Встретились через два года

Взгляд скользнул по площади. Почти бессмысленно, просто рефлекторное движение мышц. Ведь куда-то же надо смотреть, чтобы прийти в норму, успокоить бешено колотящееся сердце. Над бровью саднило, Марк дотронулся до виска и почувствовал пальцами липкую теплую влагу. Осколок прошел вскользь, рана была неглубокой. Немного левее и чуть выше и все могло бы закончиться трагично. Марк бессильно опустился на подоконник и, хлопнув по карману, с огорчением обнаружил — сигарет нет. Они выезжали в спешке, сигареты остались на столе под рапортом. Как же все быстро произошло. Каких-то двадцать минут. Четыре песни в плеере. Все казалось до безумия абсурдным. Вот только курили, и Кун, смешно подрагивая пшеничными усами, вел разудалый монолог о пышногрудой фрау из бакалейного отдела, с которой он условился на вечер, а Томас, изображая их соитие, нанизывал колечки дыма на палец и томно постанывал. А теперь их нет. Они больше никогда не войдут в двери отдела с фирменным балаганным размахом, с шутками и смехом, с остатками обеда в смешных усах, сдвинув шапочки на затылок на манер бравых ухарей. Не будет пятничного пива у Томаса на веранде. А ведь он так и не успел вернуть Томасу его учебник по пропаганде с аккуратно выведенной анаграммой «ТМ» на первом развороте. Он во всем был так скрупулезен. Помечал свои вещи, чтобы не терялись в рабочем бардаке. Марк помнил, как однажды Томас незаметно вывел свои инициалы на его запястье, когда они сидели в баре на Штаргарден Штрассе, а потом заявил, что теперь Марк его собственность и обязан приносить пиво по первому требованию, мыть его машину и клеить для него девчонок. Он тогда крепко запал на барменшу и хотел отправить Марка на разведку, но передумал. Решил, что еще успеет все сделать сам. Не успел. За какие-то двадцать минут все рухнуло. Все планы, мечты. Нереально. Томас и Кун мертвы. Фред и Эрих тоже на волоске от смерти, лежат под колпаками, опутанные трубками и нашпигованные железом. И только он, Марк, почти невредим. Странный, далеко не самый справедливый расклад. Лучшие идут в первых рядах и погибают первыми, а посредственность остается их оплакивать. Слева послышались частые звонкие шаги и через мгновение из-за угла вынырнул молодой офицер с кипой бумаг подмышкой. Он спешил и весь раскраснелся от быстрой ходьбы. Когда они поравнялись, Марк окликнул его. — Есть курить? — вышло глухо и сдавленно. Офицер мотнул головой, искоса глянув на Марка, и уже было пробежал мимо, но вдруг затормозил и оглянулся. — Приятель, тебе бы в больницу. У тебя кровь, — он жестом показал на висок. Марк отмахнулся. Недостойная внимания мелочь. Он почти справился с дрожью в руках, но офицер ее все же заметил. — Подожди минуту, — он тут же исчез и через пару минут вернулся без бумаг и с парой сигарет. — Держи, — сказал он, протягивая Mallboro, — Говорят, тряхнуло вас. Раненые есть? Марк кивнул, жадно закуривая. Ему не хотелось говорить, хотелось затянуться и унять этот бешеный сердечный набат, отзывающийся протяжным звоном где-то в среднем ухе. Навязчивый, противный звон. Он распирал черепную коробку. Казалось, еще немного и мозги разлетятся. Самодельное взрывное устройство, заложенное на подпольном складе оружия, сработало в тот самый момент, когда Томас поднял руку, показывая «все чисто». Потом его руку нашли в пяти метрах от тела. Болты, подшипники, нарезка гвоздей и арматуры изрешетили его и всех, кто был рядом. Кровь была повсюду, ее приторный тошнотворный запах впитался в одежду, кожу, волосы. Этот запах сводил с ума, выворачивал наизнанку. Марк глубоко затянулся, пытаясь задушить его сигаретным дымом, но тошнота не проходила. Смахивало на сотрясение мозга. Взрывная волна накрыла его, когда, будучи замыкающим, он обогнул выступ в стене. Его бросило на угол, последовал страшный удар в затылок и темнота. Первым, что он услышал, придя в себя, был нарастающий гул. Ему чудилось, что это зажигание припаркованной где-то недалеко машины, сам он дома на сорок четвертой улице, за окном розовая предрассветная дымка. А нарушитель спокойствия — просто очередной припозднившийся гуляка. Чертыхнувшись, он хотел перевернуться на другой бок, но тело пронзила острая боль. Мышцы одеревенели от неестественной позы. Лицо горело, веки налились свинцом, и он едва смог разлепить их. Сознание путалось: то Марку мерещилось, что он все еще дома, то