Встретились через два года

Небо было так низко, что, казалось, клубочки дыма из легких сразу превращаются в облака. Кай опустил глаза. Еще зеленые листья приветливо поблескивали на солнце. Людей было почти не рассмотреть, но где-то там, внизу, жил своей жизнью Марк. Когда-то его Марк. Когда-то им было хорошо. Возможно, даже слишком, потому что он совсем забыл о своей незначительной роли, предельности времени и боли, которую всегда испытываешь в конце. В груди непереносимо заныло. Ключ все еще лежал там, где Марк его оставил. Двенадцать грамм разбитых надежд. Маленький бездушный ублюдок. Кай накрыл ключ рукой. Он должен был понимать, что Марк никогда не выберет его. И понимал, наверное, поэтому не дал сдачи, когда Грегор налетел после дежурства. Между искрами от ударов то и дело всплывало испуганное лицо Марка на вечеринке в честь сына. Все-таки глупая была затея пойти. Глупая и фатальная. Но он боролся за то, что любил. И пусть он проиграл, не осталось недосказанности, а вместе с ней ложных надежд и следующих за надеждами шагов, изматывающих и бесплодных. Все так, как должно быть. Даже если пока в это не верится, все к лучшему. Кай стянул капюшон, подставляя слабому ветру горячую голову. Ребята, наблюдавшие за дракой, оттащили Лимпински, лишь когда тот занес ботинок над его лицом. Ощущения, склонившиеся над ним люди, слова ободрения, которые кто-то не побрезговал сказать, утонули в тумане. Ему помогли подняться и отвели к Франку. Несчастные хуесосы, испугавшиеся скандала. Кай отпихнул провожатого, поспешившего открыть перед ним дверь. Кто это был? Ян? Или, быть может, Бритт? Рассеченные губы горели огнем. Где-то в глубине сознания мелькнула досадная мысль, что сегодня о поцелуях с Марком придется забыть. Но он опомнился быстрее, чем успел расстроиться этому. Даже если Марк решит поговорить с ним сегодня, вряд ли дело дойдет до нежностей. Как же он был прав. Стоя на балконе с разбитым лицом и неясным тревожным чувством в душе, он все же не предполагал, что их история почти окончена. Даже когда Марк постучал, чего никогда не делал прежде, даже когда предложил перевестись. Он в точности повторил утренние слова Франка — полный фальшивой заботы совет уехать как можно дальше. Что ж, теперь в нем много смысла. Теперь другого смысла просто не существует. Он похоронен здесь, в остывающем куске латуни, который совсем недавно Марк держал в руке, в ставшем вдруг ненужным английском ключе от квартиры на последнем этаже, в которой когда-то они были свободны. В задницу лирику! К чертям эти сопли! Больно, одиноко, но все это ему уже знакомо. Кай никогда не боялся привязанностей, зная, к чему они в итоге приводят. Одно и то же дерьмо из раза в раз. Пора бы уже привыкнуть и научиться уходить, оставляя чувства на старом месте. Но чувства против воли мешались с мыслями. Перед глазами, словно кадры старого фильма, проносились обрывки воспоминаний: тренировочная база, безлюдная лесная тропа, смущенный взгляд Марка, дождь, безмолвное предвкушение и оглушительный звон в ушах от счастья. Кай усмехнулся, вспомнив, что чуть не съездил Марку на учениях, а вечером того же дня уже умирал от желания, в одиночестве возвращаясь из бассейна. Марк засел в его голове, вытеснив все остальные мысли. Пораженный и озадаченный новыми переживаниями, Кай настырно преследовал его все дни тренировок, пытаясь понять, что же произошло между ними. Испуг и неуклюжее сопротивление Боргмана только подогревали интерес. Наконец, маленькое сражение в июльских сумерках расставило все на свои местам. Он не ошибся в Марке, который отвечал на влажные глубокие поцелуи и позволял делать с ним все, что хотел Кай, судорожно натягивая и сжимая в побелевших кулаках ткань его толстовки. Пусть пару минут, но они принадлежали друг другу. Здорово, восхитительно, до краев. Кай взял на себя роль учителя, раскрывая перед Марком скрытые смыслы такой любви. Он запустил руку в штаны Боргмана, ловил губами его сбивчивое дыхание и стоны. Предвкушение близости, дерзкое, волнующее, наполнило душу счастьем. Да, он был счастлив, счастлив, как идиот, даже когда провожал глазами стремительно удаляющуюся спину Марка. Тогда за побегом Марка он увидел надежду на нечто большее, поэтому последовал за ним и, как мог, боролся за свое счастье, нередко переступая через принципы. Едва ли такой путь можно назвать нравственным, а желание получить кого-то лично для себя нормальным, но чувства... Он поставил их превыше всего и не собирался предавать ложью, будто ему за что-то стыдно. Кай смахнул ключ в ладонь. Хозяйка обещала прийти в шесть. Он сообщит ей, что не будет продлевать аренду на следующий месяц. Пары дней хватит, чтобы собраться и уехать прочь, не важно куда, лишь бы там нашлось ему какое-нибудь применение и источник транквилизаторов для души. Он щелчком запустил окурок в «бездну» и развернулся в проем. Комната встретила тоскливой протяжной тишиной. И вроде все на своих местах, обыденно и ровно, если бы не снедающее изнутри чувство утраты, изменившее краски дня в одно мгновение. То, что раньше незаметно существовало рядом