Охота на еретиков

— Господин Мейер, господин Мейер! Вас просят, говорят, срочно! В дверь колотят, и Рейнард садится на койке, еще не успев проснуться. — Сейчас буду. Чуящий знает — Аларик не станет поднимать его с постели без причины. Когда он входит в комнаты видящего и почтительно кланяется, тот молча протягивает ему письмо. — Кого они убили на этот раз? — спрашивает Рейнард, разворачивая сложенный вчетверо лист. — Учеников. Напали на обитель святой Илсены, убили троих детей из младшей группы и еще шестерых ранили. Двух девочек похитили. Сиф пыталась их остановить, — Аларик качает головой. Конечно, что могла сделать старая наставница против еретиков. Она даже не была чуящей. Рейнард поднимает взгляд от бумаги, усыпанной словами, как кляксами. Желтый листок пропитан ненавистью, кричит о ней громче, чем базарная торговка, ругающаяся с конкуренткой. К тому же торговки редко обещают вырезать всех отмеченных проклятой кровью в Храме… Даже детей. — Когда мне отправляться? Они понимают друг друга лучше, чем отец и сын. Храм не имеет права уничтожать ереси физически, это противоречит всем канонам. Но иногда не остается выбора. И тогда кто, если не верный ферзь, нарушит правила Храма ради своего короля. Пистолеты. Шпага и дага. Несколько пузырьков с зельем на поясе. Темный плащ скрывает алую храмовую одежду чуящего, оседланная лошадь уже ждет перед храмом. — Рейнард. Он оглядывается, уже запрыгнув в седло. Аларик, стоящий в дверях, кажется маленьким и совсем старым, седые волосы блестят на солнце серебром. Сталью клинка, занесенного над шеей еретиков. — Да пребудет с тобой милость бога-императора. — Да пребудет! — Поклон изобразить сложно, и чуящий просто кивает, отвечая на храмовое пожелание. Хлопает лошадь по крупу. Я вернусь, видящий. И больше никогда мы не получим желтых листков с пятнами детской крови. Дорога вьется меж холмов, покрытых густыми травами, между глубокими колеями от колес телег лоскутами пушится трава. Зеленые колоски вминаются в землю под копытами лошади. Логово еретиков оказалось так близко. Если бы они смогли выследить их раньше, если бы решились напасть — дети бы не пострадали. Он помнит светлую обитель, ее устремленные в небо белые шпили, ее тихие кельи. Помнит белые ворота, в которых открывалась крохотная калитка, помнит уже тогда немолодую Сиф, ее легкую ладонь на своем плече. – Смотри, мальчик, это твой новый дом. Теперь эти стены запятнаны кровью детей. Какие чудовища осмелились напасть на Храм? Призывы к чистоте крови выглядели невинно и вполне в духе Книги Света… Пока выкрикивающие их не предложили «вернуться к корням» и убить всех, кто носит метки. — Неважно, кто перед вами — женщина ли, старик ли или ребенок! Он лишь сосуд для проклятия! Рейнард помнит, как впервые услышал эти крики. И как стащил орущего еретика с бочки, а тот плюнул ему в лицо. — Вот, люди! Посмотрите на эту тварь – тварь, что держит при себе погрязший в грехах Храм! Они так и не выяснили, откуда еретики узнали, что чуящие принадлежат к проклятой крови. Не придали значения: слухи ведь давно ходили, как-то реагировать на них— значит подтвердить, что они имеют под собой основу. Если бы они знали, насколько далеко все зайдет... Теперь поздно сожалеть. Маленький городок вырастает на вершине следующего холма. Пена капает с морды лошади, он пинает ее каблуками сапог, подгоняя. Заброшенный трактир, давший кров детоубийцам, уже близко. Вот и старая коновязь. Рейнард не останавливается, проезжает мимо, спешивается за холмом. Крадучись возвращается, оставив измученную лошадь пить из крохотного ручья. Потемневшее