание на позднее время, направляется в палату к больным. С виду он, как всегда, неприступный, безэмоциональный. А в глазах бездна. Такая чёрная, утягивающая на дно. И он, наверное, впервые, не пытается это скрыть. По коридору прямо до конца, затем налево — и вот перед ним та самая дверь. Обычная, серая дверь, за которой его ждёт такая неказистая и неуместная правда. Он знает, чувствует это, но в душе ещё теплится слабый огонёк надежды. Быть может, всё это шутка? Или кто-то всё напутал? Сжав зубы, парень осторожно заходит в комнату, но там очередная полуосвещенная палата, где ничего не разобрать. Громко выругавшись, он быстро осматривается, пытаясь найти то, что принадлежит ему одному. Бесполезно. От больных его отделяют так некстати висящие шторы. Узнать пациентов можно только заглянув за них, а это займёт какое-то время, которое он терять никак не хочет. Сжав кулаки, парень сглотнул тугой ком в горле. Вариантов не много и, если это единственный путь, значит именно так он и сделает. Робко наблюдающий за непрошеным гостем практикант поморщился. Ну почему именно в этой фракции каждую ночь кто-то вламывается? По идее, лихачи должны быть менее эмоциональные, но это отнюдь не так, что крайне удивительно, считая их потери. Парень быстро вскочил, пытаясь перехватить незнакомца. — Вам сюда нельзя! — решительно заявил Эрудит. Это его ошибка. Все знают, с Лидером фракции играть нельзя, для него закон не писан. А когда злиться Эрик, с ним лучше не говорить, даже иногда лучше не смотреть в его сторону. Запретить что-либо Лидеру фракции — подписать себе смертный приговор. Секунда. Её вполне хватает, чтобы Эрик без особых усилий пригвоздил несчастного к стене. — Где она? — парень почти рычит. Сейчас ему хочется убивать как никогда. Железная хватка сдавила горло Эрудита сильнее, но он даже не пытается защищаться. Сейчас дежурный врач судорожно соображает, кого ищет этот псих. Поступивших не так много, тем более девушек. Значит, выбор сужается до одной, находившийся в отдельной палате под особым присмотром. — Там, — хрипит практикант, указывая на дверь в конце комнаты. Эрик больше не собирается тратить своё время. Разжав руки, быстро направляется к указанной двери. Он зол, чертовски зол. С ним такое часто, Лидера разозлить несложно, но в этот раз злость граничит с отчаянием. Страхом потерять единственного понимающего человека. Дверь открывается рывком. Он должен убедиться, что это правда, и не хочет медлить. Незнание — худшее, что может быть. Ему сообщили по рации, что Мэл защитила собой какую-то девчонку, приняв на себя выстрел. Дальше тишина. Никто ничего не знает. Это сообщение походило на помехи, на бред. Они с ней вместе исследовали местность за стеной, участвовали в перестрелках, и никаких серьезных травм, а тут — слишком комично. Иллюзия разрушилась. Здесь всего одна кровать, горит приглушенный свет. Она лежит на спине, словно труп. Мертвенно бледное лицо, сухие растрескавшиеся губы и наверняка холодные руки. Только подсоединенный к ней аппарат говорит, что Мэл всего лишь спит. Эрик замирает. Впервые за долги годы он теряется. Не знает, что делать, но точно знает, чего хочет. Быстрым шагом преодолев комнату, он садится у ее кровати. Руки Мэл холодные, как он и думал. Парень сжимает их — осторожно, надеясь, что ничего не сломает. Такая несвойственная ему нежность. Такая необходимая ему сейчас. У него никогда не было уязвимых мест, слабостей. Сколько Эрик себя помнит, он всегда пробивал себе дорогу, шёл по головам. Никаких привязанностей. Никакой зависимости. Эта девушка вошла в его жизнь незаметно, так, что он не сразу осознал это. Её дерзость не граничила с глупостью. Она не любила много болтать, говорила только по существу. Хорошая физическая подготовка. Опытная, умная, с хорошими формами. Все закрутилось само собой, и впервые Лидер был не против. Они никогда не афишировали своих отношений. Никогда не переживали друг за друга в бою. Зачем? Оба прекрасно знали, что смогут за себя постоять. Потом они обсуждали прошедший день. Эрик часто злился, и только она умела его успокоить. Она его не ограничивала. Эрик и Мэл в каком-то роде были идеальной парой. Только они оба забыли о последствиях привязанности. Девушка шумно втягивает воздух. Она чувствует столь необходимое ей присутствие Эрика. Открыв глаза, она пытается сфокусировать взгляд, но получается у нее плохо. Тело отказывается нормально работать. Ей становится страшно. Девушка всегда боялась стать бесполезной для фракции. Она презирала слабость, ненавидела беспомощность, и вот теперь Мэл — просто бездвижная кукла. Судорожно хватая воздух, она пытается подняться. Тело пронзает невыносимая боль и девушка оставляет попытки, надеясь совладать с эмоциями. Это сложно для них обоих. Эрик каменеет, смотря на её безуспешные попытки. Сейчас она жалкая. И он порывается встать и уйти, но заставляет себя оставаться на месте. Это будет предательством. Он не предатель. Монстр, эгоист, машина для убийств — кто угодно, но не предатель. Мэл чувствует его замешательство, и ей становится тошно от себя. Девушка проклинает, что не сдохла на месте. Так было бы правильнее. — Уходи, — её практически не слышно. В голосе больше нет прежней звонкости и силы. — Заткнись, — Эрик рычит. — Я сам решу, когда мне уйти. Неловкое молчание. Каждый погружается в свои мысли. — Пристрели меня, — она первая не выдерживает. — Ты мне обещал, помнишь… Я же не вернусь в форму, эта травма слишком серьезная. Мы оба это знаем, Эрик. — Нет, — его слова — приговор, и они не обсуждаются. В комнате снова тихо. Она пытается не плакать, он пытается сдержать свою злость. Это не правильно, так не должно быть. Фракция огня тушит внутренний свет, забирая жизни. — Она была совсем ребенком, — Мэл чувствует, что должна это сказать. — Я бы себя никогда не простила. Ее глаза закрываются, девушка проваливается в сон. Эрик долго молчит. Он не замечает, в какой момент аппарат начинает отвратительно пищать. Парень сжимает её ладонь до хруста, со всей силы, пытаясь привести девушку в чувства, но Мэл этого уже никогда не оценит. Сегодня пять лет с момента её смерти. Сегодня он снова нажрется, чтобы притупить боль. Урок усвоен. Больше никакой любви.