с ним, теперь только убивало его. Кровать, с небрежно набросанными на нее вещами, печально застыла в ожидании ночи. Они намотали здесь сотню миль. Любили друг друга, курили и любили снова. Пустое барахло. Сейчас он ненавидел ее, но куда больше он презирал себя. За слабость, уязвимость и беспомощность… Пробежка в парке помогла бы немного освежить голову. Кай всегда бегал, когда искал уединения, и только ради Марка изменил этой традиции. Он натянул шорты и кроссовки и вышел из дома. Два часа, у него есть целых два часа до прихода Марион, чтобы все трезво обдумать. *** — Эй, Энгель, мудила! И долго ты собирался молчать об этом? — над ухом Кая что-то просвистело и легко приземлилось на пол. Он посмотрел под ноги. Смятый в комочек лист бумаги. Он узнал телеграмму из центра по фрагментам гротескной преамбулы. Телеграмма о его повышении и переводе в столичное управление. И да, он не хотел афишировать это, потому что не слишком любил проводы. Кай улыбнулся метателю и пожал плечами. — Я сам только утром узнал об этом и еще не решил, как поступлю. — А что тут думать? Ты же не бабенка, чтобы ломаться. Лучше решай, где мы это отпразднуем. Кто-то, проходя, хлопнул Кая по плечу. — Шампанское у нас, конечно, припасено, но это не серьезно. Тебе положено быть «в хлам» сегодня! Кай убрал в шкафчик форму и прикинулся, что размышляет. В действительности, было бы неплохо посидеть в баре, пропустить пинту другую за неожиданное возвращение в Берлин после годичного отсутствия. Он не на шутку удивился, когда начальник утром торжественно вручил ему документ, так как считал себя средним сотрудником, неплохо знающим свое дело, но без выдающихся успехов. Тем не менее повышение предложили ему одному, и это ,надо признать, весьма льстило. Одно только смущало его — перевод в Берлин, но глупо было бы отказываться от такой возможности из-за тусклых воспоминаний о Марке. Берлин большой. Люди годами не видят друг друга, живя на соседних улицах. — Ты что, гад, все еще сомневаешься? — Фридрих беззлобно погрозил пальцем. Нет, он не сомневался. Сомневаются слабаки. А он кто угодно, но уж точно не слабак. Громко хлопнула пробка от шампанского, которое тут же весело вспенилось и полилось на пол. — Давай, дружище, за тебя! — ребята подняли пластиковые стаканчики. — Построй там этих зажравшихся столичных мудозвонищ. В этот вечер Кай накидался и накурился так, как не делал со времен отвязной жизни в районе Восточного вокзала. Он смутно помнил, что залпом пил пиво под ободряющие возгласы коллег из огромного ведра, пел их «фирменную», танцевал с девицами из шоу-балета. А когда все начали расходиться, не пошел домой, а отправился прямиком в гей-клуб и развлекался там до самого утра, логично закончив праздник бешеными скачками в ближайшем мотеле. — Оставишь телефон? — хрипло спросил брюнет, чье имя вылетело из памяти, переворачиваясь на спину, когда Энгель потянулся за одеждой. Кай обернулся и скользнул глазами по его лицу. Красивый. Даже очень. Ему особенно нравились брюнеты. Он медленно наклонился, чтобы поцеловать любовника. Оставить телефон значило придать смысл очередной заурядной интрижке, которых за последний год набралось немало. Он больше не искал серьезности. Не потому, что чего-то боялся, просто она наскучила ему как вид. Этот уровень он уже прошел. Гораздо приятнее, оказалось, менять лица, не помнить имен, не слушать слезливых историй. Только секс без обязательств, не задерживаясь дольше, чем нужно. Кай накинул куртку, коротко кивнул брюнету и вышел на улицу. В таких отношениях даже не требовалось прощаться — еще один прекрасный аргумент «за»! Свежий воздух обжег ноздри. Только-только начинало светать. В прохладных низинах еще лежал густой туман. Кай достал пачку и вытряхнул последнюю сигарету на ладонь. «Ну, здравствуй», — поприветствовал он ее, силясь вспомнить, когда последний раз курил, и изнемогая от сильнейшей никотиновой жажды. Из бара напротив вывалилась кучка пьяных девиц. Завидев Кая, они принялись вульгарно кривляться, сильно смахивая на напомаженных обезьян. После череды многозначительных взглядов одна из них отделилась и направилась к нему. — Милый, есть огонек? — спросила она, низким, грудным голосом. Кай кивнул, достал зажигалку и, прикрывая от ветра ладонью, поднес маленькое пламя к ее лицу. Над их головой моргнул уличный фонарь, предвещая начало нового дня. В одном из нижних окон соседнего дома зазвенел будильник. И вдруг Каю до боли в груди захотелось в Берлин. Пусть этот город когда-то пережевал и выплюнул его, а сейчас лицемерно распахнул широкие объятия, суля массу неоднозначных удовольствий, только там он был счастлив. Только там и нигде больше. Расценив, что, появившаяся на губах, улыбка адресована ей, шлюха схватила удивленного Кая за руку и потянула за собой, по пути жарко нашептывая ему какие-то пошлости. Первая мысль была послать ретивую девицу, но неожиданно для себя самого Кай передумал. Откуда взялись эти рамки? И почему он обязан им следовать, если может этого не делать? «Ебу, кого хочу», — с вызовом подумал он, запуская руку девице под кофту...