дерево, хлопьями осыпающаяся штукатурка. Новая, наспех вытесанная дверь. Стуки и шорохи за ней. Рейнард ныряет в окно и перерезает часовому горло раньше, чем тот успевает даже пискнуть. Брезгливо отпускает тело, позволяя ему медленно осесть на пол, вытирает дагу о плащ, убирает в ножны. Открывает крышку подпола и прыгает вниз, не обращая внимания на лестницу. Пол бьет по ногам, чуящий кувыркается вперед, вскакивает в боевую стойку. Но здесь часовых нет, только в конце коридора виднеются отсветы огня. Неожиданно по-домашнему пахнет жареной рыбой. Ненависть, подернувшаяся в пути ледяной коркой отстраненности, вскипает с новой силой. Рейнард на ходу достает пистолеты. Лагерь. Люди, неготовые к его приходу. — Во имя бога-императора! Он стреляет в головы тех, кто кажется наиболее опасным. Разряженное оружие летит на пол, он кувыркается в сторону на случай, если кто-то будет палить в ответ. Знаки замедления, маркера — он движется в два раза быстрее, а враги сияют яркими лампами в темноте пещеры. Удар перерезает горло еретика, и кровь умирающего бьет фонтаном. Не вся проклятая кровь беззащитна. И если они надеялись выжить после того, что сделали… Они ошибались. Ему навязывают ближний бой — пытаются навязать, из них отвратительные фехтовальщики. Рейнард ныряет под руку первого нападающего, разворачивает врага, подставляя под удар второго. Добивает знаком раненого, дага, змеей выскользнувшая из ножен, находит бок последнего еретика. Всего несколько секунд — и пять трупов. Он стоит в брызгах крови, с кинжалом в левой руке и прислушивается. Впереди еще враги. Много. Чуящий презрительно морщится — он уничтожил блокпост. Тех, кто должен был защитить еретиков или хотя бы поднять тревогу. Рейнард сдергивает с пояса пузырек, зубами вытаскивает пробку. Проглатывает кровь. Настоянную на травах, очищенную... Все равно кровь. Раньше он считал, что пить такое — мерзость, до которой он никогда не опустится. Еще раньше — что проклятые — страшные чудовища, которые воруют маленьких детей, если те не спят по ночам. А потом пришел Аларик. И похитил его сердце. Он идет вперед. Чуящий Храма, ночной кошмар проклятой крови, а не еретиков. Они умрут раньше. Пещера. Костер в центре, дым уходит через отверстие в потолке. Они замечают его. Поздно. Первый вскочивший на ноги валится назад, булькая кровью из перерезанной глотки. Второй подкатывается почти под ноги, получает длинную царапину на боку и отшатывается. Впереди жужжит ворот натягивающегося арбалета... Арбалетный болт застревает в ткани плаща, когда чуящий бросается в сторону с линии выстрела. Рейнард дергает завязки и плащ ложится черной кляксой на пол, открывая храмовые одежды. — Чуящий! Он чиркает знаком в сторону возгласа, и крик обрывается. — Со спины заходи! Рейнард кружится, с двух сторон наскакивают еретики. Жужжит ворот вновь натягиваемого арбалета. Нападающий, раненный в бок, мешкает, и чуящий дотягивается до него острием даги, чиркает по груди. Этот уже не опасен, слишком медленный. Осталось трое. Арбалетчик снова стреляет, Рейнард успевает начертить чутье и увернуться, пропустив болт в миллиметре от головы. Обостренная интуиция заставляет шагнуть в сторону, выдернуть из ножен шпагу... На которую тут же напарывается еретик. Оружие застревает между ребрами, окровавленное острие торчит из спины врага, и Рейнард пинком отталкивает труп, выпустив гарду из руки. — Вальдо, стреляй! Сила знака подталкивает, помогает уйти с линии выстрела, и болт пролетает мимо, вонзается в горло уже раненного еретика. Но чуящему надоело изображать мишень. От знака арбалетчик — совсем мальчишка — с