вдруг он начинал осознавать, где находится. И этот страшный звон в голове, миксующийся с металлическим гулом извне, который все нарастал и нарастал, пока не превратился в низкий рев. Было что-то очень странное в нем, что-то противоестественное. Примешивалось какое-то гадкое причмокивание. Как, когда бегаешь по размытой дождем лесной дороге. Пошатываясь, Марк поднялся сначала на четвереньки, потом по стене на ноги. Дым еще не рассеялся, поэтому нормально оглядеться было невозможно. И Марк просто двинулся на гул, цепляясь за выщербленную стену. Сколько прошло времени? Где остальные группы? Они ведь должны были услышать взрыв? Или взрыв был не один? Всякие мысли лезли в голову, но ни на одно мгновение Марк не допустил, что кто-то погиб. Может быть, ребята ранены или контужены, но уж точно живы. Он ведь жив. Достигнув проема, Марк сначала ничего не заметил. В двух шагах и почти вровень с ним низко гудел большой промышленный вентилятор. Взрывная волна выбила решетку, погнула крылья, но привод работал. Он упорно пытался запустить винт, но что-то застряло между корпусом и лопастями и мешало ему, противно хлюпая при каждой новой попытке. Марк пригляделся и вдруг отпрянул. Бурый меховой ком, волосы слиплись от крови. Когда-то пшеничные волосы… Марк сплюнул, вдруг ставшую вязкой, слюну. Тогда его вырвало. Дикий ужас, отвращение, адская головная боль. Что-то одно или все это вместе стало причиной тому, что он корчился в спазмах на забрызганном кровью полу. Где-то между конвульсиями наступило прозрение — их ждали. Как позже выяснилось, склад действительно был пуст. Все самое ценное вывезли, но оставили килограммовый тротиловый сюрприз с металлической начинкой и детонатором в датчике движения. Это значило только одно — времени у них было предостаточно. Дальше все завертелось словно в перемотке. Появились ребята из трех остальных групп, вызвали саперов и неотложку. К Марку подходили, что-то спрашивали, он что-то отвечал. Но в голове все время стояло это жуткое хлюпанье. Потом его грубо толкнули в сторону, он ведь так и не продвинулся дальше входа. Мимо пронеслись спасатели с носилками. Люди без лиц, мешки, яркий свет в глаза — словно все это происходит не с ним, словно все это — тупое шоу. Кто-то похлопал его по плечу и предложил отвезти в больницу, Марк отказался. По инструкции в случае срыва операции следовало ехать в ведомство. Старший в группе Фред был тяжело ранен.А это значило, что теперь его обязанности перешли тому, кто в состоянии был их исполнять. То есть Марку. Странно, не до конца владея собой и ситуацией вокруг себя, помнить про инструкции. Однако Марк помнил. Два года они повторяли одно и то же изо дня в день, поэтому он скорее забыл бы дорогу домой, чем свод правил и действий, следующих за ними. Они были высечены на коре головного мозга, словно неприличный жест на коре дерева. Хочешь, не хочешь, оно просто есть. Шеф был на месте. Марк набрал нужный номер в приемной, но голос на том конце приказал ждать. Стены давили на него, форма пахла кровью и дымом, от этого головная боль становилась невыносимой, поэтому Марк вышел на улицу. Он не курил уже два с половиной часа, хотя вспомнил об этом только сейчас. Ему вдруг стало жизненно необходимо затянуться. И лучше, чтобы вместо табака была трава. Марк закашлялся, едкий дым тлеющего фильтра обжег горло. Офицер уже ушел, так и не дождавшись от него вразумительного ответа. «Пусть катится к черту, любопытный ублюдок», — зло подумал Марк. Он вдруг почувствовал себя выше его, выше всех, кто не видел смерть в ее самых страшных формах. А он, Марк, видел и всю жизнь будет помнить. Очень хотелось позвонить домой, услышать кого-нибудь из того, другого мира, где сейчас царит обыденность и спокойствие, но телефон тоже остался в отделе. Личные средства связи на заданиях были под запретом. Сколько запретов. Одни запреты. Марк обвел взглядом площадь перед ведомством. Вокруг все было строго и чинно. Серый гранит, маленький фонтанчик, но никаких лавок, потому что тут не принято задерживаться. За два года Марк только дважды был здесь. Первый раз, когда пришло назначение и второй раз сегодня. Тогда, ясным ноябрьским утром два года назад, он был взволнован и, впервые за долгое время по-настоящему, счастлив. После череды жизненных невзгод, удача, казалось, наконец, улыбнулась ему. Он утер нос всем, кто презирал его. Лимпински.