воплем отскакивает, роняя оружие, но Рейнард и не рассчитывал его достать, только отвлекал внимание. Дага входит в тело, как в масло, умирающий хватает его за руки, и чуящий разворачивается вместе с ним, прикрываясь от врага. Высвобождает дагу, отталкивая от себя тело. — Вальдо!.. Проклятая тварь! Вожак. Самый опасный. Рейнард улыбается. Последний враг. Последний. Они заплатят сполна. Они лавируют между лужами крови на полу, перепрыгивая через трупы. Кто-то еще стонет, скребет пальцами по камням, и Рейнард походя добивает его. Дага против шпаги - неравные условия. Длинный клинок удобен, а этот еретик вдобавок умеет им пользоваться. Они схлестываются в третий раз, высекая искры из металла, когда из-под дальней арки высовывается еще один враг. — Какого... Он давится словами, хотя знак лишь слегка задевает его, отрезая мочку уха, так как Рейнарду приходится отступать, отбивая бешеную атаку вожака. — Никого... Больше... Он сбивает дыхание словами. Зря. Дага вновь скрещивается со шпагой, Рейнард ладонью перехватывает клинок врага и наконец-то достает его — самым острием чиркает по руке, держащей оружие. И отступает назад, уворачиваясь от атаки того, кто лишился части уха. С правой руки чуящего ручьем течет кровь, сияющие капли разбиваются об пол. Вожак перекидывает шпагу в левую руку, но ей он явно владеет хуже. Если в пещерах не прячется еще пара десятков еретиков, их судьба решена. — Даже не предложишь сдаться, чуящий? Рейнард нападает вместо ответа, чередуя обманные выпады с настоящими и тесня врагов к арке, не позволяя окружить себя. Они не предлагали сдаться детям. Почему он должен быть милосердней? Но ритм боя спотыкается, Рейнард едва успевает подставить дагу под следующий удар, и неудачно развернутый клинок стонет, крошится острая кромка. Еще один враг. Был один — стало три. И третий вытаскивает из-под темной арки девочку, приставляет кинжал к тонкому горлу, разрисованному сияющей меткой крови. Живая. Хотя бы одна — живая. Знаки. Замедление, ослепляющая вспышка большого света, и последним усилием — росчерк удара. Слишком много для храмовника. Он успевает увидеть, как оседает на землю еретик, который удерживал девочку, когда падает на колени, исчерпав свои силы до дна. Бьет дагой в живот более слабого врага, а вожак внезапно сам качается вперед, валится на него. Рейнард едва успевает откинуться на спину прежде, чем его придавит... уже тело. Длинная глубокая рана протянулась через спину вожака, и Рейнард думает — хорошая будет чуящая, сумела помочь, нарисовать знак. Если он сможет ее вывести. Прикусывает губу, негнущимися пальцами пытается достать последнее зелье. Девочка стоит, ошеломленная. Вокруг сплошные тела, брызги крови по стенам пещеры. Совсем юное личико сморщивается в гримаске, но она только шмыгает носом. — Вы пришли меня спасти? Тонкий голосок, она не решается подойти ближе к нему, остановившись в паре шагов. Рейнард находит силы улыбнуться. — Да. Теперь все будет хорошо. Она неуверенно улыбается в ответ, садится на корточки, помогает ему достать флакон с кровью. Чуящий осушает его одним глотком, прикрывает глаза, чувствуя, как привычно жжет вены янтарным огнем. Рана на ладони светится – он все-таки не умеет контролировать эту силу. Медленно встает. Девочка вдруг обнимает его, уткнувшись лбом в живот, заходится рыданиями, и Рейнард обнимает ее в ответ, остро жалея, что не может воскресить этих ублюдков и убить еще раз. Медленней. — Мы пойдем домой? Девочка смотрит на него заплаканными глазами, и ему кажется, будто сквозь слезы блестит свежеоткованная сталь. — Я хочу научиться так драться.